Дядя Ник и варьете - Джон Пристли

— Да, полковник Слоумен, да. Вы хотите осмотреть дом?

— Разумеется, хочу. И мои дети тоже хотят. Мы не собираемся покупать дом, не осмотрев его. Вы что, меня за идиота принимаете?

Ошеломленный Фишблик встал и вышел из-за стола. Он был рыжеватый, длинноносый и тонкогубый человек с глазами, несколько напоминавшими распространенные тогда стеклянные затычки для пивных бутылок. — Я могу немедля доставить вас туда, полковник Слоумен…

— Нет, не можете. У меня свидание с лордом-лейтенантом. Старый друг. Единственное время — сегодня днем. Зайдите за нами в половине третьего. Гостиница «Каунти».

— Боже мой! — Фишблик был в отчаянии. — Боюсь, что я… к сожалению…

— Это еще что такое? — загремел полковник Слоумен. — Если вы не желаете продавать имение, то так и скажите. «Боюсь, что я…» Великий Боже, неужели в этой стране не осталось ни одного делового человека!

— Просто я хотел бы перенести на другое время, кое-какие дела, — начал растерянный Фишблик.

— Перенести на другое время! Что за вздор! Я серьезно интересуюсь этим имением, и не мне вам говорить, что оно уже давным-давно объявлено к продаже, и если вы вообще заинтересованы в том, чтобы его продать, то покажите нам дом сегодня же, для чего зайдите за нами в гостиницу «Каунти» ровно в два тридцать. Ваши дела меня не касаются, у меня свои планы. Ровно в два тридцать в «Каунти». Дети, за мной!

Фишблика бросило в дрожь: он пошел за нами, пытаясь объяснить, что и почему он должен перенести на другое время, но дядя Ник не стал слушать и отмахнулся.

В гостинице «Мидлэнд», безуспешно пытаясь оставить записку для мистера Примпа, о котором там никто и понятия не имел, несчастный Фишблик наткнулся на двух экстравагантных американцев в огромных круглых очках и с бородками, как у дяди Сэма. Они тоже выразили желание взглянуть на Хикерстон-Холл — не как на возможное место жительства (они жили в Ошкоше, рядом со своей главной фабрикой), но как на здание, которое можно было бы приспособить для фабрики по производству игрушек.

— Да, сэр, — сказал один из них с ударением, — всемирно известных кукол и медвежат Саймона и Саймона.

— Кукол и медвежат? — запинаясь, пробормотал Фишблик, вообразивший, вероятно, что он сходит с ума.

— Радость малышей в семнадцати странах, сэр, — сказал другой американец, сурово глядя на Фишблика через огромные очки. — Мы хотим сделать Хикерстон-Холл центром нового процветающего объединения.

— А Саймон и Саймон не скряги, сэр, — сказал его партнер с таким же суровым взглядом. — Если место подходящее, цена тоже будет подходящей, да, сэр.

— Мы осмотрим его сегодня. Будем ждать вас в «Красном льве»… скажем, в половине третьего…

— Другого времени у нас нет, олдермен. Вы согласны или нет? Если хотите делать дело с Саймоном и Саймоном, то будьте там с машиной ровно в половине третьего.

Они не дали бедному Фишблику вставить ни слова.

— Саймон и Саймон. Оборотный капитал пять с половиной миллионов долларов. Куклы и медвежата, известные во всем мире. Увидимся в половине третьего.

— Слушайте, — закричал Дженнингс, появляясь вместе с Джонсоном в баре (это они изображали деловых американцев), — бедняга совсем спятил. Когда мы уходили, он слова вымолвить не мог.

— Ну, что-то будет на заседании муниципалитета! — сказал Джонсон. — Можете плюнуть мне в глаза, если имя Фишблика не попадет в четверг в газету. Мне виски, Томми.

Было решено, что «Индийский ящик» вскроют на втором представлении в четверг, не во время нашего номера, а после скетча Томми, когда он уже откланяется. И вот мы все выходим: дядя Ник в костюме и гриме Гэнги Дана, Томми и Джули, Перкс из магазина Смедли и Джонса с «Индийским ящиком» и я в своем лучшем костюме. Театр набит битком: после того как мы объявили о предстоящем угадывании заголовков, мистер Пафф каждый вечер устраивал нам в газете какую-нибудь рекламу, и дела наши пошли на лад. Под руководством дяди Ника мы заранее отработали все, что предстояло сделать на сцене.

Начал Томми. Он сказал:

— Леди и джентльмены! Друзья! Перед вами мистер Перкс от Смедли и Джонса. Он пришел сюда затем, чтобы засвидетельствовать, что волшебный ящик — вот он — находился в его, — Смедли и Джонса, — владении с тех пор, как во вторник днем он был публично заперт, перевязан и опечатан, и что Гэнга Дан ни разу не появлялся поблизости. Не так ли, мистер Перкс?

Отчаянно прокашлявшись, Перкс ответил, что это так.

Джули рассказала, как Гэнга Дан пообещал положить во вторник утром в ящик листки бумаги с заголовками сегодняшнего последнего выпуска «Ивнинг мейл».

— Если он это сделал, то как — одному Богу известно, — заключила она. — Но мы знаем, что последний раз он приблизился к ящику во вторник утром. А сейчас я прошу мистера Перкса и мистера Хернкасла, главного ассистента Гэнги Дана, сломать печати и развязать шнуры.

Перкс и я проделали это медленно и торжественно. Перкс весь обливался потом, и мне тоже было не по себе при всей моей вере в дядю Ника. Если фокус не удался, — а для меня все еще оставалось тайной, как он может удасться, — нас закидают гнилыми яблоками.

Настала моя очередь. Я уже полчаса бормотал про себя то, что мне предстояло сказать:

— Леди и джентльмены, сейчас я попрошу Гэнгу Дана вручить мне ключ и, во избежание всяких подозрений, передам его мистеру Перксу, чтобы он отпер ящик. — Я пересек сцену и почтительно поклонился дяде Нику, который церемонно достал большой красивый ключ. Держа его высоко над головой, я подошел к Перксу. Он отпер ящик, достал три листка тонкой бумаги и разгладил их, чтобы прочесть, что на них написано. Но Томми, которому наскучило стоять без дела, схватил их и прочел вслух три заголовка. В первом было что-то про Ллойд Джорджа, во втором — про цены на индюшек, а третий, вызвавший невообразимый смех в зале, был такой: «Скандал в муниципалитете: снова олдермен Фишблик». Под смех и аплодисменты публики Томми протянул листочки Перксу, чтобы тот подтвердил, что он правильно прочитал написанное. Перкс энергично закивал, но его не было слышно. Дядя Ник шагнул вперед, поклонился, был встречен аплодисментами, но тут же дал знак опустить занавес. Я видел, что он в ярости.

— Какого черта вам понадобилось встревать? — сердито спросил он у Томми. — Я договорился, что их прочтет этот Перкс.

— Так ведь куда лучше, что это прочел я, старина. У него бы они не стали так смеяться над Фишфейсом.

— Для вас главное смех, а для меня — мои фокусы. Теперь они все думают, что на этих бумажках ничего не было, что вы просто вспомнили сегодняшние заголовки.

— Не думаю, старина, — беззаботно возразил Томми.

— А вы вообще не думаете, вот в чем ваша беда, — проворчал дядя Ник и зашагал прочь. Томми с криком «ну-ну, постойте!» устремился за ним.

Мы с Джули вместе пошли наверх к нашим уборным, не спеша и держась как можно ближе друг к другу.

— Дик, милый, но как же все-таки он это сделал? Это ведь на самом деле были сегодняшние заголовки! И они были в ящике, я уверена, что маленький мистер Перкс не смошенничал. Но как Ник мог знать их во вторник утром? Неужто он и вправду может заглядывать в будущее!

И думаю, что, если бы я серьезно ответил ей «может», она бы не стала со мной спорить. Джули была далеко не дура, но в ней как во всякой женщине жило стремление презреть рациональность, логику, очевидность и приветствовать любое проявление необъяснимого, чудесного, сверхъестественного. Я пришел к убеждению, что эта женская черта скорее хороша, чем плоха, ибо предохраняет нас от сетей нашего рационализма и всяких теорий причины и следствия. Но я не мог признать дядю Ника провидцем и сказал ей об этом.

— Это фокус, сам дядя Ник его терпеть не может, но как он делается, я до сих пор не знаю.

— Мне это безумно любопытно, милый. — Она остановилась и подошла еще ближе. — А ты скажешь мне, когда узнаешь?

— Нет, Джули.

— Ах, скверный мальчишка! Впервые я тебя о чем-то попросила — и что ты мне отвечаешь! Ну ладно, тогда я не скажу тебе о тех людях в Ноттингеме… на следующую неделю. Ты помнишь, о чем речь?

— Конечно. Это те, у кого я должен остановиться. Но понимаешь, Джули, я поклялся дяде Нику никогда никому не объяснять его фокусы и иллюзии. Это ведь его хлеб, Джули, да пока и мой тоже. Не хочешь же ты, чтобы я нарушал свои клятвы.

Она рассмеялась.

— Конечно, хочу, пока ты не даешь их мне. Ладно, милый, я тебя прощаю. Вот фамилия и адрес этих людей. — Она достала из-за пояса сложенную бумажку. — Писать им не надо, разве только ты передумаешь.

— Да что ты, конечно, я остановлюсь у них.

— Тогда не трудись писать. Они тебя ждут. А ты, если нам повезет, надеюсь, будешь ждать меня в один прекрасный рождественский день. Нет, милый, пойдем. Томми может хватиться.