Он приходит по пятницам - Слободской Николай

В своем райотделе Костя, по его словам, занимался оперативной работой. Не знаю толком, что это такое, но, судя по контексту, он кого-то ловил, выслеживал, оформлял задержания и выемки, арестовывал, опрашивал свидетелей… Много он об этом этапе своей карьеры не распространялся, и видно было, что приятных воспоминаний об этом времени у него не осталось. Гоняли как савраса. – так он сформулировал свои впечатления. – Пожрать некогда было. А дела-то всё пустяковые. Однако прослужил он на этом месте недолго, не прошло даже года, как судьба подкинула ему неожиданный подарок. При очередной реорганизации вышестоящие начальники решили, что необходимо усилить следственный отдел областного УВД, и обязали подчиненные им структуры направить в этот отдел определенное количество квалифицированных сотрудников. То, что местное руководство рекомендовало для этой цели именно Костю, нет, как мне кажется, ничего удивительного. Кого из своих подчиненных обычно выбирает начальник, если требуется отправить кого-то на сторону? Ясно, что чаще выбор падает на того, кто этому начальнику не особенно и нужен или даже чем-то ему мешает. Вот Костя таким и оказался: только что пришедший в отдел, неопытный, еще мало что понимающий в непростом сыскном деле и, следовательно, еще не способный тянуть воз в полную силу, но, с формальной точки зрения, молодой, высококвалифицированный (с высшим образованием, чем не каждый может похвастать) и перспективный сотрудник – прекрасная кандидатура для перевода в вышестоящую организацию. Тут нет никакого резона разыскивать следы закулисного отцовского влияния, и без него всё произошло по обычному шаблону. Но если посмотреть на это дело сверху, с точки зрения руководителя областного следственного отдела, то оно выглядит совершенно противоположным образом. Ему-то зачем такой молодой, неопытный, еще ничем себя не проявивший подчиненный? Никакого усиления и укрепления от него ожидать не приходится – его еще учить да учить. И вот здесь-то папочка, наверное, и бросил свой авторитет и влияние на чашу весов, склонившуюся в сторону одобрения Костиного перевода в областное УВД. Без него Косте, вероятно, долго бы еще пришлось добиваться вознесения в такие заоблачные – по сравнению с райотделом – милицейские сферы. Разумеется, ничего подобного Костя не рассказывал и даже не намекал на такую подоплеку событий – с какой бы стати он стал этим делиться. Всё это – не более чем Мишины измышления и теоретические реконструкции того, как было на самом деле. Однако, я думаю, что в своих предположениях он был недалек от истины – выглядели они достаточно правдоподобно.

Когда все общие темы для светской беседы были исчерпаны (а минут через сорок с ними было покончено) и разговор мало-помалу стал завядать, Миша, не решаясь спросить в лоб про интересующее его убийство и не дождавшись, что разговор сам собой свернет на эту тему, поерзал на стуле и заявил:

– Знаешь, мне уже скоро идти надо будет, а ты что-то говорил… будто дело какое? Что за дело?

И вот тут-то, с этого самого момента, и началась фактически та история, почти половину которой, забегая вперед, я уже изложил в предыдущих главах. Настоящее расследование этого дела, в котором Мише довелось принимать активное участие – а, по его мнению, так даже и сыграть в нем решающую роль (не будем осуждать нашего героя за горделивое самовозвеличивание: как бы то ни было, у него были основания чувствовать себя главным действующим лицом в раскрытии этого запутанного криминального казуса), – Мишино расследование, повторюсь, началось именно с этого вечера. До встречи с одноклассником Миша знал о перипетиях данного дела не больше своих коллег, с энтузиазмом пересказывающих друг другу то, что дошло до них из рассказов начальницы отдела кадров. Но мы-то о том, что происходило в предшествующие три недели, знаем гораздо больше. (Под кратким «мы» я подразумеваю и себя, и Мишу, и читателя, который, повинуясь желанию узнать, что же дальше, уже дошел в своем безудержном поглощении романа до этой главы). Однако большую часть того, о чем Миша рассказывал мне через десять с лишним лет после разыгравшихся событий, он узнал лишь после встречи с Костей и после этого разговора с ним во вторник вечером – на четвертый день после смерти Мизулина.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ненадолго отвлекусь и поясню – к слову пришлось, – почему я назвал этот роман «Он приходит по пятницам». Ну, кто такой он и чтó значит приходит, не должно, как мне кажется, вызывать у читателя каких-либо вопросов. Но почему по пятницам? Ведь, строго говоря, явление покойного Мизулина каждый раз происходило в ночь с пятницы на субботу – после двенадцати часов. И, вероятно, точнее было бы говорить о его появлении по субботам. Наверное, так. Однако такой оборот, упоминающий именно пятницы, я придумал не сам – я лишь пошел вслед за теми, кто непосредственно имел дело с описываемым случаем. С легкой руки вахтера Бильбасовой (она-то брала суточные дежурства по пятницам) все кто рассказывал об этом исключительном явлении природы (ну, не природы – не знаю чего!) – и Миша, и Костя, и те, кто опрашивал потерпевшую ранее, – описывали эти события, как происходившие в ту или иную пятницу (разумеется, в разговорах описывали, а не в официальных протоколах). Я не стал спорить с их способом выражения – думаю, что такая привязка события, происходящего ночью, к предыдущему дню, имеет под собой определенную основу и по-своему не менее правильна, чем официальное исчисление времени. Дело в том, что, несмотря на повсеместно принятое соглашение отсчитывать новый календарный день с двенадцати часов ночи, с ним успешно конкурирует в нашем сознании и другой – бытовой – способ членить непрерывно текущее время: в обыденном понимании новый день начинается с рассветом, а не в полночь. Мы встаем утром с постели, и с этого-то и начинается для нас новый день, а ночь, соответственно, отходит к уже прошедшему дню. Если придерживаться такой – привычной большинству из нас – логики, вполне резонно говорить о его появлении по пятницам. Q.E.D.[8]

Так вот. Возвращаюсь к Мише, открывшему, фигурально выражаясь, рот после того, как он услышал, чтó именно предлагал ему пригласивший его в гости Костя Коровин – бывший неприметный троечник, а ныне сотрудник следственного отдела областного УВД.

– Ну, давай о деле, – слегка помявшись, согласился Костя. – Действительно, чего кругами ходить. Я, собственно, и позвал тебя не только, чтобы поболтать о том, о сём… Я хочу предложить тебе сотрудничество в деле, которое я сейчас веду… ну, ты знаешь, дело об убийстве в вашем институте.

И не дав сказать ни слова растерявшемуся от неожиданности и пытавшемуся что-то ответить Мише, продолжил:

– Погоди. Я тебе кое-что сначала расскажу. Есть кое-какие обстоятельства и сложности, о которых ты должен знать. Если мы договоримся, я тебе, конечно, много чего расскажу, но сейчас вкратце, в двух словах, надо объяснить, что и как.

После такой многообещающей преамбулы Костя изложил – надо сказать, изложил кратко, толково и ясно – свое понимание ситуации и причины, побудившие его предложить Мише столь нетривиальное сотрудничество. Тут надо подчеркнуть, что предложил он его не своему закадычному другу или давнему приятелю (не знаю, были ли у Кости такие друзья), а именно Мише, с которым его связывало хотя и семилетнее (с пятого класса), но, в сущности, весьма поверхностное – можно сказать, шапочное – знакомство. И в данном случае туповатый (вроде бы) Коровин не ошибся: Миша оказался надежным компаньоном и, вероятно, самым лучшим из возможных кандидатов на эту роль.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

По словам Кости, дело, которое ему было поручено расследовать – мизулинское дело, – было вовсе не простым. Каверзное было дело, как оценивал его Костя, неизвестно что сулившее следователю. При этом оно было первым делом, которое Коровин должен был вести самостоятельно.

– Я, видишь ли, в отделе до сих пор числюсь в новичках, – объяснял он. – Да, по правде сказать, так оно и есть. У нас большинство – сыщики с большим стажем, с опытом, они зубы съели на всяких запутанных делах. Мне с ними равняться не приходится. Я всё время работаю с кем-нибудь из старших, в пристяжных хожу. Мне хоть и давали на самостоятельное ведение кое-какие эпизоды, но это не то – и в этих случаях я был под присмотром тех, кто руководил расследованием в целом. А здесь всё решать придется самому, и ответственность вся на мне. Но я ведь понимаю, почему именно это дело мне дали. Мутное это дело, противное. Дело не в убийстве. Конечно, особо тяжкое преступление и прочее… Но у нас эти убийства десятками за год проходят. Тут другое...