Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

18 июня было полнолуние – луна бомбардировщика. Колвилл записал об этом в дневнике, добавив, что «теперь начнутся воздушные налеты. Прошлой ночью они были сильнее, чем раньше, пострадал Кембридж, разрушено несколько зданий». Колвилл был прав. С прошлой осени немцы периодически совершали налеты в поисках промышленных и военных объектов. Теперь немецкие бомбардировщики появлялись регулярно[264].

Капитуляция французов 22 июня, когда британцы были готовы бороться до конца, потрясла Великобританию. Британцы начали понимать, что тот образ жизни, который они знали и любили, исчезает. Они жили словно во сне. Кондукторы автобусов молча компостировали билеты; разносчики газет, обычно веселые и смешливые, молча раздавали газеты. Никто не помнил, чтобы в Лондоне когда-нибудь было так тихо. «В местах, где обычно царила веселая и шумная суматоха, стояла необычная тишина», – написал американский обозреватель. А вот что написала в The New Yorker от 28 июня Молли Пэнтер-Доунес: «Невыносимые условия капитуляции, принятые Францией, повергли в шок народ, который поверил Петену, когда он заявил, что Франция не пойдет на постыдную капитуляцию… Среднему, не обладающему информацией гражданину трудно представить, что может быть позорнее, чем договор, согласно которому сдаче подлежат оружие войны, аэродромы и самолеты, промышленные зоны»[265].

Действия Черчилля против французского флота следует рассматривать в этом контексте гнева и горечи. Поведение адмирала Жана Луи Ксавье Франсуа Дарлана было двуличным. Являясь начальником штаба ВМФ Франции, он дал торжественное обещание своему окружению, что, если события приведут к перемирию с нацистами, он отдаст приказ, чтобы все французские военные корабли нашли убежище в британских портах. Он заявил, что в случае необходимости передаст все корабли под флаг Соединенного Королевства. Он сказал члену Chambre des Deputes (палата депутатов), который входил в его штаб: «Если перемирие будет подписано, я завершу свою карьеру блестящим актом неповиновения: уплыву с флотом». Поздно вечером 16 июня, когда до прекращения огня оставалось несколько часов, Дарлан заверил сэра Рональда Кэмпбелла: «Пока я отдаю приказы, вам нечего бояться». Ему поверил даже де Голль. «Феодал, – сказал он, – не сдает свое владение»[266].

Во время войны Дарлан неожиданно стал самым влиятельным человеком. Армия Вейгана превратилась в неуправляемую толпу, а французский флот – четвертый по величине в мире после английского, американского и японского – имел в своем составе одни из самых быстроходных, современных кораблей: три новых и пять старых линкоров, восемнадцать тяжелых крейсеров, двадцать семь легких крейсеров, шестьдесят подводных лодок и более пятидесяти эсминцев. Захвати Гитлер только треть французского флота, он бы сразу вдвое увеличил немецкий флот. Британская армия была малочисленной и почти безоружной; люфтваффе по численности превосходили Королевские ВВС. Стране, чтобы выжить, было жизненно важно сохранить господство на море, но если бы французский, германский и итальянский флоты объединились, то Королевский флот был бы уничтожен. По мнению Черчилля, «адмиралу Дарлану стоило отплыть на любом из своих кораблей в любой порт за пределами Франции, чтобы стать хозяином всех французских владений, находившихся вне германского контроля» – короче говоря, всей Французской колониальной империи[267].

Почему он не сделал этого? Похоже, на то было несколько причин. Его ненависть к британцам имела глубокие корни; он считал, что для французов нет никакой разницы между Англией (так французы всегда называли Великобританию) и Германией; Петен предложил ему власть; он был убежден, что войну выиграют нацисты. Дарлан сказал послу Буллиту, что «уверен в том, что Германия победит Великобританию за пять недель, если Великобритания не капитулирует раньше». Когда Буллит заметил, что Дарлана, похоже, устраивает такая перспектива, адмирал улыбнулся и кивнул в знак согласия. Что касается его обещаний, он сохранил достоинство, по крайней мере в собственных глазах, выйдя в отставку и заняв должность морского министра в правительстве Петена. Теперь он был обязан проводить в жизнь политику нового правительства, одобрял он ее или нет[268].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

22 июня на заседании военного кабинета первый морской лорд, адмирал Дадли Паунд, сказал, что Дарлан предпринял «все возможные шаги», пытаясь помешать тому, чтобы его корабли попали в руки нацистов. По мнению Черчилля, они не могли полагаться на слова одного человека, поскольку этот вопрос имел «крайне важное значение для безопасности всей Британской империи». Его слова подтвердились через несколько часов. В 18:50 они узнали об условиях перемирия. Французы подписали соглашение о перемирии, не посоветовавшись с союзником. В статье 8 соглашения оговаривалось, что французский флот, за исключением той его части, которая была оставлена для защиты французских колониальных интересов, «будет сосредоточен в определенных портах и там демобилизован и разоружен под германским или итальянским контролем».

Британцев предали. Врагу перешли корабли в полном вооружении. Гитлер заявил, что «не имеет намерения использовать французский флот в своих целях во время войны. Но кто, находясь в здравом уме и твердой памяти, поверил бы слову Гитлера после его позорного прошлого и последних фактов? И наконец, соглашение о перемирии могло быть в любой момент объявлено недействительным под предлогом его несоблюдения»[269].

Британская морская блокада Балтики – закрытие проливов Скагеррак и Каттегат для немецких судов – была прервана после капитуляции Франции. Немцы уже контролировали европейские порты от Норвегии через Данию, Голландию, Бельгию и Францию до Бискайского залива. Захват портовых городов – Дьепа, Шербура, Бреста, Сен-Назера, Ла-Рошели, Гавра и Лорьяна – полностью изменил динамику войны. Действуя из этих портов, субмаринам рейха понадобилось бы всего день-два, чтобы выйти на британские судоходные пути. Теперь торговым судам пришлось отказаться от южных маршрутов и использовать северный обходной путь.

В Средиземноморье, в западной части которого безопасность обеспечивал французский флот, тоже возникла угроза. Французский флот, попавший в руки немцев и итальянцев, больше не был дружественным и, как позже заметил Черчилль, грозил «Англии смертельной опасностью». Британцы, чтобы заполнить место, которое занимали французы в Западном Средиземноморье, подтянули корабли флота метрополии – готовясь к возможному вторжению – для создания в Гибралтаре соединения «Н» («Эйч»), ударной группы, состоявшей из крейсера, линкоров, авианосца и эсминцев. Перед командующим соединением «Эйч» вице-адмиралом Джеймсом Соммервиллем стояли три задачи: не позволить немцам войти в Средиземноморье, сдерживать итальянцев и подвергнуть морской блокаде вишистскую Францию и ее северо-западные африканские доминионы. Но как убрать французский флот?[270]

Черчилль столкнулся, как он позже написал, с «решением, самым неестественным и болезненным, в котором был когда-либо заинтересован». Не бывает легких решений, хотя кое-кто так не думал. 25 июня Джордж Бернард Шоу написал Черчиллю: «Почему бы не объявить войну Франции и захватить ее флот, прежде чем А.Г. [Адольф Гитлер] переведет дух?» Черчилль понимал, что любое использование силы для нанесения ущерба французскому флоту приведет в ярость Виши. Однако враждебности французов было не избежать в любом случае, поскольку все туже затягивалось кольцо британской блокады. А потому военный кабинет, с Черчиллем, любящим риск, одобрил операцию, которая, по словам премьер-министра, включала «одновременно захват, контроль и эффективное выведение из строя всего доступного французского флота». Доступными были суда в английских водах и стоявшие на якоре в Александрии, алжирском городе Оране и в Дакаре, в Западной Африке[271].