Змей – история одного злодея - Алексей Юрьевич Булатов

все травку тянул, а я эту дрянь так и не полюбил.

– Да я тоже, в общем-то, так, по молодости.

– Ну рассказывай, куда ты после Афгана-то пошел.

Я рассказывал старому боевому товарищу ту версию правды, которая точно на него должна была произвести впечатление. И она производила, через тридцать минут моего рассказа он сделал несколько звонков, и вопрос нашего возвращения на родину был улажен.

– Я, конечно, не попал во внешнюю разведку, но у себя в районе тоже неплохих высот добился.

– Рано нас списали, мы ведь столько еще всего можем, – и

скренне сказал я, это было мое действительное переживание, правда, ему было очень много лет.

– Ну так-то да, но меня вот и не списали. Служу, как и служил. Как с Афганистана вернулся, так в милицию и пошел, не смог на гражданке. Опером отработал пятнадцать лет, потом подполковника получил и решил уже в начальство пойти. Вот и еще десять лет пролетело. Так-то сейчас уже достойно платят, не то что десять лет назад. А ты-то где?

Ответить ему, что я криминальный авторитет, я, конечно, не смог, поэтому тоже соврал, что работаю в милиции города Канев и в одном звании с ним. Это ведь могло бы быть и правдой, да и милиция у меня с руки ест.

Кобзон надрался до состояния свиньи в течение получаса, я даже не успел заметить, как он это сделал. Но все наши вопросы он решил. Нам выписали временные документы и организовали место встречи. Кобзон отправил нас в Белгород, где договорился со своим товарищем, который должен был нас встретить и помочь пройти через границу. Кобзон помог по дружбе, мой рассказ про секретную миссию и обещание, что у нас с ним единые цели, были достаточными, чтобы он начал мне помогать.

Дальше мы вышли из милиции и поехали к нему домой, где нас ждало много водки и баня. К вечеру я озаботился, как бы мой друг не помер к утру, вид у него был неважный, так как он-то в Техно не был и печень носил старую, как и его тело. На мою просьбу Алексей воспользовался функцией сканера, которая помогла Кобзону уснуть. Мне еще запомнился разговор, когда мы сидели в комнате, и Кобзон был вне сознания, а Леха сидел, прижав к его плечу сканер.

– Вы с ним воевали?

– Да, в Афганистане.

– И как там?

– Ужасно, это была не наша война, мы не были там героями, но мы были молодыми и горячими.

– Да, я уже понял, Кобзон вон чуть не плакал.

– Да поплачешь тут, вот у тебя друг есть Николай, и у меня был друг Николай. Он, правда, не там погиб, он уже после, на гражданке погиб. Но там у меня тоже друзья были, и с утра ты с ними кашу ешь, а в обед хоронить несешь. А местные в лицо тебе улыбаются, чаем поят, а ночью в тебя из автоматов стреляют.

– А что ты про Пакистан говорил?.

– Служил я там после Афганистана, семья у меня там даже есть.

– У тебя семья?

Как бы Алексей ко мне сейчас не относился, я был для него все еще врагом. Что он знал про меня? Ничего, я был для него злодеем, и наши совместные приключения в Техно не изменили его отношения ко мне, ну или почти не изменили. Не скажу, что меня это сильно ранило или как-то задевало, но мне хотелось почему-то, чтобы он узнал меня поближе и стал мне ну если хоть и не другом, то не врагом. И я рассказал ему почти всю свою историю, почти со всей правдой. В ту ночь, в доме Кобзона, сидя у него на кухне.

– И что, не было другого способа выманить этого Хасана?

– Нет, не было, ну мы не смогли придумать.

– А если вы бы взяли их в плен, всю деревню?

– А чем бы мы их кормили? У нас довольствие там на вес золота было, пленных кормить можно было только за счет личных пайков, а тут целый аул. Ты думаешь, мы не переживали на эту тему? Но двести пятьдесят черных пакетов, Алексей, черных пластиковых пакетов, в каждом из которых такой вот, как ты, даже моложе. Еще жизни не видевший, многие девственники еще, тела женского не знали. И вот двести пятьдесят пакетов, готовых к отправке на улицу. Этот запах разлагающегося мяса, присыпанного хлоркой, он гнал нас вперед и заставлял действовать. Хотелось мести, лютой мести.

– Я могу себе представить, но звучит это дико. Вырезать целую деревню мирных жителей, мне как-то не верится в это.

– Знаешь, кто-то из писателей сказал: “«У войны не женское лицо”», это чистая правда, война совсем не такая, как нам ее показывают в фильмах. Нет там места геройству, там герой тот, кто выжил. Кто не выпустил автомат, когда сил его держать нету, кто дожил до утра после ночного обстрела или отражения волны “«духов”». Вот они герои, а какой ценой они это сделали, это второй вопрос. Мы смогли тогда вынудить Хасана совершить глупость, он вытащил своих крыс из пещер, вытащил, и мы их уничтожили, их оказалось пятьсот человек, так что вместе с деревенскими мы взяли по три жизни за одну, не считая раненых.

Я не забуду глаза Алексея, для него все мои слова звучали дико. Он тогда был совсем еще юнцом, хотя и свершил великое дело в другом мире, которое он, конечно, так и не понял.

Мы летели в самолете, и потом ехали до границы. Когда мы вышли из самолета в Белгороде, я связался с Арсеном, который был настолько потрясен тем, что я жив, что попросился меня встретить сам.

Ту ночь, которую мы провели с Алексеем в Белгороде, я всю дорогу ему долбил в голову, чтобы он не вздумал выдавать технологии, которые он взял в Техно:

– Ты же понимаешь, что любой технологический скачок приведет тут к грандиозным человеческим потерям?

– Да, понимаю, но хотя б медицина?

– Никакой медицины, ты не понимаешь, как работает система, не смей в нее вмешиваться, у нас тут все на волоске висит, чуть баланс нарушишь и все, не остановить будет. Наш мир идет своим путем, и когда-нибудь ты поймешь, что это за путь. А пока что держи все, что принес с собой, при себе, ты слышишь меня?.

– Да, слышу, я понимаю.

– Вот и славно, я буду следить за тобой, но не сильно, надеюсь, что ты сам справишься.

Вот