Ради любви… - Одри Хэсли

А чуть позже позвонил Чарлз, мой дядя, они с отцом Эстер старинные приятели. Чтобы тебе легче было понять ситуацию, я должен объяснить, что происходило до этого. Мы все, кроме Эстер, разыгрывали нечто вроде праздника. Для нее одной это и было, возможно, настоящим праздником. Так разве кто-нибудь из нас решился бы испортить умирающей торжество? Вот тут, как я сказал, и позвонил Чарлз, который ничего не знал о болезни Эстер. А поскольку она находилась здесь же и могла слышать каждое слово, ее отцу ничего другого не оставалось, как сообщить приятелю так называемые хорошие новости. — Сидни повернулся к Шерил, и она увидела в его глазах безумную мольбу. — Шерил, клянусь всем святым, мне и в голову не пришло… Да если бы знать, что Чарлз тотчас раззвонит об этой помолвке на весь свет, уж я бы нашел способ тут же перезвонить ему и все объяснить.

— Но ведь ты вернулся в ту же ночь, — сказала Шерил без всякого выражения.

— Ну да, вернулся! А что мне оставалось делать? Когда ты сказала, что происходит в отеле, что вы там празднуете мою помолвку, и повесила трубку… Можешь представить, что со мной было! Я почувствовал весь ужас своего положения и отчаянно рванулся к тебе. У меня была безумная надежда, что ты все поймешь… Что ты способна дождаться меня и выслушать мои объяснения.

Шерил осознала, что по щекам ее бегут горячие слезы и вытерла их тыльной стороной ладони. Конечно, она бы все поняла, конечно, она ждала бы Сидни хоть до скончания времен…

— Пожалуйста, милая, не плачь, — шептал он, нежно сжимая ее лицо в своих ладонях. — Я хотел рассказать тебе все, чтобы ты знала, что мои чувства к тебе неизменны. Умоляю, выслушай меня. Я люблю тебя. Ты меня слушаешь? Ты слышишь? — И он стал целовать ее заплаканное лицо. — Скажи, что веришь мне, веришь, что я любил и люблю тебя и только тебя. Скажи мне, скажи…

— Сидни, о, Сидни, — горестно прошептала Шерил. — Если бы знать, я ждала бы тебя столько, сколько понадобится. Но так по-дурацки все вышло… Я возненавидела тебя за то, что ты мне не поверил, вернее мгновенно, ничего не спросив, поверил в мою измену. Но разве я сама поступила не так же, сразу обвинив тебя в предательстве? Я вела себя так глупо, так мстительно… Не знаю, как можно любить такое эгоистичное создание, которое…

— Шерил, ответь же мне!

— Что? Что я верю в твою любовь?

— Да!

— Я верю тебе, верю! — От этих слов у нее перехватило дыхание, будто какое-то чудо воззвало ее к жизни. — И вот еще что…

— Нет, — тотчас прервал он ее. — Не сейчас, родная… Мы потом все обсудим, потом все решим…

— Ты хочешь, чтобы я подождала? Чтобы свое признание в любви я отложила на потом? — Теперь Шерил не замечала текущих по щекам слез. — Но я сейчас хочу сказать, что любила тебя, люблю и буду любить. — Она протянула руку и коснулась пальцами его щеки. — Я всегда любила тебя, всем сердцем, всей своей жизнью, всем, что во мне есть.

Сидни со стоном привлек ее к себе, уткнувшись лицом в изгиб этой хрупкой шеи, и его губы, касаясь нежной кожи, шептали жаркие слова любви. Потом слов не стало, они просто обнимали друг друга, и каждый желал, чтобы это никогда не кончалось.

Шерил чувствовала жар его дыхания, а потом послышался долгий, прерывистый стон, и кожа ее увлажнилась от слез Сидни. Она прижала его к себе и гладила по голове, как ребенка.

— Черт, с этим надо покончить, — простонал он, поднимая голову и улыбаясь сквозь слезы. — Даже если они и льются из-за тебя.

Глядя, как Сидни тыльной стороной ладони вытирает слезы, Шерил была крайне растрогана этим жестом, которым осушал слезы и ее сын.

— Кажется, вечность прошла с тех пор, как ты говорила мне, что слезы любви не постыдны, — усмехнувшись, сказал Сидни. — Ну вот, сама видишь, я так люблю тебя, что готов выплакать море слез. О, Шерил, как я люблю тебя!

Он неотрывно смотрел на любимое лицо. Шерил затаила дыхание, потрясенная сиянием устремленных на нее глаз. Она была зачарована, совсем как в первые дни знакомства, всматриваясь в эти глаза с зелеными искрами — предвестием грозовой страсти, вспыхивающими в темных глубинах. А Сидни перевел взгляд на ее губы, медленно наклонил голову, и легонько поцеловал Шерил.

— Ну вот, теперь можно обсудить всякие «но» и прочее… Прошлую ночь, к примеру, — шепотом приговаривал он, после каждого слова касаясь губами ее губ, — или ту, предыдущую, когда мы впервые после стольких лет одиночества вновь познали любовь…

Он умолк и с неутолимой жадностью стал целовать ее. Минуты, когда они платонически обнимались, ничего другого больше не желая, прошли, и неистовое пламя страсти вспыхнуло между ними.

Но вдруг он отстранился и почти весело спросил:

— Не кажется ли тебе, что нам придется слишком много объяснять Леоноре и нашему сыну, если они застанут нас за этим занятием? — Он отодвинулся на расстояние вытянутой руки. — Теперь лучше, не правда ли?

— Безопаснее, пожалуй, — недовольно пробормотала Шерил, все еще испытывая сильное желание, — но никак не лучше. — Она взглянула на Сидни и вдруг нахмурилась. — Я… я все еще не могу поверить в реальность происходящего. В голове у меня все смешалось.

Он обнял ее, прижал к себе и, усмехнувшись, признался:

— С моей головой обстоит не лучше. Я твержу себе, что не за горами тот день, когда все эти ужасы наконец отступят и мы оба поверим в чудо нашего единения. Вот тогда не останется ничего, кроме прекрасного ощущения, что мы всегда теперь будем вместе.

Не в силах совладать с таким огромным счастьем, Шерил устало прикрыла глаза, и вдруг из ее сознания выплыли безумные опасения, связанные с тем, что оставалось невысказанным.

— Сидни, мы еще не разобрались с нашими «но», — прошептала она, испытывая немалый страх. — Я обманула тебя тогда…

— Мартин мне все рассказал. — Он взял руку Шерил и прижал к своим губам. — Но, признаюсь, должно пройти немало времени, пока я смогу спокойно думать о той чертовой ночи. — Его голос упал до хриплого шепота. — Сначала я просто не поверил этой ужасной Элис и всему, в чем она тебя обвиняла. Но когда открыл дверь… Когда увидел тебя и Мартина в постели и услышал твои слова, поверить в которые не могла ни одна клеточка моего естества… Сказать, что я был одержим безумной ревностью, значит не сказать ничего.

— Я хотела причинить тебе боль, — задыхаясь, прошептала она.

— Да уж, в этом ты преуспела. Это была такая боль, о существовании которой я раньше просто не знал, и она оставалась во мне все эти годы до того самого дня, как появился Мартин и освободил меня от нее. — Сидни покачал головой. — Но ответь мне, когда я подумал, что он отец Сидди, почему ты не сказала мне правду?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});