Новенький (СИ) - Инфинити Инна

— Нельзя просто так отчислить ученика.

— Твоя мама сделает это, если очень сильно захочет.

— А ты напиши на нее жалобу в департамент образования! — выпаливаю. — Она этого боится.

Дима издает смешок, хотя видно, что ему совсем не весело.

— Я уже писал на твою маму одну жалобу. Она не хотела принимать меня в вашу школу.

— Еще одну напиши, — настаиваю.

— Нет, не буду.

— Почему?

— Потому что она твоя мама.

Мне становится невыносимо больно от его слов. Слезы жгут глаза, и я быстро опускаю голову, стараясь их скрыть.

— Ну ты чего? — Дима все-таки замечает, что я плачу. Кладет ладони мне на талию и притягивает к себе. — Сонь, ты тут ни при чем, слышишь? Ты ни в чем не виновата.

— Мне стыдно за мою маму, — всхлипываю. — За то, что она так к тебе относится.

— Не надо. Не важно, кто наши родители, важно, кто мы.

Дима вытирает пальцами слезинки с моего лица и нежно целует меня в губы. Я крепко обнимаю его за спину и опускаюсь носом в шею, чтобы вдохнуть поглубже любимый запах.

Он умиротворяет. Больше всего на свете я люблю вот так уткнуться в Димину шею, глубоко вдыхать его аромат и чувствовать, как он аккуратно перебирает пальцами мои волосы. Это самые счастливые мгновения, когда нам хорошо друг с другом даже в тишине.

— До завтра, Белоснежка, — произносит, прерывая божественный момент.

— Ты позвонишь мне перед сном? — спрашиваю с надеждой.

— Позвоню, — чувствую, как Дима улыбается мне в волосы.

— Я буду ждать и не усну, пока не позвонишь, — предупреждаю.

Дима снова целует меня в губы. На этот раз крепко и долго. Поцелуи у моего подъезда всегда выходят самыми горячими. Ведь мы не увидим друг друга до следующего дня.

Глава 38.

Дома меня встречают только Настя с няней. Я отпускаю женщину, вываливаю сестре мешок конструктора, а сама иду в свою комнату. Решаю, что не буду спрашивать у мамы, зачем она вызывала Диму. Не потому что мне неинтересно, а потому что Дима не хотел об этом говорить. А я уважаю его желания.

Ровно в семь часов, когда я делаю уроки, с работы возвращается родительница. Даже не хочу к ней выходить. Остаюсь в своей комнате, пока мать готовит ужин и разговаривает с сестрой.

В восемь часов с работы приходит отец, и вот его я уже иду встречать.

— Привет, пап, — крепко обнимаю отца и прижимаюсь к его груди.

— Привет, Сонечка, — папа обнимает меня в ответ и целует в макушку.

— Пааапааа, — выбегает из кухни радостная Настя.

Отец подхватывает сестру на руки и теперь обнимает нас обеих.

— Ужин готов, — выходит из кухни мама.

С ее появлением градус моего улучшевшегося настроения тут же опускается. Но я все же иду ужинать с семьей. Все идет нормально, мы в основном слушаем щебет Насти о предстоящем утреннике в садике к восьмому марта, пока папа не задает свой традиционный вопрос:

— Как там ваша школа?

— Ой, не спрашивай! — мама устало закатывает глаза.

— Что такое?

На самом деле папа не воспринимает дела мамы в школе всерьез. Наверное, потому что считает свою работу, куда более важной. И я с ним согласна. Что наши школьные проблемы по сравнению с тем, что папе каждый день приходится судить убийц, насильников и прочих преступников?

Работа судьи — очень тяжелая. Отец рассматривает десятки дел в месяц, пишет решения и приговоры даже по выходным. Ну и самое главное — это ответственность. Судья лишает кого-то свободы, денег, имущества, общения с детьми и так далее. Это хорошо, что в России отменили смертную казнь. А когда она была, судьи даже лишали кого-то жизни.

— Представь, эта девчонка из неблагополучной семьи, которую мне пришлось взять в школу, украла у одноклассницы телефон! И не просто какой-то, а последний айфон, — восклицает мама.

У меня из рук выпадает вилка и громко приземляется на тарелку.

— Как украла? — удивляется отец.

— Вот так! Залезла в сумку и украла!

— Она созналась?

— Конечно, нет. Врала до последнего. Мне даже пришлось вызвать ее брата, чтобы он с ней поговорил.

— Но у нее обнаружили украденный телефон? — уточняет папа.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Нет, она, видимо, отключила его и куда-то спрятала. Родители пострадавшей девочки подняли скандал, угрожали написать заявление в полицию. Представляешь, что бы было, если бы ко мне в школу заявилась полиция по заявлению о краже?

— Тогда с чего ты взяла, что айфон украла именно Олеся, если она не созналась и телефон у нее не нашли? — подаю голос.

Мама поворачивает голову ко мне.

— Потому что кроме нее больше некому. Никогда ни у кого в этом классе ничего не пропадало, а пришла Ведерникова — и сразу исчез телефон у ученицы. Надо же, какое совпадение! И это при том, что директор ее прежней школы предупреждала меня о том, что Ведерникова ворует деньги и телефоны у одноклассников.

— Ты все равно не можешь знать наверняка, что это сделала она, — настаиваю, плотно сжав под столом кулаки. — В конце концов, в России действует презумпция невиновности.

— Какая еще презумпция невиновности, Соня!? — мама заводится и повышает голос. — В моей школе никогда не было краж до появления этих неблагополучных!

— А с чего ты вообще взяла, что у той девочки украли телефон? Может, она сама его потеряла, — не сдаюсь.

— Девочка сказала, что телефон был у нее в сумке, и она не доставала его оттуда целый день.

— И ты поверила ей на слово?

— А с чего бы ей врать? — удивляется.

— И чем все закончилось? — вклинивается отец. — Родители пострадавшей написали заявление в полицию?

— Слава Богу, нет. Брат этой воровки сказал, что компенсирует полную стоимость телефона. Не знаю, правда, где он возьмет деньги, если у него родители — алкоголики. Ну может продаст что-нибудь. Или тоже украдет, но, надеюсь, уже не в моей школе.

На этих словах у меня у меня срывает чеку.

— Дима Соболев — не вор! — кричу на всю кухню и замечаю, как справа дергается от страха сестра. — Вина Олеси не доказана, почему Соболев должен что-то компенсировать? С какой стати? И вообще, она не его сестра!

— Сбавь тон, Софья, — чеканит мать. — Было бы гораздо хуже, если бы родители пострадавшей девочки написали заявление в полицию, и Соболев быстро это понял. Хоть воровка и не созналась, он сам сказал, что вернёт полную стоимость телефона. Молодец, быстро сообразил, как замять вопрос.

И вот последней фразой мама вроде хвалит Диму, но говорит это таким пренебрежительным тоном, что меня начинает трясти от злости еще сильнее.

— Зачем ты вообще его вызвала? — продолжаю нападать, не сдерживая себя. — Ты же знаешь, что они не брат и сестра. Она для него чужой человек, с какой стати он должен отвечать за ее поступки?

Гнев стучит в ушах, ногти уже вонзились в ладони до крови. Чувствую, как высоко вздымается грудь с каждым вздохом и как полыхают огнем щеки.

— Соня, они живут в одной неблагополучной семье, — невозмутимо парирует.

— Да мало ли, кто и с кем живет! Она ему никто! С таким же успехом ты могла вызвать Вову, или Никиту, или Серёжу! Кто-то что-то у кого-то украл, а ты вызываешь на ковёр человека, который не имеет к этому никакого отношения!

— Соня, еще раз: они живут в одной семье! — мать тоже повышает голос. — И вообще, почему ты их защищаешь? — слегка прищуривает глаза в подозрении.

— Ее вина даже не доказана! — игнорирую последний вопрос. — Это твои догадки, украсть мог кто угодно. Или же вообще никто не воровал, а та девочка сама потеряла свой телефон. Но в итоге Дима должен расплачиваться за то, чего он не совершал, и даже не факт, что совершала его так называемая сестра! С какой стати!?

Я заканчиваю тираду, а мама лишь отмахивается от меня рукой, как от назойливой мухи.

— Никогда в моей школе не было краж до появления этих неблагополучных, — слово «неблагополучных» она произносит с брезгливостью. — В общем, я сообщила о них в опеку. Пусть уполномоченные органы займутся этой семейкой воров и алкоголиков.