Ландскнехт. Часть вторая - Алексей Штейн

— Ну, что, братцы — вышел Костыль, да все на него взгляд и перевели — Вы, солдатушки, не грустите так уж об тех, кому сегодня бой был последним. Их уж не воротишь, а вы грустью только победу омрачите, и их ведь победу тоже — коли они с вами вместе были. Так что, братцы — а ну‑ка, поднимем кружки, за павших! Слава героям!

— Героем слава! — Разом откликаемся, да кружку в пасть — кто и залпом, кто глоток. Думал, как обычно, кислятина — ан нет, крепленое, недурственный такой портвейн… Отставил остатки, ну и понеслась — звяк по рву стоит, словно тут взвод фехтовальщиков упражняется — умеет же Костыль готовить, чего говорить!

Однако, этот старпер не только по части готовить жрать, он, как выяснилось, и в ином мастак. Хрючим мы, значит, свои порции, а он расхаживает, да прям как по учебнику, во время, значит, поглощения пищи, чтоб на положительные эмоции накладывалось, шпарит нам политинформацию, про военно — политическую обстановку, опять про волосатые щупальца и душителя свобод.

— …Вы, братцы, понимайте. Отчего у нас беды многие? Отчего налоги большие, пошлины сплошь — пока от Альмары до Вурца или, скажем Северной Марки довезешь воз сена — так половину в пошлины отдашь? А войны от чего, а? Вот чего в Северной войне делили? Чего там, разное чего разве, коли с одной стороны деревня под лесом, да с другой стороны того же леса — такая же деревня убогая? А? А то ж, братцы — многие беды от того что правители разные, законы у всякого свои, каждый себе тянет, а от того все ж вокруг только беднее — и кто продать, и кто купить желает… А уж налоги, кто как хочет ставит — вот и бегут людишки от одного к другому. А разве то хорошо? Ведь и коли сбежит кто — то все бросит, на новом месте все сызнова, с собой‑то не много увезешь. А коли не смог? А неурожай если? И что — в нищие подавайся, только нищету и множить, пошел за лучшей долей, да нашел худшую. А коли и устроится — то что ж — в одном месте много людей собирается, оттого что только налоги там малые — а земля‑то стольких не кормит! Тесно стает там, а оттого людишки начинают не от земли брать, а у друг — друга кусок рвать… Плохо все это, братцы! Нету этой беде решенья… разве только все земли соединить! Как встарь, говорят, было. Вот, братцы, с Валаша все и начнется. Никому не тайна, что богомерзкий тиран, князь Орбель Второй — самый главный враг сего объединения! Только он, погрязнув в своих черных замыслах, не дает создать всем миролюбивым государствам прочный и справедливый союз, и нести мир и процветание всем прочим, заставив всех правителей соблюдать общий закон. Только Валаш, наш главный, грозный и коварный враг, стоит на пути к общему счастью народов! И к вашему счастью тоже, братцы! Эх, и заживем же мы… кто доживет до победы, в новом мире! И закон станет для всех земель один, торговать станет проще, а значит богатеть станет простой житель! Земли в Валаше бесхозной много, отродье демонов Орбель — землю не берег, бежали от него люди, земли в запустение приходили. Земли много, работать на ней надо — разве плохо солдату после войны отдохнуть на мирном труде? Да еще ведь и денег нам барон заплатит! А уж славы и почета — точно будет! Кто иной — тот ведь сможет, поди, и в чины выбиться! Это в мир не так просто с солдата подняться куда, а по войне‑то всяко бывает! Ну да, правда — и в сыру землю лечь можно. И тут ведь что, братцы? Тут ведь многое — от каждого зависит! Бей сильнее, коли быстрее, стреляй метче — чтоб враг в землю лег, а ты нет! Бей врага — победа будет!

Так, под патриотическую накачку Костыля, мы и отобедали, да потом еще и, как у нас, помниться, говорили — 'адмиральский час' отхрапели на солнышке. Да так, что нам потом сказали, что мы и атаку вражью проспали — правда что, окончилась та атака не начавшись, наши шрапнели чуть выступившее воинство загнали обратно сразу, капитан и будить никого не погнал.

После, правда, отдыхать не пришлось — таскали убитых на плащ — палатках, рыли в котловине подле новых артпозиций яму, да всех туда и стаскивали. Без разбору, надо сказать, свои, чужие — всех рядками уложили, лица прикрыли кусками каких‑то тряпок, да после непродолжительной отходной службы и прикопали. Постояли все, строем, шапки скинув, да и ушли, оставив пару саперов ставить памятный знак. Вот эдак вот, просто и без изысков. Много набралось народу‑то, всех с начала боев стащили — и выходит, грубо, под пару сотен наколотили с обех сторон. А уж вроде — бы, казалось то — всего ничего бьемся, и народу — тьфу, и война себе так — ни артиллерии серьезной, ни тебе пулеметов — автоматов. А поди ж ты. Что‑то дальше будет?

* * *

Вечером, после ужина, куда как скромнее, чем обед, но добротного, да и проголодались не очень, я уже готовюсь к караулу — стоять выходило через час, все равно только заснуть и успею, так лучше уж пока чем другим заняться, и подсаживается вдруг рядом ко мне Костыль. И эдак, как психиатр какой в кино, пальчиком меня так в руку — тык.

— А скажи‑ка мне, солдатик, чегой‑то за присказка у тебя такая? Про кашу из топора? Не слыхал я ее ранее, а уж много шуток солдатских слышал…

— Неужто вы обидемшись, уважаемый дедушка Костыль? Я ж не со зла, не подумайте уж…

— Что ты, солдатик — аж руками замахал дед — Что ты! Наоборот, больно уж понравилась, вот интересно стало, откель такой сказ. Ты ж, говорят, с северных? Это у вас там такое?

— Так это ж сказка старая. Неужто не знаете, дедушко Костыль? Нет? Рассказать? Хм, ну, чего ж, мне не жалко, вот, слушайте…

Следующий день встретил нас дождем. Сначала мелкая морось пошла, потом усилился и к обеду лил вполне себе — не как из ведра, но промокнуть можно насквозь за минуту. Командиры ходили мрачные, потому на глаза им старались не попадаться. Но нет худа без добра — сержанты организовали сбор дождевой воды, и вскоре топили печь, устроив всем капитальную помывку и постирушку — атаковать нам сегодня все равно не надо было, а врага, коли и взбредет ему такая дурость лезть на штурм — мы и в таком виде вполне встретим, резонно заявил Варс. Да и артиллерия настороже. Правда, пушкарям приходится куда как хуже — их орудия и минометы стоят в котловине, в полуверсте от нашего укрепления. Они, конечно, уже растянули там тенты и поставили шатры — но все равно, условия совсем не те. Сдуру я сунулся с предложением отнести им горячего пожрать — кухня в укреплении пристойная вполне. Ну, и тут же конечно был к этому делу привлечен. И еще нескольких выдернули. Тащиться версту под дождем, по мерзкому мокрому каменистому склону вниз, а потом вверх, да с тяжелеными деревянными термосами на спине — совсем не сахар. У арты, правда, встретили нас радушно — у них там, в целом уютненько так, хотя и сыровато. Обратно пришли — а там уж кипит бурная деятельность — сержанты с одобрения начальства, нашего и пушкарей — решили устроить и им банно — прачечный день — и конечно, привлекли всех наших. Ибо бездельничающий солдат — потенциальный нарушитель Устава. Впряглись и мы, я все думал — после таких моих 'инициатив', с чего все и пошло — как бы мне не упасть на свой же штык в следующей атаке, раз пять подряд. Так ведь хорошо отдыхали парни. Однако ж — в массе народ одобрял, заявляя примерно о том, что мол, помытые и постиранные пушкари будут стрелять точнее и с пониманием. Налаживается, похоже, у нас некоторое боевое и повседневное взаимодействие. Ну, оно и понятно — вместе одно дело делаем.

А вечером эта мысль получила неожиданное подтверждение. За час до ужина, когда дождь уже кончился и стояла эдакая прохладная свежесть, все закрутилось. К штурмовикам, занимавшим у нас угловой каземат, пришло подкрепление, нам было приказано готовиться к новому штурму. В укрепление пригнали драгун, они заняли тыловые казематы — сразу стало тесно и шумно. Прикатили и две пушечки — те, что у драгун были, маленькие, наверху укрепления стали возиться саперы, оборудуя позицию для пулемета, подтянулись минометчики со своими каракатицами, кто‑то шепнул, что и тяжелые пушки подтаскивают ближе.

Потом Варс проорал, чтобы мы готовились к ночной атаке, и 'выступим ближе к утру!'. Ужин задержали почти на час, и был он не особо вкусным — мы, оборзев, даже повозмущались, но притащившие бачки дневальные поведали, что на кухне просто ад с демонами, ибо жрать готовят на всех и кто хочет огрести половником — может отправиться туда лично. После ужина нас почему‑то оставили в покое, только приперся какой‑то интеллигентный лейтенант, судя по всему из инженерных войск — вежливо сгоняя нас, ходил и обмерял каземат, что то записывал в олдскульно выглядевшую тетрадку в твердом, обтянутом кожей переплете. Обнаглев, я выпросил у него торчавшую из полевой сумки газету. Чуть смутившись, лейтенант протянул мне газетки, и до отбоя я устроился под лампой на стене, в надежде получить хоть какую‑то информацию. Увы. Понятно, чего интеллигент так засмущался. Газетка, всего‑то из одного листа сложенного вдвое, с говорящим названием 'Слава и любовь' — была путеводителем по злачным местам здешней столицы. Кабаки, шалманы — рестораны, поприличнее и не очень, с описанием предоставляемого и намеками на не афишируемое, адреса прочих заведений без пояснений, бордели и объявления, так сказать, индивидуальные. При том не только от девок, но и от рестораторов, от сдающих жилье, торгующих всяким и прочее и прочее. Просмотрел, да и бросил — вот уж чего — чего, а это мне совсем не интересно. Всего‑то полезного было, что пара статеек на первой странице — там, в основном, общегородские новости, по большей части прославляющие администрацию и порицающие отдельные недостатки. Да еще маловразумительная, по крайней мере — для меня, статья о болезни младшего рисского князя, в которой автор методом практически неприкрытого жополизания намекал, что старший князь — куда как лучше и выгоднее. Еще два листика — один другого краше. 'Старая Казарма' — юмористический 'боевой листок'. Узбекские сержанты и то искуснее шутят. А картинки — идеологически верные, карикатуры, как и положено — могучие солдаты Союза, Барона и Рисса — топчут мерзкую рептилоидную тварь, олицетворяющую Валаш. Другой листок, 'Распускающийся цветок', и того чище — натурально, сборник коротеньких эротических рассказов, при том весьма откровенных и подробных, да еще и с картинками, пусть и не совсем уж похабными, но вполне себе на легкую эротику тянут. В общем, не то чтиво мне досталось. Правда, товарищам 'Казарма' и 'Цветок' пришлись по вкусу, пришлось им вслух читать всю эту похабень. Вот ведь гадость‑то. Эх, лейтенант…. А ведь с виду интеллигент, еще очки одел…