Опыты - Марина Вишневецкая

И то, что она как раз в тот период времени попала в компанию, где ей показали, как курить марихуану, анашу… и откуда же я знаю, как это все в дальнейшей жизни для нее отзовется, лично для меня это уж такой мой грех, - сколько мне отец Виталий ни говорил, что из-за отпущенного греха нельзя убиваться, - не могу, не выходит.

Кажется, пленка сейчас закончится. Какой же я стала болтливой. Не из-за боязни смерти - из-за трепета от памяти смертной!

О великий архангеле Михаиле! Помоги мне, грешной рабе твоей Алле, избави мя от труса, потопа, огня, меча, напрасныя смерти… от всякого зла, от врага льстивого, от нашествия бури и от лукавого. Избави мя, великий…

Начинаю новую кассету. Перерыв был больше чем в две недели. Очень много было всего. Леночка моя на три дня приезжала. Очень она повзрослела. И еще больше на Валерку стала похожей. Он в июле тоже ко мне собирается… Возили меня в областную клиническую больницу на рентген, нашли в метастазах небольшой прогресс. И такое меня охватило отчаяние, уныние такое - два дня вообще не могла ни с кем говорить. А потом, это Снежана придумала, чтобы я вязала шапки и шарфы для детей из детдома. Стала собирать по людям старую шерстяную одежку, а мне приносит уже готовые мотки. Смотришь на вещь, которая после тебя будет… и будет согревать того, кто с рождения несчастней тебя. И опять подлавливаешь себя на умилении, на ласковых слезах. И тут же вспоминаешь: пекущиеся о чистоте не бывают таковы.

Все, что в нас природа, естество, - все, все возогнать в дух. Боже мой, какой же это неподъемный труд - стать новым человеком, новым во всем, ведь христиане, по слову апостола, это - новые люди.

Однако и то, что было со мной, для чего-то же было дано. И пусть я не до конца с канонических позиций, но все-таки я хочу еще раз обернуться назад. Мы все-таки не буддисты - уничтожать свои фотоснимки. И да, пусть я даже хочу оставить свой живой голос. Тоже, между прочим, Божье творенье. Я свой голос никогда раньше не любила. А сейчас в нем такая своя певучесть есть, так интересно слушать: вверх-вниз, вверх-вниз, будто по нотам. Когда смысл уже знаешь, слышится и мотив. Я же в Москве все по-московски, рвано старалась говорить, только чтобы Валерка надо мной не смеялся, а тут мать, тетка, Снежанка - все наши - слова, как у нас положено, тянут понемногу. И я тоже с ними… Не знаю, мне нравится.

Когда я вспоминаю наши с Костей в Праге, как он потом говорил, медовые дни, это было так же отчаянно, как бьется море о скалы. Если на протяжении долгого времени смотреть на прибой, возникает чувство такой бессмысленной траты сил, а в первые полтора дня мы с Костей вообще не выходили из гостиничного номера. Но тогда я понимала это так, что он хочет как можно скорее наверстать все годы, прожитые нами друг без друга, и меня присвоить - бесповоротно. И у меня даже вырвалось: если так хорошо, разве это может быть грех? А у Кости про это вообще почти не было слов. Он только смотрел на меня как на своего маленького ребенка и улыбался.

На другой вечер у него была назначена деловая встреча с партнером, который специально прилетел к нему из Амстердама. И я почти четыре часа ждала Костю в номере, мне даже не хотелось из него выходить, потому что это счастье вдруг разлучиться и ждать, и видеть в окне, на том берегу Влтавы, старый город, как он уступами дорастает до неба, а совсем близко от себя - Карлов мост, его величественные каменные изваяния и таких нелепых на их фоне ротозеев-туристов, и продрогших на ветру художников возле своих картин, и негритосов, разложивших на ковриках сумки и портмоне, а в зеркале видеть себя, такую новую, в коротком атласном халатике - в тот период у меня появились совершенно другие жесты, движения, такие же смелые, как у моей Лены, я больше уже не была угловатой, как принцесса Диана. И я тогда только поняла, что принц Чарльз, который ей всегда изменял с этой своей пресловутой Камиллой Паркер-Боулз, с лошадиным лицом да еще к тому же старше него, о чем леди Диана знала с самого первого года супружества, - это он ее сделал пожизненно зажатым подростком. А весь мир смел находить в этом прелесть.

Вот что такое счастливая женщина - которая может пожалеть даже принцессу!

Костя вернулся с четырьмя небольшими свертками. Я почему-то сразу поняла, что в них. И у меня кровь прилила к лицу. И он от этого тоже сразу смутился. Мне это очень нравилось в нем. И как он от смущения всегда начинал почесывать пальцем край брови возле виска. И голову при этом, как собака, наклонял немного вбок. И вот он высыпал эти все свертки на постель: "Ну, в общем, сама смотри, не понравится, выбросим!" - и пошел заказывать по телефону ужин.

Бездну, которая разделяет мужчину и женщину, люди преодолевают бесстыдством - иллюзорно, конечно. И вот я разворачивала эти его пакетики, а в них лежало такой изысканности белье, оно вообще больше походило на ювелирные изделия, - и у меня в груди было снова чувство ужаса и восторга, как будто я падаю в бездну, буду падать в нее всегда и, значит, не разобьюсь.

Этот его довольно-таки дерзкий подарок объяснялся тем, что в ночь перед вылетом Валерка залез в мой чемодан, изрезал в клочья все, что там нашел, кроме верхней одежды, а атласный халатик уцелел потому только, что я засунула его в последний момент в боковое отделение с молнией. И когда мы с Костей стали распаковываться в гостинице, это была такая немая сцена. Сначала я просто молча захлебывалась слезами, а когда Костя вошел, увидел мое лицо, чемодан, ошметки, на него напал такой хохот… Я первый раз видела, как он заразительно хохочет. И я тогда подумала: и еще один ему плюсик. И вообще: есть ли у этого человека недостатки? За время этой нашей поездки мне удалось обнаружить только один. И то: как на него посмотреть, потому что у него же была совсем другая ментальность - человека, который постоянно имеет дело с денежными потоками. И, понимаете, вот он не мог потратить двух копеек, если ему это казалось неразумным. То есть все, что касалось денег, для него это было так же свято, как для меня все, что касалось исполнения законов, договорных обязательств, постановлений суда… Надо было, например, видеть его сосредоточенное лицо, когда он высчитывал (бедный, без калькулятора), сколько надо оставить чаевых, ведь он же вычислял точный процент от поданной ему в чеке суммы. И когда мы в последний день пошли наконец посмотреть старый город и мне захотелось что-то себе купить на те его восемьсот шальных долларов, ведь он был рядом, я хотела, чтобы вещь ему тоже понравилась, и вот я выбрала в одном небольшом магазинчике изумительной красоты кольцо с двумя довольно-таки большими жемчужинами и вокруг было еще несколько совсем мелких бриллиантиков, и причем стоило оно как раз около восьмисот долларов, а Костя вдруг о чем-то спросил продавца и сказал мне: нет, в этом магазине покупать невыгодно - при выезде нам не вернут НДС. Я отвернулась, сделала вид, что хочу чихнуть, у меня слезы от обиды, к сожалению, выступают очень легко, но Костя предпочел сделать вид, что ничего не заметил. Вот такой это был человек. И в этом смысле наши отношения с ним незаметно вступили в следующую стадию, когда эта его оглядка на меня постепенно стала исчезать. Ведь он и по жизни был человеком, который брал всю полноту ответственности на себя и безапелляционно за всех один принимал решения, и это же самое я очень скоро стала чувствовать на себе.

Но дело в том, что поначалу, когда мужчина все за тебя решает, когда еще две недели назад вы друг другу были никто, и вот теперь он звонит и запросто говорит, что через два часа мы идем в театр или что через сорок минут мы ужинаем в "Савое" - это так убыстряет время, что уже делает вас почти семьей. И когда, наоборот, за полчаса до свидания он его без всяких объяснений отменяет: "Сегодня ничего не получится", - и даже никакого "Аллунь!" - в этом ведь тоже можно отыскать точку опоры: так без обиняков говорят только с родными людьми. В те полгода вообще все мои мыслительные возможности были направлены на обоснование того, что обосновать в мою пользу было на самом деле уже довольно-таки сложно. Но когда я по нескольку дней не видела Костю, и особенно если он подряд два или даже три дня не звонил (а так оно обычно и было), меня охватывала такая покинутость - вселенская… Но, конечно, наши встречи и нашу физическую близость это настолько обостряло - настолько, что мне стало казаться: только это и есть жизнь.

Он иногда мне звонил и просил: подойди к окну, я сейчас буду ехать мимо. А у нас офис располагался на девятом этаже. И я, например, никогда не была уверена, что машу рукой именно его джипу. Но это чувство счастья, что он меня сейчас видит, что я этой минуты все-таки дождалась и вот наконец живу - это на самом деле было убийство всех остальных минут, часов, дней, - тогда как жизнь в Его, Господа нашего, взгляде не оставляет пустой ни одну частицу твоего бытия. Но то мое житейское счастье было настолько обостренным, понимаете, и в этой его небывалой силе я видела доказательство правомочности вообще всей моей новой жизни.