Что скрывают зеркала - Наталья Калинина

– Ох, ничего себе! – воскликнула Эля, глянув на снимок. – И правда похожа. Хотя она выглядит все же чуть моложе.

– Вот и та девица в Испании тоже так выглядела. Будто ты, но чуть отличается. И не чертами лица, а словно возрастом. Но это тоже относительно. Может, на их долю не выпало столько испытаний, как тебе. Или они могут себе позволить лучше ухаживать за собой. Или все вместе.

– Говоришь, эта больница неподалеку находится?

– Хочешь съездить?

– Не знаю.

– Ладно, я не настаиваю, – пожала плечами Аня. – Но если надумаешь, позвони.

Нора

Накануне она решила, что наберется смелости и подойдет к молодому человеку из соседнего подъезда. Если тот, конечно, окажется один, а не со своей спутницей. Впрочем, учитывая, что весь последний месяц мужчина подбрасывал Норе в почтовый ящик романтичные письма, со своей подругой он, похоже, расстался. Эта мысль отчего-то согревала душу, будто ее коснулся солнечный луч. Нора в этот день даже встала пораньше – бодрая и радостная. С особой тщательностью привела себя в порядок и надела нарядное платье. Потом, отругав себя за глупость, переоделась в более скромные брюки и белую блузку. Не нужно давать понять молодому человеку, что ради разговора с ним она специально прихорашивалась. Труднее пришлось, когда Нора обдумывала варианты завязок для разговора. И в итоге после долгих мучений, отвергнув все придуманные, словно неуместные наряды, она решила прямо заговорить о письмах. А дальше импровизировать в зависимости от реакции парня.

Однако импровизировать не пришлось, потому что молодой человек на станцию не пришел. Может, сменил электричку? В вагон Нора вошла в испорченном настроении, плюхнулась на свободное место у окна и закрыла глаза. Но сон не шел, и дорога сегодня, казалось, растянулась до бесконечности. Время текло не стремительной водой, а тянулось вязко и неохотно, как густой сироп. Когда электричка въехала в тоннель и, как накануне, остановилась, Нора поймала себя на том, что всматривается в темноту, будто вновь ожидая увидеть бродившую по путям потерянную девушку. Она поспешно отвернулась от окна, словно заметив там что-то неприятное, и вздохнула с облегчением, когда поезд наконец-то подъехал к нужной станции.

– Эли! – крикнул внезапно кто-то, когда Нора прошла через турникеты в широкий зал. Так звал ее когда-то давно только один человек. Она вздрогнула, но, решив, что ослышалась, прошла несколько шагов вперед. – Эли, – вновь раздалось за ее спиной, и мгновением позже на плечо девушки легла ладонь.

Нора оглянулась, чувствуя, как зачастило ударами сердце, и недоверчиво улыбнулась:

– Ты?

– Ну слава богу! – с облегчением выдохнул мужчина. – Не обознался. Думал, вдруг принял за тебя кого-то другого, какую-то местную испанку.

– Я похожа на испанку? – усмехнулась Нора и машинально, от волнения, завела за ухо светлую прядь.

– Нет, конечно. Но кто их знает, этих испанок! – пожал плечами мужчина, тоже, как и она, заметно волнуясь. – Надо же… Не думал, что мы когда-нибудь еще встретимся.

– А что ты тут делаешь?

– Ну… как что? Отдохнуть приехал. Поймать перед долгой русской зимой последнее, так сказать, тепло. А ты? Ты куда-то торопишься?

Стоя перед ним на расстоянии вытянутой руки, Нора чувствовала подзабытый запах одеколона, обрушивший на нее лавину воспоминаний, от которых вдруг закружилась голова, кровь оглушительно запульсировала в висках, а на щеки выплеснулся предательский румянец. Ей бы отойти от него на шаг, на один спасительный шаг, чтобы не чувствовать аромата, который швырнул ее в прошлое, будто волна о камень хлипкую шлюпку. Но ноги вдруг так ослабели, что, сделай она хоть малейшее движение – глядишь, потеряет равновесие. Оказывается, она не до конца отсекла прошлое. Или, может, это просто фантомные чувства, как фантомная боль? А он хорош, все так же хорош, как и тогда, шесть лет назад, когда они в последний раз увиделись. А может, даже красивее. По-прежнему держит себя в отличной форме, все так же прищуривает каре-зеленые глаза и небрежным движением смахивает со лба темную прядь. И улыбка – улыбка тоже прежняя, та, которой он когда-то позвал ее, и она пошла не раздумывая. Как пошла бы и сейчас, под наваждением прошлого. Кто-то, проходя мимо, случайно задел Нору, и она, очнувшись от этого толчка, с благодарностью во взгляде оглянулась вслед невнимательному прохожему.

– Да, тороплюсь. На работу, – ответила она торопливо, спохватившись, что ее молчание затянулось.

– Работаешь в той же компании, которая тебя тогда позвала?

– Уже нет. Перешла в другую.

– Понятно, – протянул мужчина и, сунув загорелые руки в карманы светло-синих джинсов, качнулся с пяток на носки и обратно. – Жаль, что торопишься. Пригласил бы тебя позавтракать вместе. А потом гулять.

– Я заканчиваю в четыре, – ответила Нора, прежде чем успела обдумать ответ. Этот запах одеколона, вызвав в памяти ассоциации, сотворил с ней страшную шутку. Так нельзя. Нельзя идти на поводу у воспоминаний!

А мужчина, будто поняв, что она, спохватившись, собирается отказаться от встречи, торопливо завершил разговор:

– Отлично! В четыре я заеду за тобой куда скажешь. Возьму машину напрокат.

– По Барселоне лучше гулять пешком.

– Как скажешь. Знаешь… – произнес он после паузы, – а я хотел тебя встретить. Летел в самолете и думал о тебе. Видимо, мое желание оказалось таким громким, что его услышали.

– Это просто в небе слышимость куда лучше, чем на земле, – пошутила Нора, и мужчина улыбнулся:

– Возможно.

Они попрощались и разошлись в разные стороны, чтобы в четыре вновь встретиться. Нора, находясь в эфире воспоминаний, поднялась по ступеням автобуса и, уже заняв место у окна, поняла, что улыбается и выглядывает в толпе спину того, кто неожиданно прилетел из ее прошлого в настоящее. Но она одернула себя: прошлое оказалось отсечено не только границами и морем, но и ее поступком, за который она поплатилась. Это был ее выбор – отказаться от Сергея, от их ребенка и улететь в другую страну, где она, хоть и не желала этого признавать, так и не нашла себя.

Время в этот день в офисе одновременно и тянулось, и летело стрелой, будто вдруг разделилось на два измерения, в которых Нора существовала одновременно. В одном она поглядывала на часы и отмечала, что цифры меняются так неторопливо, будто минута стала равна десяти. В другом же, наоборот, дела спорились, письма печатались с невероятным вдохновением, и во всей этой круговерти душа пела и наполнялась светом, будто не повседневную работу Нора выполняла, а готовилась к празднику. Эти два измерения накладывались друг на друга и почти совпадали, как снятый на кальку рисунок с оригиналом. Но стоило Норе в очередной раз бросить взгляд на часы, надеясь, что в делах пронесся еще час, и увидеть, что на самом деле всего треть, – и два рисунка опять расходились в линиях, а время распадалось на измерения. Может, все дело было в том, что утренняя встреча напитала вдохновением, с которым работалось едва ли не втрое быстрее, но эффект замершего времени усугублялся ожиданием часа Х. Ведь всем известно, что, если смотреть на часовые стрелки, они перестают двигаться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});