Опасная любовь - Ева Шембекова

вместо этого оказываюсь одна. Только нити улетали куда-то… в никуда!

— Не бойся! — прилетает оттуда импульс уверенности. — Иди. Там не страшно.

Легко сказать, иди! А как? Но как только я пожелала оказаться там, где свет, пространство скользнуло назад, и я зависла посреди моря сияния.

— Ну, здравствуй, Идущая! — приветствовал меня свет. И я неожиданно поняла, что это Хранитель Земли! Он, разумеется, совершенно иначе выглядит в реале. Больше того, он может принять любой облик, какой ему заблагорассудится. Но здесь и сейчас он ассоциировался для меня с ангелом. — Давненько я тебя жду. Готова выбрать свой путь?

— Да, готова! — попыталась ответить я и снова услышала, осознала, ощутила в ответ смех.

— Не надо так громко, идущая. Здесь каждая твоя мысль материальна и имеет вес. Ты скоро это поймешь. Выбирай свою тропу и иди, рождайся.

Свет померк, и пространство передо мной расслоилось на множество туннелей, ветвей, направлений. Я даже растерялась. Предполагала-то я пять развилок. А тут… и как искать свою? Как выбрать? Я попробовала сосредоточиться на одной ветви, и вперед полетело что-то вроде щупальца. Ох! надеюсь, я не похожа на осьминога! Наткнувшись на что-то ужасно холодное, щупальце отдернулось назад. Казалось, мне отморозило часть мозга. Или души? Выходит щупальце это мысль? Да, как же тут ориентироваться-то? И все же где-то внутри что-то, часть меня, знает, чувствует. Направляет. Снова короткое, на этот раз осторожное касание тропы. Не то. Чужая. Не моя. Кажется, я когда-то уже искала так. Но не путь, а себя. Искала долго, почти вечность, и нашла. Родилась. И сейчас нужно снова это сделать! найти свое! Осознав это, я уже ловко перебираю тропинки. Не то, не то… и вдруг пространство словно зазвенело песней, сталью, влилось в меня и затянуло. Она! Моя! Рванула вперед, постепенно осознавая себя, уже новую. И каждый шаг в чем-то менял меня, перекраивал, сдвигал, тасовал. Словно до этого я была кучкой паззлов, связанных в нитку и смотанных в клубок. А теперь каждый паззл становился на свое место. И это было невероятно, ошеломляюще, прекрасно! Я словно, в самом деле, рождалась заново. Теперь я точно знала, кто я, где нахожусь, зачем живу и для чего. Я видела вновь себя, свои тени, но уже не отделяла себя от них. Я — это человек, скокс и рысь одновременно! Я это я. Охотница. И… невольно улыбаюсь. Что ж, это действительно моя любимая работа! И я нисколько не жалею! Я счастлива! Ты знал это? — спрашиваю я, мысленно касаясь серебряных нитей связи. И тут же слышу, чувствую его веселье. Еще несколько шагов и тропа выводит меня обратно к хранителю. Я теперь воспринимаю его целиком, а не частями. Всей своей сутью. И он называет мое имя! Здесь в многомерном пространстве сумрака оно непроизносимо на человеческом языке, но я понимаю его суть. И оно мне нравится. Теперь я уже знаю, как вернуться назад. Оказывается, нужен всего один шаг. Один долгий шаг к себе.

Я открываю глаза и тут же утопаю в синеве его глаз. Теперь я и его воспринимаю иначе, сквозь призму многомерности, но только первые несколько мгновений. Потом взгляд проясняется, трехмерное пространство приобретает объем, но остальное не исчезает, как раньше. Остается со мной, и я вижу Тени без всяких усилий. Я ощущаю его нетерпение почти как свое собственное.

— Рыжая Бестия! — смеюсь я, отвечая на его вопрос. — Вот, теперь можно и на Совет!

Глава 8

Вернувшись домой, мы переоделись и направились на Совет Старейшин. Не то, чтобы имелась какая-то особая форма, но по традиции Идущие одевались, выбирая цвета своей профессии или хотя бы пути. Для гончих это черный и алый, цвета крови и смерти. Так что Игорь выбором одежды не особо страдал. Черные джинсы, кожаная косуха с шипами и заклепками. На руках для дополнения образа байкера перчатки с шипами. Под курткой алая, цвета крови, футболка. Ботинки на ногах тоже байкерские, с тяжелой, подошвой и кучей разных заклепок. Цветом охотника считается алый или бордовый, но в сочетании с серебром. Однако я выбираю серо-стальной цвет в виде стильного батника и к нему коричневую, замшевую курточку. Джинсы тоже серые. И коричневые кроссовки. Это цвета службы зачистки. Но алый цвет я все же надела в виде шнуровки к ботинкам и алых перчаток с шипами, удивительно похожих на те, что на руках Игоря. Только размер поменьше. Вернее, все это с хитрой ухмылкой принес мне Игорь, когда я сообщила ему, что не хочу надевать цвета охотника.

— Ты все знал! — хмыкнула я, оглядывая себя в зеркале. — Заранее все купил, да?

— Точно! — он обнимает меня со спины. — Я ждал, когда понадобятся, но не думал, что так скоро! — дернул за косичку, которую я только что заплела, затянув какой-то резинкой с красными камушками. — А если не приглядываться, то твое рождение можно и не заметить! Мелочью была, ей и осталась!

— Игорь, а что это за камни? — осторожно спрашиваю я.

— А ты не знаешь? — удивился он.

— Вот, как-то не разбираюсь во всем этом. Камушки, машины… они для меня бывают красные, черные, синие… как-то так. Ну, еще по типу нравится — не нравится, подходит — не подходит. И на этом все.

— Ну, а зачем тогда спрашиваешь? — улыбнулся он. — Нравится, значит твое.

— Да, понимаешь, — вздохнула я. — Окружающие как-то нервно реагируют.

— Ну, кис, это уже их проблемы! — ржет Игорь. — Забей и забудь! Готова? Сейчас будешь смотреть комедию под названием Суд Старейшин над Бешеным! Тридцать шестая серия! Помнишь, что нужно будет сделать?

— Помню. Тебя серьезно тридцать шесть раз судили? — я поворачиваюсь к нему. — За что?

— А, примерно, как и сейчас, — отмахнулся он. — Ни за что. Я им всем там уже по паре лап отдавил. И твоему деду в том числе. Единственный, кто еще ни разу не инициировал сбор по мою душу, это Гера.

Проходил Совет по общему согласию в небольшом православном храме в городке Новосибирске. Выбрано это место было в основном за то, что добираться туда было одинаково неудобно всем Старейшинам Совета, в результате чего собирался оный только по исключительным случаям. Обвинение гончего в агрессии было одной из тех причин, по которым собирались все без исключения. Потому что гончий, вышедший из-под контроля это непредсказуемая машина смерти, которую некому будет остановить. Однако в этот раз Совет собирался неохотно. Старейшины, по одному появлявшиеся в огромном куполообразном помещении храма, закрытого для прихожан ради такого случая,