Одиночество - Николай Вирта

Сторожев, взяв Токаревку и пробив брешь в обороне красных, неуклонно продвигался на юг. Но однажды ему не повезло: под Хопром отряд его был почти целиком уничтожен.

На обратном пути, взбешенный неудачей, Сторожев ворвался в маленький коневодческий совхоз.

Было дело ночью, падал редкий снег.

Антоновцы порубили охрану, схватили начальство. Заведующий совхозом не успел одеться, сидел в подштанниках, по лицу текла кровь: один из людей Сторожева, отнимая у него наган, ударил его прикладом по голове.

Сторожева в схватке ранили в плечо, рука повисла как плеть, он был свиреп, как никогда.

— Коммунист? — спросил он заведующего.

Тот утвердительно кивнул головой.

— Судить будем, — решил Сторожев. — Собрать народ!

Конники будили тех, кто спал, тащили людей из соседнего села, ударили в набат. С постели подняли помятого сном попа; он приплелся с епитрахилью и святыми дарами.

Народ согнали в контору совхоза; иззябшие, испуганные люди дрожали. Два фонаря, принесенные с конюшни, освещали похожее на сарай помещение — грязное, заплеванное.

Сторожев пошептался с попом и назначил судьями трех мужиков — на них показал поп как на надежных людей.

Два старика и средних лет бритый крестьянин, бледные и угрюмые, слушали Сторожева, вытянувшись в струнку.

— Чтобы судить, как совесть подскажет, — внушал он судьям. — А там сами понимайте, что к чему.

Ввели совхозное начальство: руки у всех связаны, за спиной каждого — вохровец.

Допрос начал Сторожев. Шорох и шепот смолкли. Слышно было, как потрескивало в фонарях пламя.

— В бога веруешь? — спросил Петр Иванович заведующего.

— Ни в бога, ни в черта. И больше отвечать тебе не буду.

Сторожев вытащил из кобуры револьвер.

— Ничего не скажу! — закричал заведующий.

— Погоди, скажешь, — прошипел Сторожев. — А ну, ребята, всыпать ему!

Пятеро вохровцев ринулись к заведующему, повалили на пол, один сел на ноги, другой — на голову. Засвистели плети. Били молча и долго. Заведующий безмолвствовал, словно он был мертв.

— Воды! — приказал Сторожев.

Избитого окатили ледяной водой, подняли на скамью, он открыл глаза.

— К стенке! — приказал Сторожев.

Заведующего подвели и поставили к стене. Петр Иванович выстрелил.

Заведующий упал, из простреленной головы струей била кровь.

— Начинай! — крикнул Сторожев судьям.

Те молчали.

— Ты кто? — обратился Сторожев к сухонькому, седому, наголо бритому старичку.

— Агроном.

— Жид?

— Еврей.

— Это твой прадед Христа продал? Старичок молчал.

— Ты что молчишь? Тебя спрашивают! Сколько земли у совхоза?

— Четыре тысячи десятин.

— Раньше что тут было?

— Имение Безрукова.

— Сколько земли было?

— Четыре тысячи триста десятин.

— Вот, мужики, большевистские порядочки: четыре тысячи десятин под советское имение, а триста десятин вам. Нате, дескать, подавитесь!

Мужики молчали.

— Какую ты себе желаешь смерть? Повесить нешто? Судьи, как вы?

Судьи тряслись от страха. Из передних рядов поднялся горбатый мужик.

— Напрасно вы его судите, — сказал он. — Исак Исакович человек справедливый. У нас с этого совхоза жеребят в селе не один десяток. И притеснений не видим.

— А ну, пойди сюда! — приказал Сторожев.

Горбун вышел. Сторожев, оглядев его с ног до головы, размахнулся и ожег плеткой по лицу.

— Чуешь, как коммунистов защищать? Сейчас его вешать станут, ты петлю ему приготовишь. А не захочешь — за компанию повешу, чтобы другим неповадно было.

В толпе закричали, зашевелились. Окружавшие Сторожева антоновцы направили на сидевших винтовки. Мужики смолкли. Слышалось лишь прерывистое дыхание и треск пламени в фонарях.

— Ну, дед, скажи что-нибудь напоследок.

Агроном поднялся.

— Мне нечего говорить тебе. Разве звери понимают что-нибудь?

Сторожев посмотрел на этого седого человека, бледного, тщедушного, но гордого, — его глаза блестели, поблекшие щеки покрылись румянцем. Петру Ивановичу стало страшно.

«Вот они стоят, осужденные на смерть, — думал он, — и никто не молит о пощаде, никто не плачет. Откуда эта сила?» И бессмысленным показался ему суд, затеянный им. Никого он не убедил, никого не устрашил.

Никого!

— Повесить! — приказал Сторожев.

Агронома увели. Вместе с ним увели горбатого мужика. Один за другим вставали коммунисты совхоза, одного за другим приговаривал Сторожев к смерти.

Безмятежно потрескивая, горел огонь в фонарях, люди, шатаясь, подходили к стене, лилась кровь.

Сторожев уехал поутру, взял сотню лошадей, а на прощанье поджег совхоз.

Ехал он в Каменку и радовался: «Добыл Вохру добрых лошадок».

Но Вохр не получил лошадок.

Накануне Антонов получил от Федорова-Горского письмо. Требовал главный агент лошадей. «Они нужны для братьев по борьбе», — писал адвокат.

Послал бы Антонов вымогателя ко всем чертям, да нужен позарез. Теперь лошадей требует, сукин сын! Ах, будь он неладен!

Антонов приказал приведенных лошадей сдать в назначенном месте уполномоченному Петроградской конторы Автогужтранспорта. Сторожев разъярился. И тут впервые крупно поссорились они.

— Это за что же! — кричал Сторожев. — Ради чего я потерял четыреста человек?! Повешусь — не отдам!

— Отдашь, — играя желваками, выдавил Антонов. — Сам отведешь. А пикнешь — я тебя к стенке поставлю. Умен больно стал, сукин сын, волк паршивый!

Сторожев закусил губу и вышел — кончилась его вера в Александра Степановича.

Мужики, узнав о неудаче Сторожева под Хопром, начали над ним подсмеиваться. Пересмешки пошли гулять по селам, девки складывали побаски одна другой обидней и орали во все горло:

Бандит молодой,Дали ему плетку.Сопли-слюни распустил,Едет на разведку.Как под речкой ХопромУчинили им погром!

Сторожев разгонял плетками гульбища, порол запевал… Да разве всем заткнешь рот?

Глава четвертая

1

Орловскому военному округу главком приказал ликвидировать ударные силы Антонова. План в отличие от предыдущих был составлен дельно. Раньше в погоне за легкими победами занимали кое-какие центры мятежа, два-три дня стояли в них воинские части, уходили, искали антоновцев, обнаруживали их, рассеивали… А через день они собирались вновь.

Разведка донесла, что пять отборных антоновских полков совершают рейд юго-западнее камышинской железнодорожной ветки, медленно передвигаются по замкнутому кругу, подкармливаются за счет сел, легко расправляются с немногочисленными красноармейскими соединениями, демонстрируя тем свою непобедимость.

По плану части Орловского округа должны были окружить ударную группировку Антонова, гнать ее к Юго-Восточной дороге, куда послали бронепоезда вдобавок к уже имеющимся, снабдили оружием, фуражом и продовольствием партизанские коммунистические отряды, осевшие на станциях. Наконец-то вспомнили и о них.

Здесь и должен был завершиться разгром главного ядра антоновских армий.

Антонов-Овсеенко всеобщих восторгов по поводу нового похода против мятежников не выражал. Но план был утвержден главкомом и одобрен кем-то из военных верхов: называли очень большое лицо. Хорошо, пусть попробуют — так примерно выразился Антонов-Овсеенко и помог округу советом, людьми.

Накануне наступления план с подробностями был доставлен начальнику антоновской контрразведки Герману Юрину.

2

Стоял январский день, студеный и ясный. Кабинет Антонова в штабе заливало солнце, веселые зайчики бегали по полу. Весело гоготали, сидя над планом красных, Антонов, Токмаков и Герман Юрин — молодой белобрысый парень.

Мобилизовали его незадолго до конца Романовых, с фронта пришел он целехонький, поехал по делам в Тамбов и попал туда как раз в тот самый июньский день восемнадцатого года, когда кадеты и эсеры подняли мятеж запасных.

Юрин тоже вмазался в то дело, бежал, пристал к дезертирам, с ними попал к Антонову. Тот послал его в Пахотноугловскую коммуну проходить курс разведки. Там Юрину дали конспиративную кличку Герман — так она к нему и пристала. Крещеное имя его забыли: Герман и Герман.

Курс разведывательного дела он прошел успешно и со временем овладел этим сложным делом в совершенстве. Антонов назначил Германа начальником контрразведки. Он ценил и баловал его, а баловство, как известно, к добру не ведет: стал Герман лихо попивать и буйствовать без меры. Часто видели эту длинновязую фигуру с редкими рыжеватыми усиками и бегающими глазами, что плелась по дороге, делая замысловатые зигзаги, харкающую и ругающуюся на весь белый свет. В кровожадности и в изобретении самых отвратительных провокаций он перещеголял самых отпетых негодяев из штаба Антонова.