Экстра: Новый Кабалион - Илья Новак

Полоса света протянулась к ним из-за стены хижины и оформилась в Помпа-Жиру: она ударила бокора кулачками между лопаток. Старик качнулся, стукнув лбом в подбородок Тима, а тот наподдал ему коленом промеж ног. Выпустив миску, Бокор отшатнулся. Миска упала в котел — и тут же, зацепившись за него коленями, следом вверх тормашками полетел бокор.

Котел качнулся, густая пузырящаяся масса, на поверхность которой водовороты, как останки кораблекрушений, выносили дерево и кости, широким потоком пролилась в костер. Низкий вой заглушил рокот барабанов. Когда содержимое котла смешалось с углями, густой пар повалил во все стороны. Огонь зашипел, языки его взметнулись вверх. На кончике каждого Тим, не веря своим глазам, увидел миниатюрные выдолбленные тыковки, украшенные змеиными позвонками. Словно кареты по склону горы они покатились по пламени на круглых жемчужинах-колесах; в каждой было окошко, из которого выглядывали черепа пассажиров. Тыквы-кареты достигли земли и прыснули в разные стороны, черно-красные демоны запрыгали, пытаясь раздавить их босыми пятками. От костра посыпались искры, взвихрились смерчем, сошлись в кокон и развернулись, показав высокую костлявую фигуру.

Помпа-Жира, развязывающая руки Тима, пискнула:

— Эшу Рей! — и попыталась спрятаться за столб.

— Царь... — простонал кто-то.

Тимерлен, сорвав оставшиеся веревки, быстро пошел в обход костра, не сводя взгляда с высокой фигуры. Эшу Рей — старший среди Эшу, дон этой семьи — еще не оформился полностью. Сквозь фигуру проступали хижины и деревья, но она быстро наливалась красками и густела.

На земле извивался, стараясь сбить с френча пламя и что-то хрипя, шаман. Трое йоруба бросились к Тиму, он засветил одному кулаком между глаз, но двое других схватили Стагмата за руки и стали выворачивать их.

— Уйди! — взвизгнул шаман. — Я не звал тебя!

Длинное лицо Эшу скривилось в гримасе-улыбке. Его брови состояли из перьев, глаза были как два ярко-красных граната, а вместо волос на голове двигался сверху вниз поток черных жуков.

— Прочь! — повторил шаман, уже стянувший горящие остатки френча. Встав на колени, он поднял жезл силы.

— Я не звал тебя!

— ХОРОШО... — загрохотало над деревней. — ЗНАЧИТ, Я ПРИШЕЛ НЕЗВАНЫМ!

От этого голоса языки пламени взметнулись к небу, земля задрожала, с крыш хижин посыпались сухие пальмовые листья. Шаман замахнулся жезлом, но Царь Эшу повел плечом, и из костра всплыл котел. Перевернувшись в воздухе, он сам собой наделся на голову старика.

— ЧУДЕСНОЕ ВРЕМЯ! — сказал Эшу, оглядываясь. — КАК МНОГО СИЛЫ ВОКРУГ ЭТОЙ НОЧЬЮ!

Он присел, накрывшись плащом из искр, а когда выпрямился, лицо его было уже другим — еще более костлявым и вытянутым. Плащ стал черным. Эшу взмахнул им, полы закружились, вытянулись вокруг костра, заставив тех йоруба, что сжимали локти Тима, повалиться на землю.

Плащ превратился в ветер, в воющий смерч: сбил с ног танцоров, сначала поволок их по земле, а потом поднял в воздух. Тима тоже поволокло по кругу, но он вцепился в столб; сверху на его ладони легли пальцы Помпа-Жиры.

— Капа Прета... — шептала она. — Если он приходит незваным, то становится Капа-Претой. Эшу В Черном Плаще!

Стигмат пытался удержаться. Ветер кружил йоруба, поднимая их все выше, он срывал полоски земли и закручивал огонь ревущей спиралью. Столб под пальцами Тимерлена трещал. Они попали в око смерча, вознесшегося к небу словно темная башня, чьи стены состояли из свистящего воздуха. Капа Прета был самый злобным Эшу, спец по черной магии. И он пришел незваным, значит, ни бокор ни кто-то другой не мог контролировать его. Ночь застала экспериментальный мир посреди интерференционной бури и теперь вырвавшийся на свободу Черный Плащ мог натворить такое, что...

А если он захочет поучаствовать во всем этом? — испугался Тим. Я же не смогу его остановить. Здесь не боги создают людей, но люди богов. Черный Плащ — всего лишь результат верований, а как прикажете бороться с архетипом коллективного бессознательного? Хотя, если появился Капа Прета, то почему бы не появиться и другим...

Дона Ипомея, согнув руки, приникла Тимерлену и вдруг поцеловала его. Стигмат, от неожиданности чуть не разжав пальцы, заорал на Помпа-Жиру — беззвучно, потому что ветер тут же унес слова прочь.

Дух одновременно и единственен в своем роде — и воплощен во многих сущностях. Эшу, Лоа, Геде... Все они на самом деле были одним и тем же... но в то же время разными семьями. Как ни крути, в этом присутствовала большая доля условности. Верования африканцев, гвинейцев, бразильцев наделяли различные семьи различной атрибутикой, внешностью и привычками. Как настоящие мафиозные кланы, и каждый контролирует свою территорию, подумал Тим. Все, вроде бы, занимаются одним и тем же — криминалом — структура у всех одинакова и даже имена похожи, но на самом деле разница есть. И конкуренция тоже. Только в этом случае — не за рынки сбыта наркоты, а за умы и души аборигенов. Сначала те придумывали богов, а после боги подчиняли себе тех, кто их придумал... Стигмат не сомневался, что если представители разных семей вынырнут из небытия этой ночью, то вряд ли продемонстрируют пример делового сотрудничества. Самая удивительная метаморфоза произошла с основной верой, владевшей сейчас экспериментальным доменом. Изначальный ее бог, к которому Тим питал неприязнь по личным причинам, был мудр и добр — аборигены создали его, он воплотился в материальном теле, и влияние нового божества постепенно распространилось на значительную часть домена. Но со временем его сущность исказилась в умах аборигенов, и теперь этот бог стал мерзким сукиным сыном, коммерсантом и прохиндеем, да еще и ко всему прочему у него началось раздвоение личности... Даже не раздвоение, его стало много, то есть различные группы верующих верили в него по-разному, представляли его по-разному, и у бога началась шизофрения, которая закончилась тем, что ипостаси его через своих аборигенов-приверженцев стали враждовать друг с другом, и вот уже около ста местных лет этот бог медленно умирал, раздираемый на части внутренними противоречиями, войной внутри самого себя, а земные теологи провозгласили, что начался ‘кризис веры’.

В этот момент смерч исчез.

Он не тронул хижины, не потревожил даже пальмовые листья на крышах, но унес прочь всех йоруба. Кроме шамана. Тот лежал на спине, вытянув тощие кривые ноги. Голову накрывал ритуальный котел.

Дона Ипомея все же добилась своего. Когда ветер стих, и они упали на землю рядом с покосившимся столбом, она как кошка прыгнула на Стигмата, не дав ему опомниться, впилась губами в его губы, обнимая за шею одной рукой, а другой пытаясь расстегнуть ремень на джинсах.

— Фу фы фуфка! — Тимерлен уперся ладонями в ее грудь, поднажал и оттолкнул — Помпа-Жира взлетела в воздух. Пальцы соскользнули с пряжки, но даже зависнув горизонтально в метре над землей, Ипомея продолжала тянуться к Тиму.

— Ну ты и сучка, — повторил он, поднимаясь и застегивая ремень. — Совсем сбесилась?

— Это все колдовство, — хныкала Ипомея, сладострастно извиваясь и непроизвольно оглаживая себя по бедрам. — Когда рядом происходит что-то такое, я всегда возбуждаюсь. А еще в тебе столько энергии... Тимчик, пожалуйста! Мне сейчас так нужна мужская ласка. Ну, Тимчииик!

С пониманием глянув на нее, Тимерлен шагнул к колдуну.

— Потом, — пробормотал он, ногой отпихивая котел. — Потерпи, ладно? Сейчас не время...

— Для этого всегда есть время, — возразила Ипомея. Она повисла вертикально, чуть опустилась, оттолкнулась ногами от земли и с протяжным всхлипом взмыла в черное небо. Тим поднял голову, следя за розоватым инверсионным следом, протянувшимся по огромной дуге и исчезнувшим за горизонтом.

Потом перевел взгляд на шамана. Старик был еще жив, но лицо его превратилось в красную маску ожога и напоминало теперь мясо сваренного, очищенного от хитина омара. Вокруг глаз кожа обуглилась, и они казались неестественно выпученными; веки и ресницы отсутствовали, нос превратился в бугорок, посреди которого зияли дыры-ноздри.

Жизнь еще не покинула его. Gros bon ange, маленький добрый ангел его души уже почти отделился от сorps cadavre, физического тела, но все еще подрагивал сваренными в кипятке крылышками и цеплялся обугленными ручками за умирающую плоть.

— Что вы собирались делать с зомби? — спросил Тим.

Губы, превратившиеся в иссеченных трещинами лоснящихся червяков, шевельнулись. Хриплый голос произнес:

— Это моя шестнадцатая жизнь. Джо ждет меня.

— Для чего вы затеяли все это? — повторил Стигмат.

Рука, похожая на кривую палку из красного дерева, поднялась, и палец-веточка указал в грудь Тима.

— Ты — посланец богов?

— Чепуха, — сказал Тим.

Раздался быстро нарастающий звук, с неба на них спикировало какое-то исходящее паром тело и грохнулось о землю. Серые клубы, шипя и булькая, разошлись во все стороны, показав дону Ипомею в мокрой юбке.