Мы были суворовцами - Николай Теренченко

Мы уважали свою учительницу, старались поменьше огорчать ее. Но огорчения были. Однажды она задала нам очередную тему для домашнего сочинения об Обломове. Через несколько дней мы выполнили задание и сдали его для проверки. Еще через несколько дней приходит наша Гамалеиха, сама не своя от наших сочинений. Особенно досталось за злоупотребление иностранными словами Витюше Остапенко. Запомнилось, с каким сарказмом прочитала учительница Витино выражение: "Мосье под микитки взял досье". О, нет! Такого вульгарного отношения к великому, могучему русскому языку она простить не могла и влепила Вите Остапенко единицу. Это единственный кол, поставленный Гамалеихой, который я помню.

Антонина Алексеевна горячо поощряла наших первых "пиитов", развивая у них дар стихосложения, и многие из нас втайне кропали свои вирши. Они хорошо получались у Левы Козина, у Юры Бирюкова. У нашего Юрика еще с семилетнего возраста на лбу было незримо начертано: "Будущий литератор, поэт" и прочее. Неплохо писал стихи и Витя Гузеев, вечный балагур и весельчак: с ними Виктор часто и с успехом выступал на сцене. А Лева Козин на госэкзаменах по литературе экзаменационное сочинение написал стихами и получил высший балл.

А вот стихотворение нашего Юры Бирюкова, написанное в честь восьмой годовщины училища, когда автору было четырнадцать лет. |

Как нашу радость выразить сильней?

Как наши чувства выразить словами?

Ведь мы сегодня отмечаем с Вами

Училища родного юбилей!

Мы восемь лет одной семьей живем,

Единой, крепкой и счастливой.

Традиции родного коллектива

Мы с честью и достойно бережем.

За эти годы мы, как отчий дом,

Училище родное полюбили.

О нем всегда и где бы мы ни были

Мы вспомним, как о самом дорогом.

И представляю я: пройдут года,

Мы станем офицерами ..., но только

Мы первым долгом все зайдем сюда,

Где получили в нашу жизнь путевку.

В Новочеркасск приедем и зайдем,

Зайдем, волнуясь в этот двор, тот самый,

Что мы благоустраивали сами,

И сколько здесь знакомого найдем.

Нас поразят своею высотой

Деревья, что когда-то были малы,

Они, шурша густой листвой,

Пробудят в нас поток воспоминаний.

Здесь нашей жизни лучшая пора!

Как реки, брали здесь свои истоки,

Чтоб вырваться затем на путь широкий,

Все наши будущие славные дела.

А сколько их! Ведь впереди вся жизнь

Раскинулась в необозримой шири ...

Нам предстоит впервые в мире

В стране своей построить коммунизм!

И гордо, смело смотрим мы вперед:

Нам в будущее все пути открыты,

Нам это счастье Октябрем добыто,

Нас к счастью партия уверенно ведет!

Антонина Алексеевна гордилась нашими успехами. Если бы она знала, что ее питомцы и в зрелые годы, убеленные сединой, с благодарностью будут вспоминать ее и посвящать свои стихи родному училищу, своим педагогам...

Николай Иванович Шапошников (6-й выпуск)-полковник запаса, врач:

Дерзай, Николка, друг ты мой!

Пока нам рано на покой!

И детство помнить будем мы

Те дни суровые зимы,

Когда поставили нас в строй,

Похож он был на детский рой.

Как пролетели десять лет!

Ведь педагогов наших пламя

Мы превратили в наше знамя.

Пусть только снится нам покой,

Дерзай, Николка, друг ты мой!

4. Командир капитан Хованский

Большим авторитетом и уважением пользовался у нас командир второго взвода капитан Хованский Георгий Федорович, прибывший к нам в училище с фронта в 1944 году. Был он человеком атлетического телосложения, красивый, с сочным рыкающим басом. Его трудно было поймать на какой-то оплошности, подшутить над ним. Он несомненно обладал хорошими актерскими способностями, участвовал в работе нашего училищного драмкружка и был великолепным рассказчиком. Все же, мы предпочитали его рассказам про древнюю Элладу, о 12 подвигах Геракла наши таинственные чердаки и подвалы.

Однажды со мной произошел каверзный случай. Где-то замешкавшись, я опоздал на один из рассказов Хованского. Запыхавшись, влетаю в класс, где все уже собрались и слушают очередной подвиг древнего героя: И только было открыл рот, чтобы попросить разрешения присутствовать, как слышу грозный, гневный рык Георгия Федоровича, обращенный ко мне: "Вон отсюда, негодяй!" Глаза его сверкали настоящим неподдельным гневом, он, казалось, готов был убить меня! Меня словно ветром сдуло из класса. Забившись в какой-то угол коридора, я перебирал в своей памяти, чем это я мог прогневить нашего Хованского, который относился ко мне в общем-то положительно. А в это время в классе творилось что-то невероятное! Все хохотали до слез, до коликов в животе! Оказывается, я ненароком подскочил к тому месту в рассказе Хованского, где Геракл гневно закричал на лжеца: "Вон отсюда, негодяй!..."

5. Старшина Занин

Другим необыкновенным рассказчиком в нашей роте был старшина Занин, по кличке "Свистало". Мы откровенно его не любили, даже ненавидели за его жестокость к нам, всячески ему досаждали, а при случае и мстили. В тот период он учился на заочном юридическом факультете и знал множество криминальных историй. И чтобы как-то угомонить нас, Занин рассказывал нам страшные истории про бандитов. Негромко рассказывал своим гнусавым голосом, а это в ночной тишине еще больше интриговало. Здесь были и беспощадные, но хитрые бандиты и следователи, стрельба и погони, и, конечно же, блатной жаргон. В огромной спальне стояла абсолютная тишина. И если в других спальнях, в других ротах были шум, мяуканье, ошалелые дежурные старшины носились из спальни в спальню, пытаясь навести порядок и тишину, то у нас стояли тишина и покой. Впрочем, это было только в дежурство Занина, при других старшинах мы тоже мяукали, кукарекали, устраивали бои подушками. Занину мы многое прощали за его захватывающие, необыкновенные истории ...

6. Изюмский, наш историк и летописец

Мы перешли в третий класс, где начиналось изучение Истории древнего мира, когда к нам пришел преподаватель истории Борис Васильевич Изюмский. Мы давно знали этого офицера, преподававшего историю и логику в старших классах, его строгость, бескомпромиссную требовательность. О великолепном знании им своего предмета ходили легенды. Это был необыкновенный преподаватель. У нас было много хороших, талантливых педагогов, но Борис Васильевич стоял особо. О нем с уважением говорили взрослые, с восхищением и примесью страха старшие ребята, кому он ставил колы. У Бори (так называли его все ребята) почти не было двоек. Были пятерки, четверку он ставил как бы с некоторым сомнением, тройку кривясь, будто давил в журнале клопа. После тройки почти всегда шла единица, которую он ставил решительно, твердо выводя в журнале красивый, крупный кол. И при этом любил говорить свое любимое изречение из Маркса: "Нельзя так серо знать мать-историю!" Обо всем этом мы были наслышаны от старших ребят и заранее с интересом и любопытством ждали прихода нового преподавателя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});