Ледащий - Анатолий Федорович Дроздов

Он повысил голос:

Спой мне о мечте своей. Спой, что скоро война закончится. И пускай слова твои все исполнятся.

Николай повторил припев и ударил по струнам:

Спой о чести, о совести, Спой о тех, кто в окопах на передке, Спой о воинской доблести, О любви беззаветной к Родине. Спой от тех, кто встал в полный рост За свой дом, за своё Отечество, Тем, кто веру в добро пронёс В испытаниях не человеческих…

Простые, безыскусные, но такие выстраданные слова этой песни, сочиненные офицером-ополченцем, сложившем голову на день Победы в другой реальности, заставили зал замереть. Лица офицеров построжели, глаза женщин налились влагой. Николай в который раз удивился результату своего исполнения. Он не знал, что тому причиной его голос — мягкий, бархатный, но в тоже время по-юношески звонкий. Голос перепал ему от прежнего владельца тела, сам Новицкий в прошлой жизни не пел, а ревел словно олень во время гона.

Николай смолк и поклонился. Зал взорвался аплодисментами, многие хлопали стоя.

— Благодарю, — Несвицкий снова поклонился и, подойдя к столикам, протянул гитару сестре-хозяйке.

— Оставьте себе! — покрутила головой Дарья Николаевна. — Здесь она никому не нужна, а вы хоть играть умеете.

— Забирайте! — поддержал ее Кривицкий.

За стол Николай вернулся с укулеле.

— Не знал, что играешь и поешь, — сказал ему князь. — Да еще так здорово!

— То, что вы не знали, Борис Иванович, понятно, — хмыкнула Марина. — Во второй раз видитесь. Удивительно, что не знала я.

Она сердито посмотрела на Несвицкого, тот в ответ пожал плечами. Положение спас епископ, провозгласивший тост:

— За победу!

Все дружно поддержали. На время за столами воцарились лишь звон бокалов и звяканье приборов о тарелки. Особым угощением гостей не баловали: холодные закуски, котлета с макаронами, местное вино в графинах — в республике его производили. Крепкого спиртного не имелось. «Ну, и правильно, — подумал Николай. — Не затем людей собрали, чтоб напиться». В этот миг к ним присоединились Галя и Акчурин. Проскользнув между столов, они тихонечко расположились на свободных стульях. Лица парочки сияли. «Предложить им, что ли, пожевать лимон?» — хмыкнул про себя Несвицкий.

— Что мы пропустили? — тихим голосом спросил татарин, наполняя из графина два пустых бокала.

— Начальство с речью выступало, — сообщил Касаткин-Ростовский. — Николай нам спел. К слову, замечательно. Пили за победу.

— Ну, начальство ладно, — не расстроился татарин. — А вот песню я б послушал.

— Но зато вы рассказали Гале сказку, — не замедлила Марина. — Вижу, что она довольна.

— Я старался, — по лицу Акчурина не скользнула даже тень смущения. — За женщин пили?

— Нет еще, — сказал Несвицкий.

Акчурин встал.

— За прекрасных дам! — провозгласил, подняв бокал. — Умных, добрых, нежных и заботливых. Вы нас вдохновляете на подвиги, ради вас мы не щадим себя в бою. Вы, как солнце в небе, освещаете наш мир своею неземною красотой. Пусть же рядом с каждой будет умный, любящий и ласковый мужчина. Чтобы вы не знали горя и жили вечно в счастье!

«Эк, как завернул!» — подумал Николай, но тоже встал. Князь последовал его примеру. Чокнулись и выпили, опорожнив бокалы, как положено при этом тосте. Застолье продолжалось. Тосты, разговоры, шутки, смех. Акчурин достал из кармана мундира фотоаппарат и стал снимать компанию с различных ракурсов. «А аппарат-то цифровой, — заметил Николай. — Наверно, дорогая штука, учитывая цены на компьютеры». Акчурин сфотографировал его с Мариной, попросив обоих улыбнуться. А потом начались танцы. Два динамика, магнитофон и незнакомая мелодия, красивая, ритмичная. Офицеры начали вставать и выводить к площадке женщин. Пошли и Николай с Мариной, Акчурин с Галей. А Касаткин-Ростовской с Наталкой скользнули к выходу. Николай успел заметить, как татарин успел сунуть князю ключ.

«Блин, устроили конвейер, — вздохнул он про себя. — Мебель бы не поломали в кабинете, жеребцы имперские!» Но играла музыка, он обнимал Марину и сердиться совершенно не хотелось…