Чингисхан. Книга 1. Повелитель страха - Сергей Волков

Последние слова присяги я буквально выкрикиваю:

— Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа!

Отдаю папку, возвращаюсь в строй. Парни из моей роты, те, кто уже принял присягу, тоже едва заметно улыбаются. Все, мы больше не «карантинщики». Мы — десантура. В газетах нас часто называют «крылатой пехотой». Это ерунда. Пехота крылатой быть не может. Рожденный ползать летать не умеет. Мы — элита вооруженных сил Союза, его лучшие солдаты. Один десантник может многое, два десантника могут все!

Для встречи с родственниками командование выделило столовую. Тут все празднично украшено, даже уже примелькавшийся плакат «Десантник — образцовый воин Советской армии!» выглядит по-новому.

Мать в расстегнутой шубе бросается ко мне, обнимает меня, плачет, сокрушенно качает головой:

— Похудел! И как будто вырос!

— Это форма стройнит, — пытаюсь шутить и спрашиваю: — Как ты? Как дела?

— Да у меня-то все хорошо, — отмахивается она. — Я вот тут тебе плюшек напекла, пирожков с черничным вареньем, как ты любишь… Ой, Темка, я ж главного не сказала…

Непроизвольно стискиваю зубы. Оказывается, я был прав, когда ждал какого-то сюрприза. И вот он, пожалуйста: мать оборачивается и машет кому-то рукой. К нашему столику пробирается девушка в приталенной дубленке.

Надя.

Да уж, сюрприз…

— Привет!

— Привет, — Надя смущенно улыбается.

Молчу, не знаю, что еще сказать.

— У тебя все нормально? — пытается заглянуть в глаза Надя.

— Да, в порядке. А у тебя? — я наоборот глаза отвожу и смотрю куда угодно, лишь бы не на нее.

— Ничего… Живу, учусь. Сессию сдала без троек.

— Молодец, — говорю я рассеяно.

— Хотела тебя поблагодарить.

— Я заметил.

— Я, правда, хотела. Просто не знала, как сказать.

— Ну, вот сказала и ладно.

Мать чувствует — разговор напряженный. Отходит в сторону, будто высматривает что-то в окне.

— Ты меня еще любишь хоть немножечко?

Вопрос Нади застает врасплох и вызывает неожиданную агрессию. Хочу нагрубить, но поднимаю глаза и теряю дар речи. Надя еще более похорошела. Детская припухлость сошла, черты лица стали острее, волосы аккуратно уложены, глаза огромные, ясные, ресницы длинные — красавица, чего уж тут. Язык не повернется нахамить. На какое-то мгновение мне даже кажется, что я снова люблю ее, или просто поддался чарам.

— Зачем спрашиваешь?

— Я бы тебя ждала.

— Не надо.

— Значит, не любишь?

— Значит, что ждать не надо, — выкручиваюсь я и отхожу к матери, давая понять, что разговор окончен.

Мне здорово не по себе. И виной тому не появление Нади. Что-то происходит. Что-то нехорошее. У меня вдруг начинает ломить все тело, в голове возникает странный звон. Такое со мной уже бывало перед провалами в прошлое. Но тогда у меня был конь, а сейчас что?

В столовой появляются офицеры в парадной форме. Майор Грачев произносит короткую речь, благодарит отцов и матерей за сыновей, которых они вырастили, обещает, что все будет хорошо. Дневальные в белых халатах разносят праздничный обед — родители должны попробовать, чем питаются в армии их чада.

Мать с недоверием опускает ложку в тарелку с борщом, ест и весело округляет глаза.

— У-у, Темка, вкусно! Как в ресторане! Вы каждый день так едите?

Я вяло киваю, хлебаю борщ и не чувствую его вкуса. Надя сидит рядом, крошит хлеб и смотрит перед собой остекленевшими от слез глазами.

Приносят второе — котлеты, жаренную картошку, и сразу компот. Я по настоянию матери беру пирожок, жую, глотаю. Черт, что со мной такое?

Что?!

Над соседним столиком маячит рыжая голова Черкасова. К нему приехали отец, мать и брат. Мужчины такие же рыжие, как и Пашка. Они заговорщицки перемигиваются, что-то делают руками под столешницей. Потом Пашка стремительно наклоняется, на секунду замирает в такой позе, а когда выпрямляется, утирая рукою губы, я догадываюсь — он выпил.

Время идет. Скоро праздничный обед закончится. Я, впервые за все время, проведенное в армии, остро чувствую одиночество и какую-то бесприютность. Хочется, чтобы все побыстрее закончилось. Что «все» — я и сам не знаю.

Майор Грачев от дверей громко сообщает:

— Товарищи родственники! Время! За КПП вас ждут автобусы!

Прощаемся. Надя прижимается ко мне так крепко, будто и правда любит. Я машинально обнимаю ее. Она плачет, шепчет какие-то слова. С трудом понимаю их смысл:

— Я буду ждать тебя! Всегда-всегда! Любимый, Темочка… Скажи что-нибудь! Ну, скажи!

Я молча убираю ее руки со своей шеи. Надя отходит в сторону, комкая в руках варежки. У нее мокрое лицо. Мать с укоризной глядит на меня.

— Нехорошо, сынок. Мы за столько километров ехали к тебе…

— Не надо, мама…

Мы обнимаемся. Я обещаю сразу же написать, как попаду в новую часть. В самый последний момент мать спохватывается.

— Ох, совсем забыла! Ты же талисман свой оставил! Вот, я тебе привезла.

И она вкладывает мне в руку фигурку из серебристого металла. Ледяная молния пронзает все тело, пальцы против воли крепко сжимаются.

Что же ты наделала, мама?..

Глава четырнадцатая

«И вновь продолжается бой!»

Народная мудрость гласит: утро вечера мудренее. Народ ошибаться не может, он свой опыт накапливал веками. Да что там веками — тысячелетиями!

Но в моем случае утро следующего после присяги дня оказывается не мудрым и даже не умным, а каким-то… в общем, наперекосячным. Ночью я спал плохо. Это был не столько сон, сколько полудрема, тяжелая, полная мыслей и образов. С одной стороны мне очень хотелось избавиться от коня, привезенного матерью, с другой я ясно понял — теперь моя жизнь окончательно повязана с серебряной фигуркой. Я повесил ее на шею, привязав тройным узлом на прочную капроновую нить.

Ну, а главное — нужно было как-то устраивать свое армейское будущее. На утреннем построении нам зачитали очередность отправки в части и обозначили направления. Я вместе со Смирновым и Ухтомовым поеду на запад. Скорее всего, в Прибалтику, там, как говорят сержанты, есть десантная дивизия. Прибалтика — это конечно, хорошо, точнее, лучше, чем Кяхта, но у меня-то совсем другие планы. И после построения я решаю все же поговорить с командиром нашего учебного батальона майором Грачевым.

Это только звучит просто и понятно: «поговорить». Гражданский человек вообще не поймет, в чем тут закавыка. А по уставу общение с вышестоящим начальством строго регламентировано. Рядовой обязан подать рапорт по команде, своему непосредственному командиру, то бишь сержанту, тот после одобрения передает рапорт дальше, командиру подразделения, тот — еще дальше, и так до самой последней инстанции. Эта армейская бюрократическая цепочка может оказаться весьма длинной и продолжительной. У меня же времени нет совсем — в течение ближайших дней нас начнут отправлять к новым местам службы.