Бородинское поле - Иван Шевцов

- Мне пора, засиделась. Спасибо вам, извините, но меня ждет сын, - спокойно сказала Саша.

Ее не стали задерживать, и вместе с ней поднялся Брусничкин, сказал, что ему тоже нужно еще собраться в "путь-дорогу фронтовую".

Саша и Брусничкин вышли вместе. На улице было скользко: днем прошел небольшой дождь со снегом, а теперь подморозило. Брусничкин поскользнулся, едва не упал - Саша вовремя его поддержала, и теперь они шли, поддерживая друг друга.

- Я вас провожу, Александра Васильевна, - галантно предложил Брусничкин.

- Не стоит, Леонид Викторович, вам же надо собраться в недальний путь, - сказала Саша.

- Вот именно - в недальний. А какие сборы? Все собрано.

- Но вы же сказали…

- Это я так, чтобы вместе с вами уйти. У нас с вами, Сашенька, - позвольте мне так вас называть - теперь одна дорога, одна судьба. Я вас буду ждать там, на фронте. Вы прямо в Можайск приезжайте, спрашивайте политотдел пятой армии и меня. Вы найдете, вы умница. Хотите, откровенно признаюсь, я всегда вами восхищался. Я вас провожу, Сашенька, только сначала зайдем ко мне на минутку. Хорошо?

- К вам? Это зачем же? - без удивления, глухо и отчужденно отозвалась Саша.

- Поймите меня, дорогая, человек уходит в бой, возможно, на смерть. Возможно, мы с вами больше никогда не увидимся.

Он вдруг умолк, поднял на Сашу печальный взгляд и после непродолжительной паузы протянул ей руку. Сказал с чувством:

- До встречи.

- До скорой, - ответила Саша, пожимая его горячую ладонь.

- Там, на Бородинском поле, - негромко прибавил он. Саша мягко высвободила руку, круто повернулась и быстро-быстро зашагала по улице,

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

День и ночь 15 октября не утихал бой на всем участке обороны пятой армии. Зарницы пожаров, огненные хвосты реактивных снарядов "катюш", пунктиры трассирующих пуль жестоко и беспощадно чертили небо. То там, то сям над Бородинским полем и южнее его, над автострадой в районе Артемок и Утиц ярко освещали холодную, стылую землю подвешенные немецкими самолетами фонари. Днем 15 октября выпал мокрый снег, а ночью его схватил морозец, и теперь в воздухе и на земле гудело, грохотало гулко и оглушительно - разрывы снарядов и мин, орудийные раскаты и ружейно-пулеметные скороговорки, лязг гусениц и грохот телег, стук железных колес, шорох обледенелых шинелей, хруст снега под ногами.

Прошедшие сутки были суровым испытанием для 32-й дивизии. За день боев немцам, сосредоточившим мощный танковый и моторизованный кулак на левом фланге, удалось вклиниться в боевые порядки дивизии почти на всю глубину и разрубить надвое ее оборону. Прорыв был совершен по линии железной дороги. На левом фланге в районе Артемок фашисты не прекращали атак ни на один час. Стоящая на автостраде деревня уже несколько раз переходила из рук в руки. Обескровленный, малочисленный отряд майора Воробьева и разведбатальон капитана Корепанова, поддерживаемые танкистами и артиллерией, упорно отражали непрестанные атаки гитлеровцев и то и дело бросались в яростные контратаки. Связь Воробьева и Корепанова с командиром дивизии была неустойчивой. Полосухин находился на своем НП недалеко от кургана Раевского и фактически был отрезан от своего левого фланга прорвавшимися вдоль железной дороги танками неприятеля. Телефонная связь непрерывно рвалась. Со стороны деревень Фомкино, Ельня и Волуево немцы тоже перешли в наступление. К счастью, только что покрывшиеся тонким ломким льдом речушки Война и Колочь, а также мелкие ручьи несколько затрудняли продвижение их танков, бронетранспортеров и артиллерии, а бросавшаяся в атаку пехота, попав под шквальный пулеметный огонь из дотов, неся большие потери, откатывалась назад, ожидая ночи, чтобы под покровом темноты ворваться в наши траншеи и окопы и обойти доты с тыла. Избегавшие прежде ночного боя гитлеровцы теперь сами пытались отрядами автоматчиков атаковать наши артиллерийские позиции и доты ночью. Фельдмаршал Бок решительно требовал от командующих армиями не останавливаться ни на минуту - наступать, наступать и наступать, до последнего вздоха. Он считал, что каждый час задержки и промедления на руку русским. По его убеждению, Москву необходимо захватить с ходу, любой ценой, не давая неприятелю ни малейшей передышки. Когда ему докладывали о тяжелых потерях в танках и людях, он недовольно морщился и, не желая дослушивать до конца, прерывал генерала ядовитой репликой:

- Мы потеряем гораздо больше, если не возьмем Москву до начала большой русской зимы.

Утром 16 октября Игорь Макаров в госпитале по радио услышал тревожное сообщение Совинформбюро: "В течение ночи с 15 на 16 октября положение на западном направлении фронта ухудшилось. Немецко-фашистские войска, бросив против наших частей большое количество танков и мотопехоты, на одном участке фронта прорвали нашу оборону".

Игорь уже ходил без костылей, опираясь на легкую, изящную трость, которую подарил ему Остапов. Выслушав сообщение, он, не теряя времени, направился в кабинет главврача. Борис Всеволодович, тоже только что прослушавший сообщение Совинформбюро, встретил Игоря сурово-вопросительным взглядом. Игорь же старался быть веселым и беспечным, чтобы только не выдать своего замысла. Учтиво поздоровался и на вопрос главврача, как он себя чувствует, бодро ответил:

- Великолепно! Думаю, что через день-другой смогу вернуть вам эту клюшку из-за ненадобности. Я к вам, Борис Всеволодович, с большой просьбой. Родителям моим не терпится видеть меня со Звездой. Ну, сами понимаете, старики гордятся. Не могли бы вы отпустить меня ну хотя бы часа на два-три домой.

- Когда? - спросил Остапов, ничего плохого не подозревая в такой естественной просьбе.

- Сейчас. Отец сегодня в вечернюю смену, и мама дома, - солгал Игорь.

Остапов согласился. А спустя полчаса Игорь, нарядившись в военную форму, с Золотой Звездой, орденом Ленина и медалью "За отвагу" на гимнастерке в сопровождении несколько недоуменной, но обрадованной Вари на санитарной машине выехал из госпиталя. Но поехал он не домой, а на завод "Борец", где работал Трофим Иванович.

- Ты ж сказал, что папа дома, - насторожилась Варя.

- На всякий случай. Откуда я знаю. Я предполагал, - ответил Игорь, и Варя успокоилась.

Она, как и Борис Всеволодович, не подозревала, что Игорь решил таким образом бежать на фронт. Это решение зародилось в нем с тех пор, как он стал на костыли, окончательно созрело, когда Щербаков вручил ему орден Ленина и Звезду Героя, и он с той минуты искал удобного случая, вернее, благовидного предлога, чтобы выйти за ворота госпиталя.

В городе Игоря и Варю поразило необычное оживление. У подъездов многих домов суетились люди, торопливо вытаскивали на улицу тяжелые чемоданы, пузатые узлы и впопыхах грузили в машины. Во всем чувствовалась атмосфера нервозности.

- Непонятно, что все это значит? - сказал Игорь, удивленно глядя на суматоху у подъездов. По улицам мчались грузовики, "эмки" и даже санитарные машины, груженные всяким барахлом. У Игоря было хорошее настроение человека, который вдруг вырвался на свободу, в жизнь.

- Да, что-то странное, - недоуменно отозвалась Варя.

Когда рано утром они ехали на работу, ничего подобного не было.

Шофер, пожилой мрачный человек с небритым лицом, сказал:

- Сводку Информбюро слышали?

- Ну и что? - не сразу понял Игорь.

А Варя не слышала сводку, спросила с настороженным интересом:

- А что передали? Что в сводке?

- А то, что Гитлер фронт прорвал, - ответил водитель.

Тревожное положение на фронте толкнуло Игоря сделать этот решающий шаг, к которому он готовился: бежать на фронт. Сердцем бывалого воина он чувствовал, что сейчас там, в этом невиданно грандиозном сражении, дорог каждый человек, а тем более танкист, прошедший, как он считал, огни и воды.

В Марьиной роще, где расположен завод "Борец", в узких улочках и переулках, мощенных булыжником, среди деревянных домов и бараков не было той атмосферы панического бегства, которую они наблюдали, проезжая по Садовому кольцу. В бюро пропусков возле проходной завода ему не долго пришлось дожидаться отца. Он вышел в замасленном ватнике и черной цигейковой ушанке, оценивающим глазом осмотрел сына с ног до головы, задержав взгляд на его инкрустированной трости, сказал, обнимая:

- Ну, поздравляю, сынок. Жив, и слава богу.

И, конфузливо пряча мокрые глаза, он как-то неловко засуетился, не зная, что еще сказать. Потом кивнул на трость, спросил:

- А без посошка, выходит, еще не можешь?.. Ты, как я понимаю, выписался, излечился, а теперь куда?

- На фронт, отец, - ответил Игорь, задорно кося смеющимися глазами в сторону Вари.

- И когда ж думаешь? - скрывая внутреннее волнение, спросил Трофим Иванович.

- Сегодня. Вот заехал проститься.

Игорь всегда удивлял своими неожиданными поступками, но такого Варя от него не ожидала. Она смотрела на брата широко раскрытыми глазами и вдруг, к своему ужасу, все поняла, разгадала его уловку. Она стояла в немом оцепенении, не в силах что-либо сказать, а Игорь продолжал: