Люси. Истоки рода человеческого - Дональд Джохансон

Уезжая из Хадара, я увозил с собой массу благих пожеланий, но очень немного твердых обещаний.

Глава 7

Первый полевой сезон в Хадаре: коленный сустав

Дон сидел на корточках под палящим солнцем, складывая вместе две кости, и вдруг его осенило — это не обезьяна, это человеческое существо.

Морис Тайеб

Аддис-Абеба, хотя это и столица Эфиопии, мало похожа на национальный центр и по внешнему виду представляет собой смесь караван-сарая и быстро растущего города. Правда, ее дворцы и деловые кварталы с расположенными там министерствами и ведомствами великолепны, но торговые районы ветхи и убоги. Большая часть города несет на себе отпечаток африканской деревни, непомерно расползшейся в разные стороны. При императоре Хайле Селассие вся бюрократическая машина находилась в его полном подчинении. Чтобы добиться какого-нибудь решения, иностранцу нужно было лично пройти по всем инстанциям.

Морис Тайеб прекрасно знал об этом. Когда мы с Доулом и Греем осенью 1973 года появились в Аддис-Абебе, мой французский компаньон уже бегал от чиновника к чиновнику, добывая нужные бумаги: разрешение на лендроверы, на въезд в район Афара, на вывоз окаменелостей. Каждый документ должен был быть скреплен печатью определенного должностного лица, а иногда и нескольких лиц. Я присоединился к Тайебу и уныло плелся вслед за ним по ступеням бюрократической лестницы.

Сколько чашек кофе выпили мы в ходе бесконечных переговоров! Эфиопы — необычайно сердечные и гостеприимные люди, но они не всегда настроены на ту же волну, что и вы. Поэтому, чтобы добиться своего, нам понадобилось немало упорства и терпения.

Через неделю я многое узнал об эфиопских порядках, выяснил, к кому именно и в какое министерство следует обращаться археологу. Кроме того, я приобрел очень ценного знакомого-англичанина по имени Ричард Уилдинг, который преподавал историю в Национальном университете. Со временем он стал представителем нашей экспедиции в Аддис-Абебе — ее доверенным лицом, советником, ангелом-хранителем и поставщиком. Наконец-то подписана последняя бумага, отремонтирован последний автомобиль, загружен последний куль с мукой, и наш небольшой караван взял курс на Афар. В составе экспедиции было четверо американцев, семеро французов, несколько рабочих из племени амхара, которых мы наняли в Аддис-Абебе, повар Кабете и служащий министерства культуры Алемайеху Асфав. Мои 43 тысячи долларов таяли на глазах. Мне пришлось купить противомоскитные сетки и другое оборудование для членов французского отряда, которые приехали недостаточно экипированными и почти без денег.

Мы разбили лагерь на некрутом обрыве над рекой Аваш. Здесь было не так жарко, как в безветренных овражках и душных ущельях, где мы искали окаменелости. Кроме того, в реке можно было купаться и брать из нее воду, которую после фильтрации мы использовали для питья и приготовления пищи. Но если в далеких горных районах шли дожди, мы всегда узнавали об этом: уровень воды поднимался, она становилась буро-коричневой и непригодной для бытовых нужд. Том Грей рассказывает:

«Я не очень-то люблю купаться, но однажды я залез в спальный мешок и почувствовал, что мне просто необходимо помыться. Я пошел к реке и засунул в нее ногу. Вытащив ее на берег, я увидел, что она сделалась темно-коричневой. Ну нет, решил я, лучше обождать недельку».

Поначалу некоторые из членов экспедиции вообще не купались из-за обилия крокодилов в реке. Правда, здесь эти животные были меньше своих собратьев, пожиравших людей в Кении и Уганде. К тому же работавшие у нас афары то и дело ныряли в реку, и крокодилы их не трогали. Спустя пару недель почти все сотрудники экспедиции стали купаться в реке. К счастью, из-за быстрого течения нам не угрожала опасность заразиться шистосоматозом. Это изнурительная болезнь поражает тысячи людей, купающихся в стоячих водоемах, таких, например, как озеро Виктория.

Организация лагеря была простой и удобной. Он состоял из широкого тента, под которым мы обедали и обрабатывали геологический и палеонтологический материал. Там же находились противомоскитные сетки для спанья. Тент защищал от солнца, а пространство под ним продувалось ветром. Здесь стояли длинные столы. В послеобеденные часы, когда мы не могли из-за жары заниматься поисками на местности, мы разбирали, классифицировали, очищали и шифровали находки, а также делали необходимые описания. По вечерам света наших бутановых ламп было явно недостаточно для такой деликатной работы.

Когда с устройством лагеря было покончено, настал черед научных изысканий. Тайеб вплотную приступил к интерпретации геологии Хадара. Это была непростая задача. В отличие от отложений Омо горизонты Хадара более ровные. Здесь было мало сбросов, и поэтому глубинные слои редко выходят на поверхность. Вместо этого они обнажаются на склонах оврагов вследствие эрозии. Одни овраги мелкие и прорезают лишь верхние слои, другие опускаются до самых нижних отложений. Некоторые участки почти плоские, иногда в них встречается материал, отложившийся гораздо позднее на месте более ранних пород, смытых водой. Это затемняет первоначальную стратиграфию. На других участках слои не нарушены, не содержат посторонних примесей, и их так же легко дифференцировать, как коржи в слоеном пироге. Все вместе превращает Хадар в запутанный клубок эродированных отложений различной глубины залегания и различного стратиграфического профиля. Тайеб должен был интерпретировать эти различия и составить для всего района единую схему расположения слоев снизу доверху — так называемую стратиграфическую колонку.

Сначала он делал это медленно, знакомясь с наиболее обычными и легко распознаваемыми слоями и постепенно привыкая к порядку их расположения. Затем, установив некую закономерность, он начал обследовать овраги и лощины со знакомым чередованием слоев, стремясь соотнести их друг с другом. В некоторых местах этих слоев-ориентиров вообще не было: или они уже подверглись полной эрозии, или все еще лежали в глубине земли. Нередко Тайеб приходил в замешательство, встречая в отдельных местах комплексы слоев, ни на что другое не похожие. Каковы эти отложения, более древние или, напротив, более молодые?

Чтобы выяснить это, приходилось отыскивать «связующие звенья», где верхние слои одних участков соответствовали нижним слоям других и наоборот. Пользуясь этим методом, Тайеб сумел составить несколько коротких стратиграфических последовательностей. Иногда ему удавалось соединить две такие цепочки в одну более длинную. Это был триумф, который нередко сменялся разочарованием: дальнейшие изыскания показывали, что объединение было неверным, так как связующий слой вдруг появлялся в самой середине ни на что не похожих отложений. Тогда приходилось ломать построенную цепочку и соединять ее отрезки по-иному.

Работу затрудняли и повторения сходных последовательностей, плохо различимые чередования грязи или глины и песка. Не так-то просто, глядя на небольшой сэндвич из двух-трех таких слоев, определить, относится ли он к верхней или нижней части отложений. Конечно, можно измерить его толщину, но даже этот показатель варьирует в зависимости от угла наклона к поверхности земли и глубины воды в озере.

Во всей этой путанице был один довольно четкий ориентир — различия в размерах зернистости между слоями. Чем быстрее течение, тем крупнее перемещаемые водой предметы. Когда в сезон дождей реки сбегают с далекого горного хребта на западе и растекаются по равнинам, величина камней, переносимых ревущими потоками, постепенно уменьшается. Через сотню миль вода достигает Хадара, но движется уже очень медленно, ее энергии едва хватает на гравий, песок, ил и глину. Приближаясь к озеру, она совсем замедляет свое течение. Песок оседает по берегам озер и в дельтах рек. Более мелкие частички глины движутся дальше, к центру озера, и там опускаются на дно. По расположению слоев с мелкозернистой фактурой, лишенных окаменелостей, можно, определить, где находилось в Хадаре дно древнего озера. Пласты грязи или глины, в которых уже встречаются костные остатки, обычно считают следами болот, некогда окаймлявших озера.

Пока Тайеб и его помощники боролись с геологией Хадара, палеонтологи тоже начали свою работу. У них не было топографической карты района или материалов аэрофотосъемки, но они тщательно отмечали места своих изысканий. Всякий раз, найдя новую окаменелость, месту находки («участку») присваивали номер, который писали краской на ближайшем камне. В конце концов информацию обо всех находках сводали на генеральную карту, чтобы зафиксировать их взаимоотношения во времени и пространстве.

Без этого мы бы совсем запутались. Надо было совершенно точно знать, где найдена каждая окаменелость. Я поручил это заботам Тома Грея, который сформулировал «Закон Грея»: если ты не можешь точно обозначить место находки, не подбирай ее. Однажды Том пришел в ярость из-за того, что один ученый принес в лагерь интересные остатки млекопитающих, собранные неизвестно где. Находки оказались бесполезными, и Том выбросил их в реку.