Рассказы и сказки - Святослав Сахарнов

— Не пропадёт, — ответили мне. — Поймаете ещё своих щук. Собирайтесь и поезжайте.

И я поехал.

ОСТРОВ В МОРЕ

Через неделю я был уже на Дальнем Востоке, в Японском море, на острове.

Остров был зелёный-зелёный. Над ним всё время висели облака. С моря на остров наползали туманы. Они катились по земле и оставляли на траве, на камнях, на листьях серые капельки воды.

На острове жили рыбаки. Каждое утро рыбаки уходили в море, а вечером их жёны и дети собирались на причалы встречать суда.

На каждом причале стоял длинный дощатый лоток. В лотки насосы качали воду. Рыбачьи судёнышки-сейнера подходили к причалам, рыбаки сваливали рыбу в эти лотки, и она текла вместе с водой прямо в цех, на рыбный завод.

ЧАН И ВЁДРА

Я как приехал, так сразу же пошёл на завод узнавать, как тут можно снять головоногих.

— Ну, это просто, — сказали мне на заводе. — Все рыбаки подчиняются начальнику лова. Он пошлёт вас на сейнер. Будете ходить в море, опускаться на дно в водолазном костюме. Там и осьминоги, и каракатицы, и кальмары только снимай.

— А где начальник?

— Только что был. Мотается взад-вперёд. А вот и он сам!

За стеной цеха что-то затарахтело, и прямо к двери подъехал на мотороллере человек в клетчатом свитере.

«Сразу видно — начальник! — подумал я. — Все по заводу пешком ходят, а этот — на мотороллере!»

И я рассказал ему, зачем прибыл на остров.

— Всё ясно, — сказал начальник. — Идите на сейнер, я прикажу дать водолазный костюм. Вы под воду спускались?

— Несколько раз. Но, видите ли… Дело в том, что я тороплюсь. У меня отпуск. Мне бы как поскорее…

— Ах, вот оно что! — сказал начальник. — Тогда снимайте в чане.

Он отвернулся от меня, пнул ногой свой мотороллер. Трах-трах! — мотор завёлся, и начальник умчался.

Тогда рабочие повели меня на берег моря к цементным чанам. В этих чанах солили рыбу. Несколько чанов стояли пустые и заброшенные.

— Этот подойдёт?

Я наклонился над чаном. В нём давно ничего не солили. На дне его лежали битые кирпичи, смятый голубой таз и чёрная эмалированная дощечка с надписью: «Вход воспрещён!»

«Видно, где-то разрешили вход!» — подумал я, а вслух сказал:

— Подойдёт!

Рабочие притащили из цеха пожарный шланг и напустили в чан солёной морской воды.

В это время сейнера выгружали улов. Рабочие сбегали на причал и вернулись оттуда с тремя вёдрами.

— В этом ведре осьминог, — сказали они. — В этом — каракатицы. Здесь — кальмары.

Ногастый осьминог не помещался в своём ведре. Он был похож на кусок студня и всё время вытекал из ведра.

Кальмары метались и брызгались. Только каракатицы сидели спокойно.

МАТРОС ПАША

Головоногих бросили в чан, и они там разбежались.

Осьминог тотчас же спрятался за таз. Он сидел красный, злой, тяжело дыша. Из-под щупалец у него торчала какая-то трубка. Она то и дело раздувалась и сжималась. На поверхности воды вздувался и опадал маленький бурун.

Коричневые кальмары носились от одной стенки к другой. Они то плавали, как рыбы, шевеля хвостами, то мчались задом наперёд, выталкивая из себя, как ракеты, струи воды.

Зелёные каракатицы копошились на дне.

— Смотрите, сейчас перекрашиваться будут, — сказал кто-то.

И верно: две каракатицы забрались на осколки кирпичей и сразу стали кирпичного цвета. Щупальца поджали — не отличишь от камней. Третья каракатица залезла на дощечку «Вход воспрещён!», стала чёрной и покрылась пятнами, похожими на буковки.

Смеркалось.

— Ну, теперь всё в порядке! — сказал я. — Большое спасибо вам, выручили. Завтра же я их чик-чик — и сниму. Только надо кого-то попросить, чтобы ночью присмотрел за чаном.

— А тут на причале всегда матрос. Он и присмотрит.

— Давайте матроса.

— Тётя Паша!

«При чём тут тётя Паша?»

К чану подошла женщина с красной повязкой на рукаве.

— Тётя Паша, — сказали ей, — тут у приезжего товарища в чан животные посажены. Ты присмотри за ними.

— Есть присмотреть! — ответила матрос тётя Паша. — Куда они денутся? Чай, не летают. И безногие.

— Не летают! — сказал я. — И безногие. Но вы всё-таки присмотрите.

И пошёл спать.

ГДЕ КАЛЬМАРЫ?

Рано утром я прибежал к чану.

— Привет! — сказал я тёте Паше. — Как прошла ночь?

— Да так и прошла. Никто к чану не подходил, — ответила тётя Паша. Привет!

«Вот и хорошо! — подумал я. — Сейчас всё сниму!»

Наклонился над чаном, стал считать своё хозяйство. Осьминог на месте, каракатицы на месте, кальмары… Кальмаров нет.

— Постойте, а где же они?

— Там.

— Нету!

Осмотрели мы с тётей Пашей весь чан. Нет кальмаров.

— Н-да! — сказал я. — Таинственное исчезновение. Куда они могли деться? Не по воздуху же улетели!..

В это время мимо проезжал начальник лова. Я хотел было спросить, куда могли деться кальмары, но мотороллер обдал меня синей струёй дыма, и начальник — трах-тах-тах! — промчался мимо.

— Всё ему некогда, — сказала тётя Паша. — И носится, и носится… Я уже целый месяц не могу с ним поговорить. Стара стала, мне бы с причала перевестись в какое-нибудь тёплое место: на склад или ещё куда… А вы что, уже снимаете?

— Ага, снимаю. Каракатиц.

— Да их и не видать. Глядите-ка, мусору сколько на дне.

— Ничего, — ответил я. — А впрочем, можно и почистить.

ГДЕ КАРАКАТИЦЫ?

Я сбегал в цех, достал резиновые сапоги, натянул их и залез в чан. Стою по колено в воде, достаю кирпичи. Сначала я их по одному выбрасывал, потом стал в таз собирать. Наберу полный — передам тёте Паше, та его к морю — и высыплет. Убрали мы с ней кирпичи, выбросили «Вход воспрещён!», выбросили таз. Стало дно чистое.

— А где же каракатицы? — вдруг спрашивает тётя Паша.

Посмотрел я — в чане один осьминог.

Видно, с кирпичами мы и каракатиц выбросили. И когда это они успели в таз залезть? Хорошо, что я их уже снял.

Теперь — осьминога.

Взвел я у аппарата затвор, подошёл к самому краю чана. Осьминог внизу закопошился — и в сторону.

Я к нему — он от меня. Как серое облако, приподнимается и катится прочь. Разве так снимешь?

Надел я снова сапоги и влез в чан. Прижал осьминога к стенке. Навёл на него аппарат. И тут осьминог как вздрогнет! Из трубки его в воду как ударит тёмная струя! Расползлась вокруг осьминога чёрная дымовая завеса. Стал чан похож на громадную чернильницу.

Я махнул рукой и вылез. Долго сидел возле чана, ждал, когда осядет чернильное облако.

Осело. Вижу — всё дно покрыто чёрными хлопьями. Осьминог возле стенки сидит усталый, бесцветный. Какие тут съёмки! Отошёл я от чана, сел на перевёрнутый ящик.