Собачий род - Сергей Арбенин

— Тьфу ты! — в сердцах плюнул Тимофей. — Вот что значит лесной человек! А ещё меня зверем обозвал. Ты соври для пользы дела! Чтобы они собаку прихватили. И всё. Понял?

— Ладно… Понял, — сказал Степка и крепко сжал зубы, сморщил лоб. — Когда вертолёт полетит, однако?..

* * *

Спустя два часа на вертолётной площадке посёлка появился странный человек: на подбитых мехом лыжах, в унтах, с рюкзаком за плечами и с большущей собакой, хромавшей на две лапы.

Вертолётчик сидел в кабине, когда снизу послышался голос:

— Коська!

Вертолётчик удивлённо глянул вниз, приоткрыл окно.

— Коська! — повторил чёрный, словно от копоти, старый остяк.

— Чего-о? — с ноткой презрения спросил летчик.

— Свези собаку в Томск!

Лётчик поглядел на старика, на собаку. Покрутил пальцем у виска.

— Ты чего, дед, спирта нанюхался?

Старик не слышал — внутри страшной железной машины уже что-то шумело, гудело, вибрировало. Видно, томилась душа вертолёта в железном зелёном корпусе.

— Собаку в Томск надо! Свези! Её там в ерапорту встретят!

— Чего-о??

— Собаку, говорю…

— Какую собаку? Сдурел?

— Вот эту! Хорошая собака! Она городская. Ей, слышь, в город надо, а то хорошему человеку худо будет!

Лётчик понял, что дед так просто не отстанет. Слегка высунулся наружу:

— Ты что! Я собак не вожу! Да и лечу я не в Томск, а в Колпашево!

— Так и ладно! — обрадовался старик. — Ты его в Колпашеве на другой винтолет посади!

— Ну, дед, ты даёшь… Мы тебе чего, собачья соцзащита?

Стёпка, однако, ещё не понимал, что попытка его потерпела полный крах. Он сделал хитрые глаза. Оглянулся по сторонам, понизил голос:

— Нельму дам! Муксуна! Осетра!

Лётчик покачал головой.

— Соболя дам! — выкрикнул Стёпка. — Продашь на базаре — богатым станешь! Два соболя дам! Нарочно взял с собой из дому, — а ведь не хотел. Потом подумал: вдруг, мол, Коську встречу. Надо взять!

От такой лживой наглости летчик даже слегка опешил. Потом засмеялся.

— Двери видишь? Там, где лесенка? Иди туда. И собаку свою тащи… Она не бешеная случайно? А то сейчас в городе, говорят, какие-то бешеные появились… Да ты, лесной человек, в городе-то давно был? Ну, понятно…

В дверях грузового отсека стоял хмурый летун. Он сказал:

— Давай её сюда. Сам-то летишь, нет?

— Я? — испугался Стёпка. — Что ты, что ты! Собака одна дорогу найдёт. У-умная!

— Ну, как скажешь…

Тарзан не сразу пошёл в вертолёт, — поупирался. Стёпка толкал его сзади, летун тащил за ошейник.

— Привяжу его здесь, к поручню. Кормить не буду, учти!

— А и не надо кормить! Так долетит! Он выносливый!

Летун кивнул и стал закрывать дверь.

Стёпка спохватился:

— А соболей? Соболей-то?

Но дверь уже захлопнулась.

* * *

Опричное сельцо в Низовских землях. 7079 год

Генрих Штаден хотел переименовать сельцо, данное ему царём за службу. Но никак не мог придумать название. Больше всего ему нравился "Штаденштадт". Или, в крайнем случае, "Штадендорф". Но выгляни в слюдяное окно — какой там "штадт"! На "дорф" — и то не тянет.

Штаден видел слишком много в этой варварской стране. Так много, что глаза его устали. И устала душа.

Он видел убитых монахов — чёрное от ряс и клобуков поле перед разграбленным монастырём. "Озорство", — думал тогда Штаден.

Он видел убитых, разбросанных вдоль дорог мёртвых. Вокруг них бродило воронье, обожравшееся человечины. Вороны так раздулись, что даже не могли улететь — хоть топчи их копытами.

Он видел, как вешали пленных поляков с семьями. Не жалели веревок даже на малолетних детей. Дети устали плакать, и не плакали, — плакали их матери, истерзанные, с разбитыми лицами.

Он видел, как опричники, проезжая по улицам, где уже некого было грабить, и нечего взять из домов, секли саблями ворота — за то, что изрезаны красиво; ставни — за расписных петухов. Заборы — за резные сердечки поверху.

А великий князь в Новгороде заставил посадских девок раздеться донага и велел погнать их пиками в реку Волхов. Пущай, мол, купаются. Но люди с баграми, на мосту и на лодках, хватали крючьями девичьи косы, наматывали на багры, и опускали под воду.

Сын великого князя хохотал.

Но самое страшное, что видел Штаден — когда у матерей отнимали грудных младенцев и разбивали им головы, а матерей заставляли кормить грудью, своим молоком щенков из царской псарни.

Когда-то, ещё на родине, Штаден слышал, что в древности у склавен был такой обычай. Но после принятия ортодоксальной веры попы запретили это варварство. И вот оказалось, что обычай остался. И сам богомольный царь поощряет его.

Штаден больше не мог, не хотел этого видеть.

И вот теперь Генрих Штаден, получивший награду, сидел за столом в своей резиденции — самой большой избе села. Перед ним стояла чарка и ополовиненная бутылка зелёного стекла. На тарелках — солёные огурцы, блины, солёная рыба.

Глаза Штадена стекленели.

— Палашка! — крикнул он.

Никто не отозвался.

Штаден пробормотал что-то, поднялся из-за стола. На нетвёрдых ногах вышел в сени, распахнул пинком входную дверь. Неподалёку, за кривым тыном, на белом пригорке сидела огромная белая собака.

— Dreckhund! — выругался Штаден. — Опять ты здесь?

Он поискал глазами кого-нибудь из дворовых, но все то ли попрятались, то ли были заняты делами — двор был пуст. А за кривым тыном, на котором чернела, нахохлившись, старая ворона, по-прежнему сидел собачий белый призрак. Жмурил янтарные глаза. Улыбался.

Этот призрак преследовал Штадена, начиная с Новагорода, с того дня, как он спалил село идолопоклонников. Призрак появился неслышно, как и положено бесплотному существу. Бежал краем леса вдоль дороги, наравне с конём Штадена, не отставая, не обгоняя.

Первым заметил его Неклюд.

— Глянь-ка! — гаркнул он и указал плетью в лес.

Штаден глянул.

Бело-серебристая тень бесшумно неслась между черно-золотыми стволами сосен.

Коромыслов тоже глянул, и невольно перекрестился.

Штаден приостановил коня. Призрак замер, — и вдруг исчез. Растворился в сугробах.

— Чего крестишься? — недовольно спросил у Коромыслова Неклюд. — Собаку приблудную не видал?

Коромыслов серьезно ответил:

— То не собака.

— Ну, пёс! — поправил себя Неклюд.

— То не пёс.

— Да кто ж тогда? — Неклюд глянул искоса на Штадена, криво усмехнулся: — Оборотень, что ли?

Коромыслов снова перекрестился и сумрачно сказал:

— Что волк — вижу. А что оборотень — пока нет. С нами крёстная сила!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});