Московская старина: Воспоминания москвичей прошлого столетия - Юрий Николаевич Александров

и беднота, особенно в праздники, валом валила на Бутырки. В будни это было сонное царство, и даже «бутошник», этот незабвенный Мымрецов Успенского,* «на часах» тер нюхательный табак для продажи местным потребителям и для себя.

Кто попадал жить на Бутырки, тот уже оставался жить там навсегда: они как-то «засасывали» пришельца. Таким образом там образовался «коренной» житель, преимущественно из московского мещанства и цеховых. По эту сторону заставы в Москве, с одной стороны, как я уже сказал, был большой сад, а с другой — огороды, которые шли до самого острога.

Внутренняя жизнь этого острога имеет очень любопытную историю, имеет и своих героев. Лет пятьдесят тому назад таким героем был дезертир Ланцов. О нем в народе ходили самые баснословные рассказы: говорили, что он нарисовал на полу мелом лодку, сел в нее и уплыл из острога. Из острога Ланцов бегал часто и являлся то барином, то мужиком, смотря по надобности:

Звенит звонок на счет сбираться.

Ланцов задумал убежать,

Не стал зари он дожидаться,

Проворно печку стал ломать.

В трубу он тесную пробрался

И на церковный на чердак…

Дальше я не помню. Песню эту распевали на улицах, Ланцов был героем среди московского народа, и, желая кого-нибудь похвалить за ловкий обман, говорили: «настоящий Ланцов»… Кто он, этот Ланцов, и откуда, — я не помню. Впоследствии он был пойман и сослан на поселение. Был там и еще герой, и тоже популярный в народе, — это палач Кирюшка, который довел свое «искусство» до высокой степени совершенства. Это был щеголь, большой бахвал и силач. «Берегись, ожгу!» — кричал он перед первым ударом плетью и действительно «обжигал» преступника так, что тот терял сознание и уже не чувствовал последующих, более легких ударов. Родные наказуемого «подкупали» палача, и он, по-видимому, наказывал больно, но, в сущности, удары приходились «по кобыле»,* на которой был растянут преступник. Но «Берегись, ожгу!» все-таки приходилось и тому, за кого хлопотали родные. Это уже был какой-то шик Кирюшки. Арестанты и вообще воры очень боялись и «уважали» его. Попасть к нему в лапы страшило всех.

Серпуховская застава

Через Серпуховскую заставу тракт ведет в украинские города: через Тулу, Орел в Курск, Харьков, Полтаву и далее. За Подольском, уездным городом Московской губернии, тракт этот разделяется: один ведет, как я сказал, на Украину, а другой, поворачивая вправо, ведет на Варшаву. Большие, выдающиеся ярмарки украинских городов, как «Коренная» близ Курска, «Ильинская» — в Полтаве и после Нижегородской первая ярмарка «Крещенская» — в Харькове, вызывали очень большое движение по этому тракту, и через Серпуховскую заставу проходило немало обозов как русских «гужевых» извозчиков, так и малороссийских «чумаков», приезжавших сюда на своих волах. Эти чумаки представляли для нас интерес своими костюмами: они одевались в белые рубахи, заткнутые в широчайшие шаровары, в высокие бараньи шапки, несмотря иногда на сильную жару. Всегда перепачканные дегтем, они, казалось, были ленивы, как их волы. Но они пришли из благословенной, благоухающей Украины, о которой мы много слыхали, и это вызывало к ним наши симпатии, хотя мы и дразнили их «мазепами», считая это почему-то обидным для них.

— Из какой губернии? — спросишь, бывало, «чумака».

— Изо всех понемножку, — острит хохол, усмехнувшись.

Много шло народа через эту заставу на богомолье в чудный, сказочный для нас Киев, где так много «почивает мощей святых подвижников», где так много давней старины, где течет чудный синий Днепр, не уступающий своей родной сестре Волге. Они дети одной матери — Валдайской возвышенности; только вот Днепр ушел на юг казаковать, а другую сестру, Двину, сманили ганзейские купцы, и она бросилась к немцам, только Волга прокатилась из края в край родной Руси и разлеглась на ее просторе.

Захожие богомольцы рассказывали нам об этом, и мы жадно их слушали, затаив дыхание. Рассказывали нам и о Польской стороне возвращавшиеся оттуда со службы «николаевские» солдаты и не хвалили тамошнее житье. Видали мы и героев-севастопольцев и слыхивали их рассказы об этом беспримерном в истории страшном бое Руси почти со всей Европой.

Много до «чугунки» двигалось народа по этому тракту, а у нас был кабак близ деревни Нижние Котлы, к нам и заходил пеший люд то погреться, то отдохнуть и рассказывал, где бывал, что видал, что слыхал. Много бывалого народа заходило. И я, еще не выезжая из Москвы, уже отчасти был тогда знаком с югом, который представлялся нам каким-то эдемом.

Серпуховская застава стояла совсем на отлете; к ней не примыкала ни одна улица. Большая и Малая Серпуховские улицы* чуть не за версту от нее обрывались, и со стороны Москвы к ней примыкало скорее поле, чем пустопорожняя площадь.

Недалеко от заставы, у самой Москвы-реки, находится Данилов монастырь, основанный князем московским Даниилом Александровичем.

Около этого монастыря находилась теперь уничтоженная Даниловская застава, она вела, кажется, в Каширу. Существовал и такой тракт, и часто приходилось слышать: «Мы по Каширке». Об этой заставе, как и о Симоновской, теперь тоже уничтоженной, и сказать нечего.

С другой стороны Серпуховской заставы, но несколько вдали от нее, находится очень красивый Донской монастырь,* богатый постройками. Великолепная ограда и храмы внутри нее поражают своим величием.

От заставы к обоим этим монастырям шел Камер-Коллежский вал.

По ту сторону заставы, за Москвой, находится деревня Даниловка, левая сторона которой застроена фабриками и частными домами. С правой стороны деревни, поодаль от нее, находится Даниловское кладбище, а близ него — еврейское и татарское. Мимо них идет шоссе в «Черемушки», имение князя Меншикова.

В Даниловке обитали местные крестьяне, занимавшиеся огородничеством. Среди ближайших обитателей местность около Даниловки не пользовалась завидной репутацией. Овраг в конце деревни, через который был перекинут мост, считался довольно опасным местом. Здесь до постройки фабрик было очень пустынно. А за оврагом путь шел на крутую, высокую и довольно длинную гору — так не очень ускачешь от опасности. На этой горе, с левой стороны, поодаль от дороги, было какое-то заведение Шарапова, а с правой стороны находились у самой дороги две бойни — Бронникова и Кудрявцева. Потом гора спускалась круто опять в низину. Здесь с одной стороны находилась рогожная фабрика Власа Емельянова и около нее трактир Душкина, а с другой — два наших кабака и за ними на крутом взгорье наша же живодерня, где я одно время жил на отчете, управляя ею и наблюдая за