Любитель сладких девочек - Галина Романова

— А с какой?

Он наконец-таки прозрел. Вот, оказывается, что так взволновало его бывшую подружку. Тому причиной его молодая жена. Вернее, всякие разные и непроверенные слухи, бродящие вокруг этого сумасбродного поступка. Интересно, каковы же на вкус эти самые соленые новости, раз Валентина так озабочена?

— А с такой! Снова не терпится загудеть куда-нибудь?

— С какой это стати? — Он насторожился, боясь ляпнуть что-нибудь такое, что выдало бы его с головой.

— А с такой! Ты здесь человек новый.., ну ладно тебе морщиться, оговорилась. Недавно прибывший, скажем так. Ты же ничего не знаешь, — попробовала пояснить ему суть дела Валентина, сдвинув бровки домиком.

— О чем?

— Хотя бы о том, что об этом месте, где ты оставляешь молодую супругу в одиночестве, ходит дурная слава. — Заметив, что ей удалось-таки пробудить от полудремы своего товарища, Валентина заметно приободрилась. — То там стрельбу кто-то устроит, то пожар. Какие-то крутые, которым твой Гарик вроде как обязан, однажды там так покуражились, что об этом половина Москвы битый месяц судачила. А совсем недавно прошел слух, что там завелся кто-то типа оборотня!

Володя хотел бы остаться серьезным, да не выдержал — рассмеялся. Прагматичный потенциал его романтической натуры был столь велик, что верить в оборотней, привидения и чертей он напрочь отказывался. В нем великолепно уживались восторженный легкомысленный любовник и замороченный цифирью деловой человек. И редко когда одно мешало другому. Но сейчас это был не тот самый случай, потому что Валентину его веселье не впечатлило. Она разозлилась, вскочила с места и принялась шутливо наносить ему шлепок за шлепком по голым плечам, спине и торсу.

— Придурок чертов! Самый настоящий придурок! Ты хоть понимаешь, что творишь? Там люди пропадают уже вот как месяца три! Шел себе человек, шел и пропал, словно его и не было. А потом его останки оказываются развешанными на деревьях. Это, по-твоему, норма? Это что, не оборотень?

У какого нормального человека, пусть даже и убийцы, хватит ума и выдержки разделать тело и раскидать его части по разным сторонам?

Один удар оказался особенно ощутимым, и Володя, поймав ее руки, прикрикнул:

— Хватит уже! Мне больно! Успокойся и давай поговорим по-человечески!

Тяжело вздымая пышную грудь, Валя рухнула на свое прежнее место и угрюмо молвила:

— Страшное это место, Вовка, очень страшное!

И то, что ты там поселил свою молодуху, свидетельствует только против тебя.

— Понял… — мрачно пробормотнул он себе под нос и поднялся с места, зло обмотался простыней и двинулся в душевую.

— Ничего ты не понял! — крикнула она ему в спину. — Знаешь, что говорят про тебя?

Володя не обернулся и не остановился, поэтому Валентина продолжила голосить ему в след:

— Что ты специально поселил ее там! Чтобы она погибла, а с тебя взятки гладки! Кто-то уже примеряет на тебя прозвище «синей бороды». А ты еще тут с этой лярвой спутался! Зачем тебе эта старая паскуда, коли дома молодая и длинноногая? Эй, постой!

Валентина сорвалась с лежанки и, громко шлепая босыми ступнями по кафелю, кинулась за ним вдогонку. Добежала до него, ухватилась за край простыни и резко крутанула на себя.

— Правда, что она красива? Ответь мне! Я имею все-таки на это право после стольких лет и всего такого… — Груди Валентины ходили ходуном, нацелившись в него темными пиками вздыбившихся сосков. — Хоть я и подстилка, но свои права тоже имею и, будь уверен, сумею их защитить!

— Чего ты хочешь, Валь? — спокойно поинтересовался Володя, не сводя глаз с ее груди. Она была сейчас само совершенство, смуглая и крепкая, с темными, почти черными капельками сосков..

Машка же белокожа, и грудь ее алебастрово-белая, с бледно-розовыми сосками, нежными и крохотными, такими крохотными, что он с трудом ловил их губами…

— Черт! — Выругался Володя, поняв, что порочное течение его мыслей не прошло незамеченным. — Давай закругляться, подруга. Я тороплюсь.

— Да? — Валентина блудливо вильнула бедрами и вплотную прижалась к нему. — А он говорит об обратном. Так кого будем слушать, а, Вова?

Ее руки тут же стиснули его ягодицы и потянули с него простыню, слишком ненадежный барьер для них обоих.

— Она и вправду красивая, Валь, — бухнул он первое, что пришло в голову, надеясь этим спасти ситуацию, начинающую выходить из-под контроля. — Высокая, красивая и очень, очень уязвимая.

— Поэтому ты ее и оставляешь одну там в глуши, да? — взвизгнула Валентина, отскочив от него едва ли не на полметра. — Для того, чтобы ее уязвимость сыграла тебе на руку и все свершилось именно так, как тебе того нужно? И ты будешь тогда с этой сукой? И все будут довольны! И ты, и эта старая, набитая силиконом Стэлла! Придурок! Какой же ты придурок, Панкратов! Сколько раз тебя уже использовали, сколько раз тебя обводили вокруг пальца, а ты снова и снова наступаешь на одни и те же грабли! И-ди-от!

Она уже не заботилась о конспирации. Ей уже было плевать, что на ее громкие крики уже дважды кто-то любопытный выглядывал из-за колонны и, кажется, продолжал там стоять, ожидая развязки столь пикантной ситуации.

— Хорош орать! — тихо обронил Володя, и Валентина мгновенно умолкла.

Она знала этот тон и то, что за этим последует.

Еще одно слово из ее уст — и он ее непременно ударит. Такое случалось редко, но если случалось, то ей приходилось несладко. Поэтому она замолкла и выжидательно уставилась на своего бывшего одноклассника, спать с которым было делом давним, привычным и приносящим стабильный и довольно-таки приличный доход. Его долгое отсутствие ощущалось ею почти болезненно. Вот он вернулся, и что? А ничего! Мало того, что вернулся с какой-то непонятной женой, так теперь еще и Стэлла! И если само понятие жены не включало в себя потерю в его лице потенциального сексуального партнера для нее лично, то со Стэлкой ей не справиться. Одно дело — непостижимая провинциальная клуша, которую он до сих пор держит взаперти и не спешит выставить на всеобщее обозрение, другое — Стэлла. Эта медуза горгона сцапает и Вовочку, и все его состояние и походя расплющит об асфальт всех шавок вроде нее, Валентины. А тут еще эти разговоры. Что же получается: ждала-ждала, и все напрасно. А так мечталось вновь прильнуть к кормушке и пожить еще хоть годик-другой на полном пансионе…

— Что-то я не пойму тебя, Валь, — начал медленно Панкратов, пытаясь угнаться за ее мыслями, четко обозначившимися на ее исказившемся лице. — То про Стэлку орешь, то про жену. Сначала пристаешь с вопросами, а когда получаешь на них ответ, вопишь, будто тебя режут. В чем проблема?

Ревнуешь что ли?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});