Возлюбивший войну - Джон Херси

Мерроу не терпел никакой неизвестности, и потому, когда Сейлин попросил Хендауна спуститься к нему, в его ячейку, Базз немедленно вмешался.

- Что там у тебя зудит, Малыш? - спросил он.

- Ничего.

- Как так "ничего"? Зачем же ты вызываешь инженера, если у тебя "ничего"?

Как обычно водилось в таких случаях, тут Малыш Сейлин становился тише воды, ниже травы, но сейчас, чем-то, как видно, сильно раздраженный, ответил:

- Это наше с Хендауном дело.

Я не поверил собственным ушам и подумал, что, возможно, у Сейлина что-то серьезно не ладится с турелью и он не решается доложить Мерроу, опасаясь, как бы самолет не вернули на базу. У Хендауна же были золотые руки, он мигом устранял любую неисправность. Даже в самых тяжелых боях он не терял способности хладнокровно и логически рассуждать, как это свойственно талантливому механику, который должен ликвидировать сложную аварию, последовательно исследуя и устраняя ее причины. Он не раз спасал экипаж. Видимо, у Сейлина и в самом деле произошло с турелью что-то неладное, иначе зачем бы он затеял всю эту канитель, обратившись к Хендауну по-уставному, "бортинженер", Сила самовнушения?

Неожиданный отпор Малыша привел Мерроу в бешенство. Он обрушил на сержантов поток нецензурной брани, такой же гнусной и злобной, как в тот вечер, когда вернулся с урока танцев в клубе Красного Креста и всячески их обзывал.

Голос Мерроу доходил до нас искаженным, так как ларингофон передавал звуки только определенной громкости.

Когда Базз наконец иссяк, Сейлин с поразительным мужеством ответил:

- Вы, должно быть, ошиблись номером, сэр. Здесь нет ни одного из тех, кого вы упоминали.

- Послушай, ты, желтопузая проклятая мышь...

Хендаун - он, очевидно, уже успел вернуться на свой пост у верхней турели - прервал Мерроу:

- Сэр!

- Хендаун! Что там еще стряслось, будьте вы все прокляты? - заорал Мерроу.

- Пару дней назад я одолжил Малышу мои счастливые игральные кости, - спокойно доложил Хендаун. - Он почему-то решил, что они понадобятся мне сегодня, и вернул.

Я не знал, правду ли говорит Нег или просто покрывает нашего младшего братца.

6

Мы приближались к побережью Восточной Англии, а далеко под нами разрозненные кучевые облака лежали, как комки корпии на полу неприбранного помещения. Над нами простиралось чистое небо. Видимость достигала миль пятнадцати. Солнце ярко светило, а впереди, низко над горизонтом, всплывал серпик молодого месяца; Ла-Манш внизу отливал холодным серо-голубым блеском отполированной стали.

Орфорднесс мы прошли на высоте четырнадцати тысяч футов в двадцать шесть минут второго. В соответствии с инструктажем наша приборная скорость после побережья должна была составлять сто шестьдесят миль в час, и как только полковник Бинз перешел на нее, Мерроу тут же последовал его примеру. Мы все еще продолжали набирать высоту.

Минут через пять Базз приказал мне взять управление машиной. Никаких осложнений пока не возникало; оставалось только вести машину, уютно пристроившись под первым звеном. Подобный полет доставлял мне удовольствие. Мы пролетели уже миль пятьдесят над Ла-Маншем, и только тут я спохватился, что нужно напомнить Батчеру Лембу о необходимости выключить радиосистему опознавания "свой-чужой". Экипаж летевшего над нами "Крана" первым решил проверить пулеметы, и я увидел, как они стали расшвыривать моментально вспухающие комочки дыма - бледно-голубые на фоне глубокой голубизны над нами; потом я почувствовал, как сотрясается наш самолет, сквозь гул моторов различил в наушниках потрескивание коротких очередей и догадался, что наши стрелки тоже проверили оружие, и теперь оно готово открыть огонь, как только возникнет опасность, встреча с которой была не за горами.

В наушниках послышался рявкающий голос Прайена - он проводил очередную кислородную проверку, потом Хеверстроу пропел: "По полетному плану...", причем слово "пла-а-а-а-ну" получилось у него протяжным, как эхо в горах. Это означало, что мы не уклонились от заданного курса и выдерживаем расчетное время; его сообщение прозвучало у меня в ушах, как очередной возглас ночного сторожа, оберегающего покой мирных граждан от воров и грабителей.

Я вновь припомнил предупреждение, промелькнувшее в словах Дэфни позавчера, когда она говорила, что люди типа Мерроу способны в безвыходном положении уничтожить все, что их окружает, не пощадив и самих себя. Правда, Дэфни выразилась не столь определенно. Она рассказывала о летчике английских ВВС, своем бывшем возлюбленном, по ее словам, во многом похожем на Мерроу; я сам сделал вывод из того, что услышал от нее. Я подумал, что есть что-то общее между рассказом о последних часах ее друга из английских ВВС и легендой о гибели Самсона, и хотя Самсон обрушил своды храма лишь после того, как был окружен врагами, аналогия вряд ли теряла смысл. Во всяком случае, я чувствовал нечто вроде озноба, когда представлял, какой номер способен выкинуть мой командир.

То, что я увидел, отвлекло меня от этих мыслей. В течение нескольких минут, пока мы преодолевали Ла-Манш на высоте в восемнадцать тысяч футов, за кораблями нашей армады вытянулись прерывистые, расплывающиеся шлейфы инверсии. Каждый самолет казался гигантской кистью, оставляющей мазки извести на полуденном небе. К счастью, они быстро рассеялись и во время дальнейшего подъема не образовывались - к счастью потому, что какое бы красивое зрелище ни представляли собой следы конденсации, они таили угрозу для летящих в строю самолетов, ибо служили укрытием для истребителей противника.

Далеко впереди, над территорией врага, я различал скопление перистых облаков; тонкой пеленой они затягивали небо где-то еще выше нас, и я подумал, что, возможно, под их прикрытием скрывается подстерегающая нас опасность. Внизу, как раз под этим облачным слоем, я с трудом рязглядел темную, расплывчатую линию вражеского побережья. Все, что открывалось нашему взору, казалось колоссальной пастью, верхней челюстью которой были облака, а нижней земля. Между ними, прямо по нашему курсу, ведущему нас в эту разверстую пасть, лежала туманная муть, серая неопределенность, переходящая в мглу.

Глава четвертая

НА ЗЕМЛЕ

С 17 апреля по 18 мая

1

Невозможно уловить момент, когда засыпаешь. Я боялся, что всю ночь проворочаюсь с боку на бок, но получилось иначе. Еще до того, как пришел Мерроу, я провалился в глубокий сон и пробыл в его темной пустоте до половины десятого утра, когда Салли принялся трясти меня за плечо.

- Завтрак в десять, - говорил он. - Инструктаж в десять тридцать. Поднимайся, слизняк!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});