Сердце Запада - Пенелопа Уильямсон

Рафферти вытер лицо рукавом.

– Черт, я знаю, что у него есть достоинства. Но на черта он должен все время тыкать меня ими как шпорами. – Зак пошевелил ногой и застонал.

– Пожалуй, я тут ещё малёк посижу.

– В грязи?

– Да, грязь – штука приятная. Мягкая такая.

Ханна села рядом.

– Это было мило с твоей стороны, Рафферти, – защищать мою честь. Никто прежде не делал для меня ничего подобного.

Миссис Йорк услышала скрип повозки, звон упряжи и выпрямилась, чтобы посмотреть, как Гас Маккуин с женой уезжают из города. Ханна подумала, что у этой истинной леди выдался на редкость насыщенный день. Она столкнулась с ворами-отщепенцами, любезно побеседовала с недостойной потаскухой и подорвала здоровье местного сумасброда. Миссис Маккуин словно решила разом испытать судьбу на прочность и показать, что не лыком шита. Ханна повернулась к Рафферти. Он тоже наблюдал, как отбывают его родственники. По побитому, опухшему лицу было трудно угадать, о чем Зак думает. Ханна попыталась прочесть выражение его глаз, но те были такими же пустыми, как небосвод над головой.  

* * * * *

Клементина приложила припарку из сырого картофеля к припухшему синяку под глазом Гаса. Муж дернулся и с присвистом выдохнул:

– Ой! Боже ж мой...

– Не ввязывайся в неприятности, если не можешь вытерпеть лечение.

– Ха! Ты начинаешь ворчать как жена, Клем. Осторожней, а то сочтут, что ты все-таки любишь меня – ай! – Он схватил ее за запястье и отвел руку с припаркой от своего лица. Гас искренне, по-мальчишески улыбнулся. – Это не то, что ты подумала.

Клементина бросила припарку на стол. Та шмякнулась на коричневую клеенку. От ее респектабельного мужа, самопровозглашенного трезвенника, воняло адским пойлом.

– Я нахожу тебя дерущимся с братом возле салуна той женщины, и у тебя хватает наглости утверждать, что это не то, о чем я думаю.

– Но ведь это правда! Единственная причина, по которой я вошел в этот чертов салун – хотелось положить конец кутежам Зака, его блуду с Ханной Йорк и привезти брата домой, где ждет куча работы.

Гас сидел за старым столом, но теперь поднялся на ноги и стал мерить шагами маленькую лачугу. Он двигался неуклюже, точь-в-точь дряхлый ревматик. Побитое лицо походило на кусок говядины в витрине лавки мясника.

Клементине было больно смотреть на мужа. Не понятно, как вышло, что он дрался с собственным братом в грязи у салуна, размахивая кулаками, кряхтя и рыча, словно животное.

Себя Клементина тоже не понимала. Она подняла дубину и ударила человека. И почувствовала радость, даже больше – торжество.

– Мой брат с каждым днем становится все сумасброднее, – сказал Гас, гнев в его голосе был свежим, как и побои на лице. – Его интересуют лишь виски, карты и женщины.

– Может, он не хочет, чтобы его спасали, – не удержалась Клементина. – Может, лучшее, что ты можешь сделать для вас обоих – выкупить долю Зака в ранчо и позволить ему уехать.

«В ад», – добавила она про себя.

Гас запустил пальцы в волосы, почесал затылок. Потом вздохнул, и широкие плечи поникли.

– Ты не понимаешь.

– Так объясни, в чем дело.

Гас повернулся, и Клементина увидела, что его губы плотно сжаты – как всякий раз, когда Гас сталкивался с чем-то неприятным, словно попробовал какую-то гадость на вкус.

– В наше последнее лето с Заком, ещё в детстве, знаешь, что сделал мой брат? – Гас отрывисто хохотнул, качая головой. – Он научился воровать. Понимаешь, Клем, в то время наш папаша устраивал передвижные представления по спасению душ вдоль Миссисипи, и пока он стоял впереди, молясь и повторяя «аминь» и «аллилуйя», Зак тёрся в толпе и ловко обчищал карманы. По большей части он добывал всего-то несколько дешевых позолоченных часов и мелких монет, но были времена, когда мы не ложились спать голодными лишь благодаря этому скромному улову. – Гас натянуто усмехнулся. – Мой брат… Он всегда пытался защитить нас от последствий образа жизни старика и его глупостей.

Гас замолчал и жестким взглядом посмотрел в лицо Клементине, желая увидеть, как она восприняла его признание.

– О, Гас, я бы никогда не подумала осуждать тебя или твоего брата, – сказала она ласково, – никого из вас, за то, что случилось, когда вы были детьми.

Он снова потряс головой.

– Да, но ты должна понять. Я всегда умел только мечтать, сочинять истории и прятаться за своими фантазиями. Но мой брат не такой. Он родился жестким – жестким и несгибаемым, как вяленое мясо. И в то последнее лето… ну, однажды ночью старик вернулся домой. Мы жили в палатке, и он, шатаясь, ввалился в нее. От отца разило кровью и виски, и у него недоставало одного глаза. Зак шел с Па, и он… на нем было больше крови, чем на отце. Рубашка вся почернела и блестела от крови; кровь запеклась в волосах и пятнами покрывала руки, как боевая раскраска индейцев. И все то время, что папаша просто сидел в центре палатки, истекая кровью и постанывая, снова и снова твердя «Сукин сын выколол мне глаз», Зак ходил туда-сюда, спокойно и хладнокровно собирал вещи и сворачивал лагерь, не говоря ни слова.Разве что однажды приказал отцу заткнуться.

Гас замолчал, будто закончив рассказ, и Клементина подумала, что история довольно странная. И о том, какую же горестную и необычную жизнь вел ее муж в детстве.

– Затем, спустя неделю, – внезапно продолжил Гас, – я увидел в газете заметку о карточном мошеннике, найденном мертвым с собственным охотничьим ножом в сердце.

Клементине потребовалось какое-то время, чтобы связать две части признания. Ей не хотелось верить, что…

– Ты говоришь, твой отец…

– О, Боже, нет. Не отец. – Гас снова выдавил из себя хриплый смешок. – Ты бы поняла это, едва увидев его. Он, возможно, мошенник и мелкий воришка, и ему, верно, нравится спать с чужими женами и жульничать в карты. Но Па сразу убегает как луговой тетерев при первом же намеке на насилие.

Тогда Клементина поняла, но тут же об этом пожалела. Ей не хотелось думать о том, какое безумное мужество потребовалось десятилетнему мальчику, чтобы пронзить сердце взрослого мужчины его же собственным охотничьим ножом, и какой дикий ужас толкнул тогда Зака на преступление. Не хотелось думать, какой отпечаток это оставило на ребенке, пусть даже жестком, как вяленое мясо.

– Гас, может…

– Но вот мой брат, – не унимался Гас, – никогда ни от чего не убегал.

Клементина положила ладонь на его руку. На ощупь словно камень.

– Если он и впрямь сделал это, если убил того картежника, то лишь затем, чтобы спасти жизнь вашего папы. А может статься, та заметка в газете вообще никак не связана с тем, что случилось с твоим отцом.