Буйный Терек. Книга 1 - Хаджи-Мурат Мугуев

— Отур![54] — сказал Ермолов.

Заседание обменной комиссии началось. Доклад делал советник Швинке. Его слова на кумыкский и чеченский языки переводил владетельный князь поручик Мусаев. Осетинский представитель прапорщик Кубатиев, говоривший по-русски, в переводе не нуждался. Ермолов, почти не слушая Швинке, изредка оглядывал из-под густых насупленных бровей степенно сидевших горцев.

— …принимая же во внимание сугубое значение сего действия и его отменную пользу в деле распространения в крае славы о мощи российской державы и величии ее августейшего монарха, главнокомандующим войсками Кавказского корпуса угодно было предпринять следующие меры… — скучным, стеклянным голосом читал Швинке. — Первое — в целях расширения объема меновой и закупочной деятельности открыть кредит поименованным отделениям — Чеченскому — 25 000 рублей серебром, Инкушевскому — 8 000, Осетинскому — 20 000 и Дигорскому дополнительно 6 000. Кабарде Малой и Большой — 18 000, Дагестану же по обществам, рекомендованным через его сиятельство шамхала Мехти-хана, а по Аварии через посредство высокорожденной правительницы ханши Паху-Бике общий кредит предположительно обозначить в 65 000 рублей, но, буде необходимо, сумму сию дозволяется дополнительно поднять до нужного размера.

«Понравилось?» — пряча усмешку, подумал генерал, видя, как при этих словах оживление прошло по лицам представителей обмена.

— …Второе — выделить необходимые суммы из особого фонда главнокомандующего для выдачи именных вознаграждений лицам горских народов, кои особенно ревностно и полезно проводили свою работу по обмену и торговле с российскими войсками и населением края.

Третье — в виде поощрения помимо денежных наград представить к именным отличиям орденами и производству в офицерские чины наиболее благорасположенных к российской державе именитых людей народов, ведущих с русскими торговлю, обмен и прочие нужные дела. С таковых, после награждения их указом его величества, пошлин и прочих денежных поборов при торговле не взимать.

Четвертое — для усиления работы по торговле и обмену учредить школу переводчиков, для чего в крепость Грозную привезти от каждой вышеуказанной горской народности по пятнадцать подростков мужского пода (не свыше пятнадцати лет) и обучать их при гарнизонном комендантском управлении русскому языку, понятиям о великой российской державе и ее августейшем монархе, а также и представлению о русских государственных задачах на ближнем сем Востоке.

В комнату тихо вошел поручик Ранцев. Он чуть покосился на медленно читавшего Швинке, и, обойдя Ермолова, пригнувшись к его уху, шепнул:

— Лазутчик из Дагестана… от ханши…

Поручик помолчал и затем так же тихо добавил:

— Донесение из отряда полковника Пулло. — Он помедлил и еще тише сказал: — Ваше высокопревосходительство, из станицы Екатериноградской донесение с нарочным, особо важное… от генерала Розена… Князь Александр Сергеевич Меншиков от государя туда прибыл… Вам письмо от него.

Ермолов чуть нахмурился. Он знал об ожидаемом приезде князя, но так скоро… Кровь прилила к его лицу. Он не спеша забарабанил по столу пальцами, расстегнул и без того просторный воротник и, вдруг шумно поднявшись с места, сказал остановившему чтение Швинке:

— Продолжайте! Неотложные дела… — И, кивнув головой вскочившим с мест чиновникам и горцам, удалился.

«Доношу вашему высокопревосходительству, что вчера ввечеру, близко девяти часов, в станицу Екатериноградскую по военно-почтовому тракту из города Ставрополя прибыл едущий чрезвычайным послом в Персию по высочайшему повелению князь Александр Сергеевич Меншиков, о чем спешу доложить вашему высокопревосходительству. Вместе с князем туда же следует полковник Бартоломей, граф Гейден, граф Константин Христофорович Бенкендорф и лица из состава посольской миссии.

Начальник линии левого фланга генерал-майор барон Розен 1-й».

Ермолов поглядел на портрет царя и усмехнулся.

Адъютант подал ему конверт со светло-голубой каемкой по углам. Генерал хотел остаться один. Он оглянулся на Ранцева, и тот, поняв его движение, вышел из комнаты. Ермолов вскрыл конверт и, развернув плотную, украшенную княжеским гербом бумагу, стал читать:

«Его высокопревосходительству дорогому командиру и благоприятелю…»

Начало было дружеское, совсем не такое, какое полагалось бы царскому послу и вельможе, ехавшему с миром в Персию, в ненавистный Ермолову Тегеран, и, таким образом, фактически отстранявшему его, Ермолова, от персидских дел и вопроса о том, быть или нет новой войне.

«Вспомнил, шельмец, как под моим началом корнетишкой скакал перед взводом», — усмехнулся Ермолов. Ему против воли было приятно, что вот этот самый Меншиков, несмотря на неблаговоление царя к Ермолову, все-таки пишет ему не сухое, официальное, но дружеское и даже несколько почтительное письмо.

«Балагур, остряк, бабник… какой он посол? Так, для очередного bon mots[55], для дамского сословия, угодить царице, рассмешить словечком царя, пустить по столице анекдот — на это он хорош, но посол?.. — генерал развел руками. — Не хороши твои дела, Алексей Петрович, — обратился он к самому себе, — уж ежели тебе на смену посылают таких забулдыг и говорунов, как князь Александр Сергеевич… Уж чего лучше, слал бы ты прямо своего братца Михаила или актера Каратыгина, те острецы еще посильней князя. Заставят посмеяться и шаха, и самого Аббаса-Мирзу… да кабы потом плакать не пришлося, ваше величество», — погрозил он портрету.

«…Как вам уже известно из высочайшего и милостивого к вам письма его величества от 11 генваря сего года, уважаемый Алексей Петрович, что монаршей волей я назначен следовать к его величеству шаху Фетх-Али в Тегеран с посольством по делу о разграничении и уточнении границ между обеими странами и устранении ряда обид, распрей и прочих причин, вызывающих беспрестанные недовольства между Ираном и нашей державой.

Имея неотложную необходимость свидеться с вами, уважаемый Алексей Петрович, как по делам, лично сказанным мне государем, так и по желанию иметь от вас полезные моей миссии советы и помощь, я, к моему огромному сожалению, не имею возможности прибыть к вам, так как подобная поездка удлинит срок моего пути, каковой указан мне точно самим государем. Посему льщу себя надеждой, что вы, снизойдя к моей просьбе, окажете мне честь прибыть в скорейшее время в станицу Червленную, куда я завтра же выезжаю с посольством и где буду ждать ваше высокопревосходительство.

При встрече передам вам лично пожелания его величества о персидских делах, а также письмо графа Нессельроде шаху Ирана, с которым вам необходимо ознакомиться, дабы содействовать нашему посольству в его переговорах с шахом…»

Ермолов прошелся по комнате и, не открывая дверей, крикнул:

— Эй, кто там!

Вошел Ранцев.

— Вели приготовить сотню казаков, полуроту егерей на телегах да ракетную команду с фальконетом и двумя станками. Заутра рано выезжаем в Червленную. Да чтобы сборы и выступление прошли незаметно, через пять дней буду обратно, нужно, чтобы в горах считали, что я здесь.

Ранцев пошел к двери.

— Погоди. Лазутчика ханши держать взаперти, обращаться хорошо. Ежели подойдут еще, держать и рассадить отдельно. Оставайся здесь, гляди за всем в оба, паче всего береги бумаги и мои письма.

— Будьте покойны, Алексей Петрович, — сказал Ранцев.

— Иди, голубчик.

Адъютант вышел.

В предрассветной тьме из крепости налегке вышел отряд и, держа направление на Терек, исчез в тумане. На второй от начала телеге, лежа на мягком ароматном сене, прикрытый лохматой буркой и овчинным полушубком, дремал Ермолов. Хотя в обозе шла его отличная рессорная карета, сделанная еще год назад в Петербурге каретником Иохимом, все же генерал часто предпочитал ей обыкновенную фуру, доверху наполненную мягким сеном.

Эту привычку Ермолов заимствовал у великого Суворова, в войсках которого начал свою боевую карьеру молодым безусым поручиком.

Скрипели колеса, стучали копыта, позванивали шашки и штыки. Прикрытый с головою буркой, весь ушедший в сено, генерал молча слушал однообразный дорожный шум.

Встретились они в Червленной, в доме войскового старшины Исаака Сехина, у которого остановился князь. Целый день и часть ночи прошли в беседе, своеобразной и необычной. Веселый балагур, изящный царедворец и бонвиван[56], Меншиков, уважавший Ермолова, обходя острые углы, старался мягко и деликатно передать генералу волю царя и точку зрения министра Нессельроде на персидские дела.

— Его величество желает мира с Ираном. Наши турецкие дела столь запутаны, а Англия так усердно подталкивает Порту на войну с нами, что турецкую кампанию мы ожидаем со дня на день, и потому его величество считает, что все персидские вопросы в настоящее время должны быть закончены миром, а захваченная незаконно и без войны нашими войсками крепость на Араксе должна быть освобождена и передана обратно персиянам.