Йот Эр. Том 1 - Андрей Колганов

А вскоре синяков на лице у Нины еще прибавилось, и уже не от голода или недосыпания.

3. Суворовцы

Девятнадцатого декабря 1943 года в Ташкенте было открыто Суворовское военное училище НКВД СССР. В Ташкентском СВУ должна была осуществляться подготовка преимущественно сыновей офицеров, генералов и вольнонаемных сотрудников войск и органов НКВД и НКГБ. Воспитанники училища снабжались по нормам довольствия боевых частей: борщ, белый хлеб, масло, вермишель, каши, натуральный сахар, а не сахарин…

Контингент в училищах собрался сложный. Кто-то за время войны привык к бесконтрольности, превратившись в самую настоящую шпану, кто-то имел привычку прятаться за авторитет родителей, иные, оторванные от привычного уклада жизни, испытавшие на себе все ужасы военного лихолетья, ожесточились. С дисциплиной в училищах было плохо, отчисления за недисциплинированность были обычным делом, но искоренить повадки «вольницы» было непросто. Вот со стаей таких непростых ребятишек и пришлось столкнуться Нине.

Училище разместилось напротив Кафановского парка, на углу улиц Шевченко и Стрелковой, – как раз мимо этого места нужно было пройти Нине, выходя с улицы Гоголя, по пути с завода домой. Однажды зимой, когда она спешила донести котелки с супом до больных мамы и бабушки, на девочку, спрыгнув с забора училища, налетела стайка суворовцев в черных шинелях.

Что за дело? Вот идет девчонка, одна. Почему бы и не развлечься, не покуражиться над ней вдоволь, да не наподдать напоследок, посмотреть, как она всхлипывает, размазывая по лицу слезы и сопли?

Суворовцы поначалу опешили от неожиданного отпора – они не знали, что столкнулись с Гюрзой, дравшейся с небывалым ожесточением и совсем не характерным для девчонки умением. И все же явное численное превосходство сытых, откормленных ребят, многие из которых были заметно старше Нины и тоже поднаторели в недетских драках, ставило ее в заведомо проигрышное положение. Но долго драться под самым забором училища воспитанники не решились, и Нина смогла продолжать свой путь, с фингалом под глазом и без супа, котелки с которым были безжалостно опрокинуты в снег.

Через несколько дней история повторилась. Идти в обход, делая здоровенный крюк, Нина не могла, – ей и так едва хватало времени обеденного перерыва, чтобы слетать домой и обратно на завод. Да и отступать она не привыкла. Поэтому в очередной раз она вышла с завода, прихватив с собой из ящика с браком немало металлических деталей. Дно головной части реактивного снаряда представляло собой диск с острыми гранями – и вот этими-то детальками девочка намеревалась отбиться от нападавших.

Снова наскочившие на нее суворовцы были встречены стальным градом – кому-то шинель смягчила удар, у кого-то кровь заливала рассеченное лицо, а кто-то схватился за глаз и завыл… Мальчишки в нерешительности остановились, а затем бросились наутек.

Вечером в доме Коноваловых появился воспитатель училища, средних лет майор с рукой на перевязи и с озабоченным хмурым лицом. Ему не составило большого труда установить, от кого его воспитанники понесли столь серьезный урон. Наличие в доме двух лежачих больных немного смутило его, но твердо спросил:

– Здесь ли проживает Нина Коновалова?

– Здесь, а в чем дело? – поинтересовалась Елизавета Климовна.

– И где же она? – не отвечая на вопрос, снова спросил он.

– Так где же ей быть? На заводе, смена-то еще не кончилась, – пояснила бабушка.

– И что она там делает? – продолжал вопросы майор.

– Работает, за станком стоит, что еще там делать? Приписала себе три года, да и пошла на завод, чтобы нас вон кормить, – заговорила из своего угла Анна Алексеевна. – А ночами не спит, кукол шьет, на базаре продает за крохи, только чтобы нас подкормить.

– Так сколько же ей лет? – удивился офицер с рукой на перевязи.

– Одиннадцать.

Майор уже не мог скрыть смущения, что, однако, не помешало высказать все, что он думает о хулиганском поступке Нины Коноваловой.

При виде самой Нины Коноваловой, вернувшейся с работы, когда на город уже опустилась ночная тьма, он смутился еще больше – видно, победителя своих юных воинов он представлял себе каким-то более грозным, что ли, но его негодования это не остудило:

– Ты что же наделала, шпана бессовестная? – не скрывал майор своего гнева и беспокойства за подопечных. – Ребятишки тут без родителей, многие и вовсе сироты, а ты их калечить взялась! Одного чуть вовсе без глаза не оставила – еще неизвестно, будет ли глаз видеть!

– Ребятишки? Сироты? – девочка чуть не задохнулась от возмущения. – Да ваши ребятишки хуже фашистов!

– Ты говори, да не заговаривайся! – взвился воспитатель. – Сама безобразничаешь, а суворовцев фашистами лаешь?

– А кто же они еще, как не фашисты? – Нина глядела на майора не волчонком – волком. – У меня отец на фронте, мать ранена под Москвой, вставать не может, бабушка со сломанной ногой лежит, я им поесть с завода тащу, а эти гады каждый раз, как мимо идти, специально караулят, набрасываются и все на землю выливают! Фашисты и есть! – убежденно заключила она.

Майор потемнел лицом, с усилием подавил какое-то готовое вырваться восклицание, затем откозырял, повернулся и вышел. На следующий день он появился снова и пригласил Нину с собой в училище.

Выстроив свой учебный взвод, он вышел перед воспитанниками вместе с девочкой. Многие начали переглядываться, но шептаться на глазах у воспитателя не решались. Некоторые из мальчишек были отмечены синяками, у двоих на лицах были марлевые наклейки, еще у одного была повязка на глазу.

– Что, узнаете эту девочку? – с нехорошим прищуром спросил майор. – И не стыдно вам, мужикам, было кодлой на одну девчонку нападать?

– Да-а, девчонка, – плаксиво протянул один из суворовцев, – вон, Мишке чуть глаз не выбила!

– Так, Приходько, а скажи-ка мне, зачем вы тут в училище оказались?

– Чтобы стать воинами Красной Армии! – бойко выпалил Приходько.

– Ну, а зачем же нужны воины Красной Армии? – допытывался воспитатель.

– Фашистов бить! – так же бойко ответил воспитанник.

– И только? А когда фашисты кончатся? – не отставал от него майор.

– Ну-у, тогда вообще, – неуверенно промямлил паренек, но потом все-таки нашелся, – Родину защищать!

– Готовитесь, значит, Родину защищать… Так-так… А что же вы тогда, сволочи, выделываете? На своих руку поднимаете? Да выбираете, кто послабже? Сидите тут, задницу протираете на казенных харчах, на всем готовом, морду вон отъели, народ от себя отрывает и вам дает! Девчонка же эта своим горбом жратву зарабатывает, на заводе вкалывает, фронт снарядами обеспечивает. У нее, как и у вас, отец воюет, а дома мать раненая лежит! – майор рассвирепел и не собирался останавливаться. – А вы чем Родине помогаете? Еду у нее отнимая? Все, видеть вас больше не хочу! Буду ставить вопрос об отчислении. Такие, с позволения сказать, защитники Родине не нужны! Разойдись!

Стычки с суворовцами быстро забылись за тягучими, однообразными заводскими буднями. От рассвета до заката – только синеватые спирали стружки, вьющейся из-под резца. И постоянное чувство голода. И сознание бессилия помочь маме и бабушке. И страдание в их глазах – не только от боли, но и от жалости к ней, здоровой, вынужденной тащить на себе двоих больных. Однажды, переворачивая на кровати бабушку, которая все еще сохраняла стать крупной, рослой сибирячки, Нина перенапряглась и почувствовала сильную боль внизу живота. Стараясь не показать виду, отлежалась, вроде отпустило – и опять потянулись чередой дни. Дом – работа, работа – дом… Накормить, обогреть, помыть…

А в феврале 1944 года, как обухом по голове, снова сообщение: «пропал без вести».

4. За Днепр!

Яков Францевич после госпиталя в свою дивизию не попал. Все должности уже заняты, так что превратился он волею судьбы в гвардейца – назначили его опять командиром стрелкового полка, но на этот раз уже в 202-й гвардейской стрелковой дивизии. Воевала она там же, на Кавказе, прогрызая в кровопролитных боях упорную оборону немцев. Еще в госпитале майора Речницкого нашла первая награда – медаль «За боевые заслуги», к которой он был представлен еще в сентябре. И не за успешные бои, – какие уж там были успехи во время всеобщего отступления! – а за умелую организацию сбора и использования трофейного оружия.

В наступлении ордена давали охотнее, тем более что полк Речницкого свои задачи выполнял. Уже к июню ему вручили орден Красной Звезды за личное мужество, проявленное при отражении контратаки противника, а в августе на него пошло вверх представление на Красное Знамя – за умелый штурм одного из сильно укрепленных немцами населенных пунктов.

Тогда же, в начале августа, он покинул ряды гвардейцев и Северный Кавказ заодно. Его послали аж под Курск, где еще недавно шло ожесточенное сражение, прицепили по второй звезде на погоны и назначили начальником штаба 411-й стрелковой дивизии второго формирования (первая 411-я сгинула в неудачных летних боях 1942 года под Харьковом). Бойцов немало дали обстрелянных, после госпиталей; некоторые сильно потрепанные части, отведенные на переформирование, влили в дивизию целиком, с техникой и имуществом тоже было получше, чем год назад, и уже к концу месяца дивизия вступила в бой. Наши войска рвались к Днепру.