Пьяная Россия. Том первый - Элеонора Кременская

Я всегда садилась в середину. Особенно страшно было пролетать над пропастью, что начиналась под горою с крутого откоса и уходила куда-то далеко вниз, к извилистому рукаву речки именуемой Старица.

Бабушка с дядей Гришей летали посреди самых отчаянных, они себя стариками не считали. На лодке вообще могло уместиться человек двадцать, но частенько залезало гораздо больше любителей острых ощущений.

В очередную остановку, когда накачавшиеся сменялись новичками, толпившимися обычно невдалеке от качелей, я решила проведать отца, но с удивлением обнаружила его рядом с собой. Он не выдержал, не смог пропустить такого колоссального удовольствия. Как видно дуб помог ему, и состояние его улучшилось. И хотя отец не решился залезть к бабушке с дядей Гришей, все же посреди стариков и детей, в середине, тоже хватало острых ощущений. И он, крепко сжимая мою руку, также, как и я, закрывал со страху глаза, когда мы пролетали над пропастью и также, как и я открывал глаза навстречу невозмутимому дубу, к которому мы подлетали на качели, каждый раз, радостно приветствуя его взмахами рук и возгласами, а потом улетали снова в пропасть.

На следующий день мы с отцом уезжали в Ярославль. На станции дядя Гриша чрезвычайно умный, высокий мужик с седыми волосами и с острым взглядом ясных глаз помог нам загрузить вещи с бесчисленными подарками от бабушки в вагон поезда. Бабушка приголубила меня напоследок, взяла с меня слово писать ей письма. Долго еще они махали нам вслед, поспешая по перрону, вслед уходящему поезду. И не знали, что увидели моего отца в последний раз. Не знали, что через три года он абсолютно сопьется, сойдет с ума и пропадет в психушке. Не знали, что моя мать вслед за ним тоже чокнется, хотя и не от вина, а от другой напасти, заболеет оккультной болезнью и разрушит все то, что они вместе с отцом с такой любовью собирали. Разрушит гнездо и уничтожит мою жизнь на веки веков своим безумием.

Мне самой предстояло еще только раз увидеть бабушку и дядю Гришу перед школой. Дядя Гриша, отравленный ядом гадюки, погибнет через три года после того, как он махнул на прощание моему отцу. А отравит его лучшая подруга бабушки, тайно влюбленная в дядю Гришу. После, дотошные следователи ее вину докажут и отправят в тюрьму.

Подруга бабушки работала в специальной лаборатории. И туда змееловы в мешках относили отловленных в тайге гадюк. Змеиный яд применялся для изготовления медицинских лекарств и мазей. И от змеиного яда погибнет дядя Гриша. А бабушка после его смерти запьет, выпьет весь свой самогон, все свои настойки и умрет от алкогольного отравления через месяц после его смерти.

А народ поселка похоронит ее рядом с мужем. Над могилами поставят два одинаковых деревянных креста. И по поселку пойдет гулять сказка про красивую любовь двух уже физически старых людей, душою, не чувствующих своей старости, а напротив полных жизни и молодости. И несмотря даже на свой солидный возраст разрушивших всякое представление о так называемой одинокой старости. Конечно, их могилы постоянно бывают усыпаны свежими цветами, которые несут им верующие в вечную любовь, люди. У них что-то просят, к ним обращаются, как к живым. Людям во все времена необходимы святые, но слышат ли бабушка и дядя Гриша эти горячие молитвы, неведомо…

1979 год

Философ

Посреди пустынной дороги шел человек. Не ровно шел, спотыкался, падал и бормоча ругательства вставал, делал махательные движения для равновесия, выпрямлялся, шагал раз-другой и снова спотыкался.

Ночь была ясная, звезды светили путнику исправно. Иногда выныривал из темноты одинокий фонарь с тускло мерцающей лампочкой и тогда неугомонный пешеход устраивал с ним переговоры. Настоятельно, он советовал фонарю светить поярче, а не мерцать неуверенно, уж лучше тогда, говорил он, совсем погаснуть.

По обе стороны от дороги стояли безучастные дома и молчали темными окнами. Прохожий не обращал на них никакого внимания, стоят себе и пусть стоят.

Внезапно на дорогу упал луч света. Яркий, неестественно-белый. И пешеход, разом обретя уверенность в шаге, проворно отскочил в сторону, упал за придорожные кусты, затаился.

Мимо, по дороге промчалась лихая иномарка. За нею, след, вслед, сверкая елочными огоньками, пролетела машина дорожной полиции.

– Гранату бы бросить! – погрозил прохожий кулаком, и только собрался было вылезти из укрытия, чтобы продолжить свой путь, как оба автомобиля развернулись, визжа тормозами, и покатили обратно.

Впрочем, нет. Лихач крутанулся и пошел на таран преследователей. Раздался грохот, скрежет, пошел дым и все смолкло…

Елочная гирлянда наверху покореженного полицейского автомобиля продолжала сверкать.

– Ну, духи ночи! – пробормотал пешеход и огляделся. – С нами нечистая сила!

Дорога по-прежнему была пустынна. Дома по обеим сторонам дороги безучастны и темны.

И он решился, метнулся к месту аварии. Раскрыл, не без труда дверцу лихача. Водитель уткнулся в руль.

Дрожа от нетерпения, прохожий обшарил бесчувственное тело водилы, нашел толстый кошелек. Бегом кинулся к автомобилю полицаев. Раскрыл дверцу. Потерпевших оказалось двое. Один уже стонал, приходя в себя. Прохожий заторопился. Обшарил обоих. Добычей стали два пухлых бумажника и патрульный полосатый жезл.

Оставив раненых, а может и погибших, как есть, без помощи, пешеход торопливо покинул место события.

Скоро он шагал по узкой темной улочке и, размахивая жезлом, говорил сам с собой:

– Сами виноваты, незачем было передо мною биться. Зачем они гонки устроили? Вот и попались мне под руку. Да, да, ворую, но ворую для того, чтобы выжить!

И он, с вызовом глядя в звездное небо, воскликнул:

– Я есмь вор!

Скрипнул калиткой, входя во двор. В будке тут же завозилась, затявкала собака.

– А ты не бреши, раз врать не умеешь! – остановился прохожий. – Спишь, так и спи себе дальше!

Собака вылезла из будки, виновато помахивая хвостом и зевая.

– Спи, иди, тетеря! – ласково пожурил он ее.

И шагнул на крыльцо, оставив жезл на забаву собаке.

Дверь распахнулась, на грудь прохожему упала маленькая хрупкая женщина. Всхлипывая, обняла всего руками:

– Где же ты был, сыночек?

– Работал! – уверенно обманул он.

Сонно тикали ходики, а мать нервно смеясь, металась из кухни в гостиную, накрывая на стол.

Втихомолку он пересчитал содержимое трех кошельков, выходило, что-то около сорока тысяч рублей, две зарплаты заводских рабочих.

Без сожаления, протянул ценные бумажки матери:

– На, заработал!

Она обрадовалась, затряслась:

– Добытчик ты мой, ненаглядный!

Он кивнул, удовлетворенный.

Мелочь оставил себе, рублей сто, не больше, на курево хватит.

Мать заплела густые волосы в косу, а косу сложила вдвое, втрое и прицепила огромной железной заколкой к затылку.

– Ишь, красавица! – одобрил он и пошел переодеваться.

Одет он был по-дорожному: в спортивную куртку на молнии, старые рваные джинсы и кеды.

Целый месяц пропадал в запое у своего дружка, в доме. Пил, очухивался, снова пил, пока его с позором не выгнала родня дружка.

«Подфартило!» – подумал он про ограбленных им участников аварии. – «А то так бы «голяком» пришел!

Переодевшись в чистое, он вышел к матери. Она уже ждала, нарядившись как на праздник, только руки целиком выдавали ее крестьянское настоящее – темные, узловатые, с набухшими венами, с искореженными землей пальцами.

– Ну, как живешь мать? – весело подмигнул он ей.

– Тебя ждала! – тут же отозвалась она. – Вся душа у меня изболелась, хоть бы позвонил.

– Ну, ну, – нахмурился он, – извини, закрутился, заработался. Да и что там, знаешь ведь, водкой не балуюсь, мясом не обжираюсь, а тружусь, не покладая рук! Вот потому-то и живот плоский, будто у молоденького! А еще по бабам не таскаюсь! Видала, какие развратники бывают? Нет? А я тебе скажу, в основном, рыхлые, потные и грязные!

Грязные, говорю тебе! И, если не шея у паразита черна, так ногти! Не ногти, так ноги! Моются редко и то на скорую руку, чтобы не смердило от них! И одеколоном прыскаются, чтобы запах вони отбить, вот и вся недолга!

Разломив ломоть хлеба напополам, и обмакнув его в пюре, он горячо продолжил:

– А жрать любят, страсть как! Один такой, свинья свиньей, пять литров супа зараз выхлебает да еще мало ему, борову. Пойдет дальше жрать, пельменей наварит и полную миску умнет. А нажравшись, пойдет пузо отращивать, завалиться в кровать храпеть! Во сне же будет лыбиться, потому, как и сны у таких, исключительно блудливые, с голыми девками. Да вон, включи у такого компьютер, одну порнуху и найдешь, более ничего.

И ведь что странно, чем такой старше становится, тем развратнее. А уж глупеет прямо на глазах, мат на мате, матом погоняет, вот и весь его разговор. Ну и маразм со слабоумием тут как тут, поджидают, дождаться не могут. Потому как давно замечено, умница не станет размениваться, ему это не интересно, а интересно жить мыслями и делами своей семьи, строить дом, растить детей и внуков, любить жену. И это правильно, и это хорошо, потому как без хаоса и грязи, а целомудренно и целеустремленно. Такой не станет заводить любовниц или таскаться по порносайтам и не закончит свою жизнь одиноким, брошенным, покинутым родственниками и подругами, презирающими его.