Стихотворения - Давид Бурлюк

Op. 44.

Океанических приметКонтинентальности утратТы цель моя: ты мой предметИ для тебя я чту возврат.  За маяками — даль морей  И вздохи лунного ветрила;  Вздымай свой парус поскорей  Его надуют из всей силы.За маяками — океан,Где нет скалы, где нет препона,Где густ заверстанный туман,Сырая спящего попона…  Придется капитану глаз  Выпучивать, следя просторы;  Бельмо морей, туман — заказ  Перегрузить способен взоры.

«Вдоль берегов лукавят острова…»

Op. 45.

Вдоль берегов лукавят островаГде шумен волн бунтоприбойГде незаметно головаСклоняется сама собойГде я построю камнедомГде слуховым окошком будуИграть, как луч играет льдомСледить угрюмых сдвигов груду.. . . . . . . . . . . . . . .Я — житель шумных городовЯ — обыватель полустанковВсегда остаться здесь готовЧтобы забыть о перебранке  Чтобы забыть о гуле улиц  О сотнях тысяч номеров  Когда судьба злобясь сутулится  И хрипло напрягает бровьЖелезных струн — свирепо буриЯ буду изучать сонатыУ бури поступь дикотураИ бедра черные лохматы.

«Океанит простор, наливаясь туманом…»

Op. 46.

Океанит простор, наливаясь туманомОблаками луной и волнами и мнойОкеанит рассудок жемчугами сознаньяБеспросветностью зимней утомясь и остывВ бесконечной пучине рассусолились зданьяЧто возникли смеясь у последней чертыОкеанит простор над былой АтлантидойГде нависли покровы развернувшихся в ночьГде над тайной другая КариатидойВспоминает в легенду ушедшую дочь.

«Над озером склонялся ивный хор…»

Op. 48.

Над озером склонялся ивный хорСледя под ветерком живые струи.

«Быть буре — ночь черна…»

Op. 49.

Быть буре — ночь чернаБыть буре — мрачен океанВ котором ночью нету днаВ котором путь не угадан  В котором столько вечных тайн  Их никогда не взглянет око  Где жребий всех всегда на сваях  Плывешь ты близко, иль далеко.

«В черном доме — нет окна…»

Op. 50.

В черном доме — нет окнаТщетно взоры ищут тениБесконечные ступениК тайне бездна где одна.  В черном доме есть жилец  У него земное имя  Брат сестрица иль отец  Обитающий незримоВ черном доме нет окнаНету входа, нет ответаЦель земная не виднаВ смерти мрак она одета.

«На столе — бокал и фолиант…»

Op. 51.

На столе — бокал и фолиантЛегкомыслие и мудростьТо что любит франтОт чего яснее утро.

Набросок

Op. 52.

В окне — маяк, его далекий глаз…В окне луны — алмаз…В окне Атлантик, тронутый луной…В окне простор иной…К которому еще я не привыкКоторого мне чужд язык…В окне — поэмой океан.В окне туман……

«Тревожной меди глас…»

Op. 53.

Тревожной меди гласПрорежет ночи мракВ уме вопрос погасЧто мучил такЛучистым днемКогда скитались мы вдвоем  Томила боль — была усталость житьИ в сердце никла ночь  Оборвалася нитьИссякла мочь…. . . . . . . . . . . . . . .Быть черной буре быть…Океаническая сытьСурово шевелит холодный палецНаш пароход скиталецЗнает цельПросторНе мель…

«Еще темно, но моряки встают…»

Op. 54.

Еще темно, но моряки встают.Еще темно, но лодки их в волнах…Покинут неги сладостный уют.Ветрило вверх, весло в руках!  Еще темно, но промысел им мил.  Они ревнивы к ловле и добыче  И у бортов и у кормил  Чем на постели им привычный.Покинуты рыбачки у скалы,Где бьются в пену шумные валы,Покинуты приюты знойных нег…Им рок иной… им ветра бег..  Сегодня будет промах иль добыча,  Сегодня станет радость иль печаль.  Ловить, острожить — их обычай  Отдай канат! Спусти… Причаль…Еще темно, но рыбаки в волнах.Они не знают лени и томленья.всегда вперед! Весло, чтоб делать взмах!В том жизни смысл и радость назначенья!!

8 августа 1926 г. в 6 час. утра

на борту парохода «Бостон»

«Трясет, трясет телега жизни…»

Op. 55.

Трясет, трясет телега жизни,Неровен путь и тяжек рок —Пусть экипаж безукоризны,Пусть будет ломовой то трок…  Преодолеем ли подъемы?  По кочкам вниз летит авто,  С волненьем с детства мы знакомы  Не покоряется никто…И только остается грузаРазличье каждого в руках:Тот держит выгод скучных узы,А этот пыльный завтрапрах..  Трясет автомобиль сознанья,  Качает дымный пароход  И даже неподвижность зданий  Не оградит алчбу — народ!Везде движенье и расходы,Везде медлительность утерьИ даже голубые сводыТеряют, выцветая, ярь!!

«Этот дом старика капитана…»

Op. 57.

Этот дом старика капитанаГде часто слышен бури шумГде полог мутного туманаСокрыл полеты смутных дум.  Этот дом старика морехода,  Где так много изведанных карт,  Где волна теребит свои оды,  Не справляясь с обычаем хартий.Этот дом, что стоит на гранитеВ нем хозяин — седой капитан,Путешествий пропетых обитель,Разъясненный раскрытый туман.  Здесь так много различных историй,  Приключений, событий угроз  Тех, что встретились в плещущем море,  Где рассветы закаты из роз…Где душистой горячей корицей,Нагота где привычность, закон,Где смолою замазаны лицаИ где ромом намок небосклон.

«Набрасываю строки беглых дум…»

Op. 58.

Набрасываю строки беглых думПод ветра шумПод взором маяковПод вздох валов.

«Столицы укрепляют берега…»

Op. 59.

Столицы укрепляют берегаВезде видна раз думная оснасткаЧтоб обломать врагу рогаЧтобы была острастка.

«Мне нравится открытый океан…»

Op. 60.

Мне нравится открытый океан(Я не люблю спокойствия заливов).Где четко виден облаковый станСредь розовых блистающих извивов.  Величие полезно созерцать  Оно способно восказбечить дух  Придать ему достоинства и стать,Сказать, что пламень не потух!

«Нетерпеливая и злая она нисходит вешний сад…»

Op. 61.

Нетерпеливая и злая она нисходит вешний садГде всепрощением сгорая цветы волшебные кадятГде зыбкой золотой улыбкой тростинкой лег зовущий мостГде облако неясной рыбкой, где свищет и лукавит дроздГде столько счастья, столько неги, где каждый друг и встречный братГде первых трав звенят побеги, чтоб взвесить рос алмаз-карат…Нетерпеливая и злая идет на розовый песок, чтоб муравьев калечить стаи,Чтоб затемнить плодовый сок; она тиранит мучит птичекИ беломраморной руки цветов страшась РумяноличикиСвои теряют лепестки…Она расплескивает чаши цветочных благовоний в грязьхолодной местью она плящет, как ласку, совершает казньСредь ликования и счастья, среди восторга и щедротОна творит свои заклятья, щипки насмешливых острот…Нетерпеливая и злая и блеск стальной в ее очахОна забвения иглою возносит вечности очаг.

«Всего лишь двести лет назад…»