Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул

Мне приходит в голову, что если я буду так себя вести, то другого секса, кроме онанизма, у меня никогда в жизни и не будет. Если я хочу заниматься настоящим сексом, нужно быть решительным и не бояться получить отказ. Нужно придумать какой-нибудь хитрый способ возобновить разговор.

Первое, что мне приходит в голову, — время от времени громко демонстрировать раздражение, негодующе швырять книгу, а затем снова брать ее в руки с лицом, которое должно выражать: «Ну, дзэн и искусство долбаного ухода за мотоциклом, это ваш последний шанс». Возможно, кто-нибудь из них спросит: «Что, не нравится вам ваша книга?» Тут я и завяжу беседу.

Но либо я делаю это недостаточно нарочито, либо им неинтересно разговаривать о книгах. Либо они приняли меня за слабоумного — вот уж это скорее всего! — или думают, что у меня синдром Турета.

Вторая моя идея более удачна, но не более продуктивна. Я спрашиваю, не присмотрят ли они за моими вещами, пока я плаваю. Смуглая смотрит на меня поверх книги и произносит «Да, конечно», что не побуждает к продолжению разговора, поэтому я просто благодарю и направляюсь к морю. Поплавав, еще раз благодарю.

— Ноу проблем, — говорит смуглянка.

«Черт подери, — думаю я, — это был последний из моих приемов знакомства».

И тут происходит маленькое чудо. Та, что посветлее, спрашивает, не присмотрю ли я за их барахлом, пока они плавают, а та, что потемнее, отвечает ей: «Ну что ты, я посижу здесь, на берегу».

Так вдруг темнокожая и я оказываемся вдвоем. Действительно ли она самая красивая из них двоих, сказать не могу, потому что, как всегда, не решался смотреть на них, кроме как краем глаза или в краткие мгновения разговора. Я и сейчас не решаюсь на нее смотреть. Я просто собираюсь безрассудно атаковать, броситься на амбразуру вражеского пулемета, а захвачу я позиции врага или, изрешеченный пулями, повисну на колючей проволоке, уже не важно — во всяком случае, я выполнил свой долг.

Я решаю действовать не сразу, чтобы ей не показалось, что я ждал возможности застать ее врасплох, когда она останется одна. Но вдруг, словно под действием неодолимых стихийных сил, я вскакиваю на ноги и говорю:

— Извините меня…

И не имею никакого представления, что я скажу дальше.

Она читает, лежа на спине.

— Мм? — произносит она, почти не пошевелившись. Лишь слегка наклонив книгу, чтобы лучше разглядеть из своего укрытия стоящего перед ней типа.

— Я подумал, не будете ли вы так добры, чтобы нанести мне на спину чуточку крема. Мне никак не достать середину, и я боюсь сгореть, — говорю я.

Если бы она захотела меня уничтожить, то запросто могла это сделать. Достаточно было сказать: «Странно, что вы не попросили меня об этом раньше, когда здесь была моя подруга» или: «Может быть, тогда вам лучше надеть майку?»

Она садится, подтягивая под себя длинные загорелые ноги, и говорит:

— Хорошо, если только у вас таких мест не слишком много.

— Ну… э-э… нет, — говорю я, краснея, — я не думаю, что много.

— Да я шучу, — говорит она. — Подходите. Садитесь.

Я повинуюсь. Она принимает баночку крема, которую я протягиваю ей.

— Как же вы все-таки молоды, — говорит она, втирая крем мне в плечи и делая это, к моему облегчению, совсем не эротично, потому что тогда я не смог бы справиться со смущением, а, скорее, быстрыми и решительными профессиональными движениями, как это правильно делать с незнакомыми людьми в подобных ситуациях.

— Правда? — Я не напрашиваюсь на комплименты. Я искренне удивлен.

— Сара дала вам двадцать с небольшим. Я предположила, что не больше девятнадцати.

Незнакомые девушки разговаривают между собой обо мне. Здорово!

— Что ж, — говорю я с пересохшим горлом, — Сара была права, мне двадцать два.

— Двадцать два!

— Должен сказать, что вы обе выглядите не намного старше — я хочу сказать, если вы действительно старше.

— Надо непременно передать Саре ваши слова.

— Ну, так сколько же вам?

— А мама не объяснила вам, что интересоваться у женщины ее возрастом невежливо?

— Ладно. Но если вы и старше меня, то по вам этого не скажешь. Серьезно.

— Спасибо. — Она слегка хлопает меня по плечу. — Все. Готово. Поберегите эту свою серединку. Она выглядит розоватой.

— Хорошо. Спасибо. Кстати, меня зовут Джош.

— Шарлотта.

Я думаю, что сумел бы продолжить эту беседу. Но это уже спесь. Примерно как после секса с Мэг Райен заявить: «А не позвать ли теперь Джулию Робертс и продолжить втроем?»

Разве я не получил за несколько последних минут больше, чем можно было мечтать? В состоянии жуткого страха я приблизился к прекрасной незнакомке и вовлек ее в беседу; оказалось, что я настолько не противен ей, что она смогла намазать мне кремом спину; я выяснил, что они с подругой разговаривали обо мне; наконец, забирая назад свой крем, я настолько осмелел, что долго смотрел ей в глаза — секунды две, а не исключено, что и все три, — и теперь ее образ неизгладимо запечатлелся в моем мозгу.

Если мне и до этого было трудно читать «Дзен и искусство ухода за мотоциклом», то теперь стало совсем невозможно. Я думаю лишь о том, каким сообразительным, смелым и мужественным я оказался. Я не шучу! Этих впечатлений мне хватит для фантазий во время онанирования на долгие-долгие месяцы!

А вот и Сара вернулась, и я знаю, о чем они говорят, потому что слышу: «Он правда так сказал?» — а затем звучит смех, и возникает головокружительно-чудесное (и, надо сказать, никогда ранее не испытанное) чувство, когда две красивые женщины смотрят на тебя и восхищаются твоей молодостью. Это уже слишком. Приходится перевернуться на живот.

Черт! Ужасно неудобно — вот так протыкать песок и не иметь возможности запустить руку в плавки и хоть как-то поправить положение. А если я не придумаю каких-то спасительных действий, то придется пролежать так весь день. Возможно, даже придется ждать, пока они уйдут. Что может вызвать неловкость. Что, если они подойдут попрощаться? Что, если…

— Джош!

Шит, фак, что делать, что делать?

— Н-да?

— Не хочешь с нами выпить?

— Э-э… — Лежать, Понто! Лежать! Ляг, ну пожалуйста! ЛЕЖАТЬ.

— Если ты не пойдешь, мы оставим здесь свои сумки.

— Да, хорошо…

Кого-нибудь когда-нибудь вот так губил его член?

Конечно, я хочу пойти выпить. КОНЕЧНО ХОЧУ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ.

— Мм, — продолжаю мяться я.

Так неловко. Должно быть, я выгляжу очень странно, приклеившись к песку животом. Интересно, догадались ли они.

— М-да, конечно. Я присмотрю за вашими вещами, — говорю я.

— Спасибо. Мы скоро вернемся.