Я - Кукла. Сборник повестей - Евгений Кукаркин

Так началась операция КГБ — Лилия. Ее к нам сначала заслали якобы помирить мафиози, потом- ко мне ее приставили, завели в ресторан, и там она меня отравила. Подсыпала быстрорастворимого порошка в водку, из- за чего я и отключился. Потом Лилия фигурировала на процессе, вместе со всякой швалью. Меня приговорили. После подачи апелляции — не помиловали и я оказался здесь. Пожалуй, все.

— А что, Аслан уехал из города?

— Да. Но дошли слухи, что его прирезали свои.

— А та девица, с длинными ногами? Ты ее видел потом?

— Да.

— А Вилис?

— Он обманул меня и с казанской группировкой, и со всем остальным. Он опять бежал.

— Милиционер, жив?

— Сергей Васильевич. Жив. Только с позвоночником у него плохо. Ладно, все о себе, да о себе. Ты скажи, как твое житье, после Люберцев?

— А никак. Мне предложили съездить в Карабах, где я немного постреляла. Там — та же история, одному хмырю, очень хотелось меня трахнуть. Когда он решительно полез, я прострелила плечо. Опять был скандал и его так же замяли. Меня опять турнули в Россию. Пожив немного, я поехала в Литву к сестре и дочке. Приняла гражданство Литвы, опять не ужилась. В Прибалтике организовывались команды добровольцев в страны СНГ и за границу, под эгидой каких- то непонятных организаций. Меня пригласили организовать команду снайперов — девушек, и я согласилась. И вот с отборной группой, для тренировки, я здесь.

— А как тебе удалось пробить этот вечер?

— Там наверху, я говорю про лагерную верхушку и их домочадцев, страсти вокруг тебя не утихают. Особенно стараются две шлюхи: жена капитана и его великовозрастная дочь. Они ходят на твои выступления, как на праздник и обе по уши влюблены в тебя. Дочь прямо истекает слюной, так хочет с тобой трахнуться. Во-первых, капитан догадывается об этом и, чтоб насолить им, пошел уговаривать полковника дать разрешение на нашу встречу.

— А во-вторых?

— А во-вторых, я сама переговорила с полковником. Он же баб тоже любит. Я потерлась немного, он и поплыл и ни в чем мне отказать не мог. Тут пришел капитан и подтвердил мою просьбу. Полковник согласился и я здесь.

— Как ты думаешь нас сейчас видят? Видят, что мы голые и что мы здесь делаем?

— Конечно. Уверена, что эти шлюхи и другая погань лагеря, сейчас сидит перед экранами в пультовой, а шлюхи дрочат письки, глядя на нас.

— И тебе не стыдно, что они нас голых видят?

— Это, наверно, стыдно тебе. Мне на них наплевать. Баб голых, где угодно сейчас можно увидеть и по телеку, и наяву, и в книгах. И я ни чем от них не отличаюсь. Вот тятьки, — и она руками подняла одну грудь, — вот попка, вот писька, — и она похлопала между ног. — Бабий стандарт.

Герда потянулась и продолжила: «Да и у тебя машинка ничего, впечатляет. В пультовой сейчас все бабы мне завидуют. Поэтому, давай назло им вгони-ка свою машинку в меня еще раз, пусть там все эти суки онанизмом изойдутся, — она вдруг повалилась на меня и поцеловала.

Утром меня разбудил капитан. Герда одевалась в стороне. Потом подошла ко мне, поцеловала и скрылась за дверью.

— Одевайся, — приказал капитан.

Он сел на табуретку и вытащил сигарету.

— Ну как ночь прошла? Хорошо? — затянулся он. — Если бы ты был на гражданке, далеко бы пошел. По крайне мере, весь женский персонал от тебя бы стонал.

— Я уже был на гражданке, капитан.

— Ну, значит, плохо был. Пошли.

Через четыре дня ко мне в камеру опять пришел капитан.

— Пошли на ринг, — сказал он, потом добавил. — Да смотри у меня, никого не сломай, сейчас будет тренировка спецназовцев. Бой, как всегда, в полную силу с арсеналом всех приемов, но не до крови.

— Мне нельзя, а им можно?

— Им можно, если уж ты такой кретин, что позволишь, чтоб тебе пустили кровавую соплю.

Зрителей за решеткой было так же много. Две женщины у решетки, как всегда, открыв рот смотрели, как я скидываю куртку. Зеленые глаза одной сверкали и сверлили меня. Бой был «чистым». В этот раз мне достались, по очереди, пять спецназовцев, которых я быстро и красиво избил, уложив на ковер. Женщины первого ряда вскрикивали от восторга, когда я чистыми приемами валил своих противников на пол.

А на следующий день вечером капитан опять повел меня на третий этаж. Он не уходил, пока я вымылся в ванной и сел на кровать.

— Возьми свою одежду, — сказал он, — и закрой телекамеры. Я тебе разрешаю.

Я повиновался. Капитан вышел за дверь и ввел женщину с очень крутыми бедрами. По лицу ей можно было дать лет 35. Усталое, поношенное, но еще красивое лицо. Фигура полновата, из под юбки выглядывали толстоватые ноги. Капитан обратился к женщине: «Ну, Фани, как договорились» — После этого вышел и запер двери с той стороны. Женщина постояла, разглядывая меня.

— Здравствуй. — и протянула мне руку.

— Здравствуйте. — ответил я.

— Меня звать Фаина, я здесь в части работаю. Я хотела встретится с вами, — и она затеребила правой рукой пальцы левой.

Я улыбнулся ей.

— Садитесь Фаина. Мне тоже хочется хоть с кем-нибудь поговорить. Знаете, в камере так скучно одному.

— Это ужасно, я знаю. Когда я остаюсь дома одна, то хоть на стенку лезь, до того одной тоскливо.

— А часто вы так остаетесь. Разве у вас нет детей?

— Дети есть, да они у бабки. А мужа вот нет, убили его. Говорят, погиб на посту.

— Садитесь, чего вы стоите. Угостить я вас ни чем не могу, но ваше присутствие для меня приятно.

— Правда? — она улыбнулась во все лицо и подсела к столу.

— Вы знаете, я ни одного вашего выступления не пропустила. Я за вас так переживала, так переживала, а когда вы голову косоглазого в решетку вогнали, то всю ночь проплакала, думала вас убьют за это. Но слава богу, все обошлось.

Я встал, подошел к ней. Она тоже поднялась и мы оказались друг против друга. Я положил руки ей на плечи и нежно поцеловал в губы.

— Господи, как хорошо, — прошептала она.

В эту ночь она отдалась мне до мельчайшей клеточки кожи. Фаина была веселой, жизнерадостной женщиной. Она призналась мне, что для того, чтобы попасть сюда, она подкупила капитана, что она видела в пультовой все сцены мои с Гердой, но это не оттолкнуло ее от меня, а наоборот. Я ей так понравился, что она готова ради этих встреч на все. Она рассказала мне о нравах среди верхушки лагеря и особенно несла жену капитана и его дочь. Из ее рассказа я узнал, что лагерем заправляет жена капитана. Она сводит пары бойцов, вмешивается во все дела лагеря, включая вопросы ликвидации кукол, а так же то, что она сексуально больна и трахнулась со всеми мужиками лагеря, включая кухонных рабочих. По словам Фаины, она меня отметила давно, а после моей встречи с Гердой, изорвала все простыни дома, так ей хотелось быть на ее месте. Дочь от мамаши не далеко ушла и доводит отца, добиваясь встречи со мной, правда, под видом частных бесед с интересным человеком.

Но еще больше, я удивился капитану, который предоставил мне дважды встречу с Фаиной. В последний раз произошло событие, сыгравшее большую роль в моей судьбе. Я уже говорил о том, что капитан порекомендовал, чтобы я закрывал глазки телекамер прежде, чем Фаина войдет. Так вот, только мы с Фаиной после бурной любви, стали отдыхать, как вдруг, она заметила, что моя куртка сползла с глазка телекамеры.

— Боже мой, — воскликнула она, — да они же нас видят. Они все видели.

Она бросилась натягивать на себя одеяло. Я вскочил и опять накинул куртку на телекамеру.

— Они, — всхлипывала Фаина под одеялом, — теперь меня затравят, особенно, эта баба.

— Фаина, — начал успокаивать я ее, — все будет в порядке. Я скажу капитану. Он все уладит.

— Ты ее не знаешь. Она всех здесь сожрет и капитана твоего.

Вдруг в дверях заскрежетал ключ и в комнату ворвалась та самая женщина с зелеными глазами, что сидела на каждом бое у решетки, в первом ряду.

— Ах ты, сука, — рванулась она к одеялу. — Иди сюда, паршивка, — и она выволокла Фаину за волосы. — Марш отсюда, потаскуха поганая.

Она схватила ее одежду и, подтащив Фаину к дверям, выкинула ее за дверь вместе с одеждой.

— А ты, кобель, — с яростью повернулась она ко мне, — хочешь, чтоб я тебя быстро сгноила здесь.

Я стоял перед ней голый, но какой- то звоночек переливался в голове: «дверь на ключ не закрыта, дверь на ключ не закрыта, дверь на…» Я подумал, сейчас или некогда: появился шанс удрать, может повезет. Я схватил объятую яростью женщину своими руками, рванул на ней платье и швырнул на кровать. Она пискнула, ее руки схватились за края рваной одежды. Но я дал ей пощечину. Она откинулась на подушку, и я дорвал то, что было на ней. Два часа я делал с ней все, что хотел. Она вскрикивала, стонала и потом затихла, вцепившись руками в матрац. Когда я отвалился рядом, она открыла глаза и захрипела: «Что ты со мной сделал, гаденыш… Правда…, так хорошо мне еще не было… Как я устала.» — и опять закрыла глаза.