Русский дневник - Джон Стейнбек

Идея трактористу понравилась. Вошедшая красильщица ногтей застает бригадиршу в объятиях тракториста и… о чудо! Происходит то, что вам никогда бы не пришло в голову: эта лентяйка принимает решение тоже поработать на благо социалистической экономики! Она остается в деревне. Она с яростью обрушивается на бригадиршу. Она говорит ей: «Я организую свою собственную бригаду! Не только тебе быть в почете и получать награды! Я сама стану бригадиром и буду носить медали!»

Так решаются обе – и любовная, и экономическая – проблемы тракториста, и пьеса завершается, оставляя у всех самые приятные чувства.

Таков сюжет пьесы. На сцене же все пошло по-другому. Действие едва началось, а тракторист успел пройти по сцене туда-сюда всего раз пять или шесть, как Капа разрядил свои фотовспышки, чтобы сделать первую фотографию. Это событие совершенно порушило ход действия. Девушка, которая хотела красить ногти, укрылась за какими-то связками папоротника и до конца сцены оттуда так и не вышла. Тракторист забыл слова. Девушка-бригадир сначала запнулась, а потом попыталась спасти мизансцену, но ей это не удалось. Оставшаяся часть спектакля прошла как бы под эхо: актеры повторяли реплики, подсказанные суфлером, поэтому зрители прослушали пьесу дважды. И каждый раз, когда актерам удавалось наконец снова попасть в текст, Капа разряжал новые вспышки, и актеры снова терялись.

Публика была в восторге. Зрители встречали бурными аплодисментами каждую вспышку.

Легкомысленная сущность декадентствующей девушки выявлялась как в красном лаке для ногтей, так и в нитках стеклянных бус и другой блестящей бижутерии. От вспышек фотоаппарата девушка так разволновалась, что порвала бусы, и бусины раскатились по всей сцене. Это окончательно расстроило действие.

Мы бы никогда не узнали, о чем эта пьеса, если бы нам потом не рассказал о ней суфлер, который по совместительству работал в селе учителем. В финале занавес опустили под бурные аплодисменты. У нас было чувство, что такое прочтение пьесы публике понравилось гораздо больше, чем те трактовки, которые они видели раньше. По окончании спектакля все спели две украинские песни.

Совершенно неугомонные девушки опять захотели танцевать. Вскоре оркестр занял свои прежние места, и девушки снова закружились в вихре танца. Унять их смог только директор клуба. На часах было уже четверть второго, а им надо было вставать в пять тридцать утра, чтобы идти на работу. Но они все равно не хотели уходить; если бы им позволили, то они протанцевали бы всю ночь.

В два тридцать ночи нам были предложены следующие блюда: опять водка в стаканах и соленые огурцы, жареная рыба из деревенского пруда, снова маленькие жареные пирожки с медом и, наконец, превосходный картофельный суп.

К тому времени, когда мы поднялись на холм, было полтретьего ночи, и мы были готовы лечь спать. Но это не входило в планы Мамочки. Должно быть, она начала готовить сразу после того, как мы доели то, что посчитали ужином, и ушли в клуб. Длинный стол снова был заставлен едой. В два тридцать ночи нам были предложены следующие блюда: опять водка в стаканах и соленые огурцы, жареная рыба из деревенского пруда, снова маленькие жареные пирожки с медом и, наконец, превосходный картофельный суп.

Мы просто умирали от переедания и недосыпа. В доме было очень жарко, комната оказалась неудобной. А когда мы выяснили, что нам с Капой предстояло спать вдвоем на узкой кровати Мамочки, то попросили разрешения перебраться в сарай.

Нам постелили свежее сено, сверху положили ковер, и мы наконец легли спать. Мы оставили дверь открытой, но ее кто-то тихонько прикрыл. Видимо, здесь так же боятся ночного воздуха, как в Европе. Мы чуть-чуть подождали, потом встали и снова открыли дверь, но ее снова очень осторожно прикрыли. Хозяева не могли допустить, чтобы мы пострадали от ночного воздуха.

В маленьком сарае сладко пахло сеном. В клетке у стены шуршали и что-то грызли в темноте кролики. По другую сторону глинобитной стены довольно похрюкивали свиньи. Вздыхала во сне корова Любка.

Любка – это новая корова. Мамочка не любит ее так, как любила старую корову. Мамочка говорит, что сама не понимает, зачем она продала свою старую корову. Ее звали Катюшка, это ласковая форма имени Катерина. Она очень любила Катюшку и сама не знает, почему ее продала. Любка – хорошая корова, но у нее нет своего характера, да и молока она дает меньше, чем Катюшка. Каждое утро деревенские дети на целый день выгоняют коров на пастбище, и Любка оказывается в том же стаде, что и Катюшка. И каждый вечер, когда коровы возвращаются и расходятся по своим дворам, Катюшка норовит вернуться в свой старый дом, а Мамочка после короткого разговора выгоняет ее со двора.

– И зачем я сошла с ума и продала Катюшку? – не перестает удивляться она. – Конечно, Любка помоложе, и, наверное, проживет подольше. Но это не такая хорошая корова, да и молока дает не так много, как Катарина.

Ночь была так коротка, что ее практически не было. Мы закрыли глаза, раз повернулись на другой бок – и ночи как не бывало. Во дворе, у сарая, ходили люди, коров уже вывели, в ожидании завтрака визжали и грохотали корытами свиньи. Я не знаю, когда Мамочка успела поспать. Скорее всего, она вообще не спала, потому что несколько часов готовила завтрак.

Чтобы разбудить Капу, нам пришлось повозиться. Вставать он совершенно не хотел. Кончилось дело тем, что его просто вынесли из сарая. Он сел на бревно и долгое время смотрел в пространство.

О завтраке придется рассказать во всех подробностях, поскольку ничего подобного ему свет еще не видел. Началось все со стакана водки, затем каждому подали по яичнице из четырех яиц, по две огромные жареные рыбы и по три стакана молока. После этого появилось блюдо с соленьями, стакан домашней вишневой наливки, черный хлеб с маслом; потом принесли полную чашку меда с двумя стаканами молока и опять стакан водки. Кажется невероятным, что мы съели это все на завтрак, но мы действительно это съели, и нам было хорошо. А что мы переели и неважно себя почувствовали – так это было потом.

Когда Капа их снимал, они бросали взгляд в объектив, улыбались и продолжали работать, работать без перерывов.

Мы думали, что встали рано, но все село с самого рассвета уже работало в поле. Мы вышли на поле, где жали рожь. Мужчины, взмахивая длинными косами, шли в ряд, оставляя за собой широкий валок из скошенной ржи. За ними шли женщины, которые вязали снопы скрученными из соломы веревками, а за женщинами шли дети – они подбирали каждый колосок, чтобы ни одно зернышко не пропало. Они работали напряженно, потому что сейчас для них наступило самое горячее время. Когда Капа их снимал, они бросали взгляд в объектив, улыбались и продолжали работать, работать без перерывов. Эти люди работали так тысячелетиями; потом их труд был ненадолго механизирован, но теперь они снова были вынуждены вернуться к ручному труду – до тех пор, пока у них не появятся новые машины.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});