Светлая полоска Тьмы - Елена Миллер

Правая часть кабинета разительно отличалась от левой, будто комнату разделяла невидимая черта между прошлым и настоящим. Каменная кладка, имитирующей грубо-отесанный камень. Сводчатый потолок перетекал в подвесной. Полукруглый зев камина дарил тепло живого пламени. На полу лежала серая волчья шкура. По разные стороны от нее стояли два старинных кресла с резными деревянными подлокотниками и темно-зеленой обивкой, на краю одного из которых я сидела. На стене, между камином и окном, тускло поблескивала экспозиция средневекового оружия: сабли, мечи, моргенштерны, булава и тому подобные железяки. По другую сторону камина висело большое полотно, занимавшее всю правую часть стены. Оно было без какой-либо рамы и казалось продолжением комнаты.

В центре картины было изображено кресло, двойником того, в котором я сидела, только его занимал мужчина. У него были светлые волосы до плеч, аристократический профиль. Его черный камзол был прост, без каких либо изысков, на ногах высокие сапоги-ботфорты. В руке он держал серебряный кубок. Его поза была расслаблена, глаза полу-прикрыты, будто он дремал. Огромный серый волк лежал у его ног, поблескивая желтыми глазами. Казалось, что он следил за мной, впечатление было, прямо скажем, жутковатым.

Над камином висела еще одна небольшая картина, написанная в примитивной манере: то ли закат, то ли восход на лесной поляне. Мне посетило дежавю, показалось, что я уже где-то видела оба этих полотна. В памяти мелькнул лабиринт "живых" картин, и пропал.

— Это пан Станислав Тарквиновский, польский магнат времен Речи Посполитой, — хозяин кабинета указал на портрет. Он занял кресло напротив, вытянул ноги к огню. Его поза неуловимо напоминала ту, в которой сидел нарисованный пан, только кубка с вином не хватало.

— Твой предок? — вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать. Надо же было так проколоться. Тарквинов и Тарквиновский — считай, одна фамилия, только на разный манер. Хотя этот магнат мог приходиться предком обоим, ему и Зигу, раз они так похожи.

— Не совсем, — Тарквинов улыбнулся, пристально глядя на меня.

В камине весело потрескивал огонь. Тепло разливалось по ногам. Хотелось расслабиться, но присутствие мужчины в кресле напротив не позволяло.

— А кто художник? — спросила я его, чтобы хоть как-то скрыть свой прокол.

— Я.

— Да ты мастер! — мое восхищение было абсолютно искренним.

— Это всего лишь хобби. Настоящий художницей была моя мать.

— Тогда ты унаследовал ее талант в полной мере. Пан прямо как живой, вот только волк, на мой взгляд, крупноват.

Уши нарисованного хищника дрогнули, будто он меня услышал. Я присмотрелась — нет, показалось. Что-то много мне всякого мерещится в последнее время: движущиеся узоры на потолке, шевелящийся волк на картине.

— Войцех такой и есть.

— Кто?

— Волк.

— Понятно. А это что за пейзаж? — я перевела взгляд на картину над камином, чтобы не говорить больше о портрете пана с волком. Чем-то он меня нервировал.

— Моя первая удачная работа, называется "Закат в лесу". Она дорога мне как память.

— А чем еще ты увлекаешься?

— Тебя, правда, это интересует? — он вскинул бровь, совсем как Зиг.

— Не особенно. Кстати, вчера ты обещал мне экскурсию по дому и саду.

— Тогда пойдем, покажу тебе здесь все, — он встал, протянув мне руку.

Пришлось ее принять. Его ладонь была горячей и твердой, сильной. Когда я поднялась, он не выпустил моей руки, выдернуть — не хватило наглости, а может, и желания. Мне понравилось его прикосновение, что пугало. Так, рука об руку, словно дети, мы покинули его кабинет.

* * *

Волк на картине приподнялся, потянулся всем телом, зевнул и спрыгнул в комнату. Цокая когтями по паркету, он неторопливо подошел к креслу, где минуту назад сидела гостья. Понюхал. Лег на волчью шкуру у камина, положив лобастую голову на передние лапы, и прикрыл глаза. Сторожить покои пана Тарквиновского входило в непосредственные обязанности Войцеха.

↑

Глава 26. Вовкулак

Квинт. Поместье пана Тарквиновского недалеко от Кракова. 1653 год.

— Помогите! — чей-то далекий крик вторгся в привычные звуки леса.

Я остановил жеребца, напряженно вслушиваясь. Смеркалось, на небе уже поблескивали первые звезды, край полной луны показался из-за деревьев. Обледеневшие ветки потрескивали на ветру. Заухал филин.

— Что-то не так, пан Станислав? — спросил Зигмунд, мой фамильяр. Его гнедая остановилась рядом с моим вороным.

Лютик тихо заржал, приветствуя красотку Ветреницу. Моего жеребца так прозвали за любовь к этим цветочкам. Жеребенком он пасся на приречном лугу, полном лютиков.

— Кто-то зовет на помощь, — я продолжал слушать лес. Далекий крик повторился. — Вот опять. Слышишь?

— Нет, — Зигмунд пожал широкими плечами. Черный овчинный тулуп мехом наружу и такая же шапка делали его похожим на косматого зверя, взгромоздившегося на лошадь. — Где?

— Вон там, — я указал влево. Вопли несчастного снова коснулись моего чуткого слуха, теперь это уже был нечленораздельный крик боли. — Пойду поохочусь, а ты поезжай в замок.

Я бросил поводья Лютика Зигу и спешился. Он привязал их к луке своего седла и спрыгнул следом. Я уже избавился то плаща и камзола.

— Это может быть ловушкой, пан Станислав.

— Не, это всего лишь оголодавшие волки напали на какого-то смерда. Засаду бы я учуял, ты же знаешь.

Он кивнул, мол, вам виднее, вельможный пан. Что-то быстро он сдался. Зигмунд Ковальски частенько мне возражал, но не в бою, приказы он выполнял безоговорочно. Иногда мы даже спорили, не как слуга и господин, как друзья. Я снял пояс с оружием и передал ему. Он положил его в седельную сумку Лютика и стал собирать мою одежду в плащ. Последними туда отправились сапоги. Связав полы плаща, он приторочил получившийся тюк к моему седлу.

— Удачной охоты, пан Станислав, — Зигмунд запрыгнул в седло и тронул лошадь.

Норовистый Лютик заржал, не желая идти в поводу за Ветреницей, привык всегда быть впереди, жеребец есть жеребец. Я подошел, погладил его по морде, успокаивая. Он смирился и пошел следом за кобылой Зигмунда.

Я обернулся черной пантерой и поспешил на зов несчастного. Ночное зрение окрашивало мир во все оттенки серого. Тысячи запахов и звуков врывались в мое сознание и вели к цели.

На небольшой поляне стая волков рвала человека. Матерый самец, вожак, вцепился в жертву. Я прыгнул, перебил ему хребет и отбросил в сторону. Он заскулил. Я оскалился и угрожающе зарычал, обводя взглядом поляну. Самки и более слабые самцы пятились к деревьям. Ягуар для них был зверем невиданным. Четверо здоровых волков, окружали меня. Я прыгнул, не дав этой четверке напасть первыми. Мои клыки сомкнулись на глотке самого молодого и наглого из них. Рывок — сладкая кровь хлынула в пасть. Второй, воспользовавшись моей пирушкой, напал со спины. Я стряхнул его с загривка и отшвырнул в третьего. Тот ловко увернулся и прыгнул, целясь мне в глотку, но я отбил его атаку еще в прыжке. Он отлетел в сторону поднимающегося второго, повалив того обратно на снег. Прыткий четвертый ухитрился вцепиться в мою заднюю лапу, за что получил когтями по морде. Багровая кровь потекла из разодранных глаз и глубоких царапин — он заскулил и разжал челюсти. Третий улепетывал с поляны во всю свою побитую прыть. Второй полз в том же направлении, подволакивая задние лапы. Я догнал его и разорвал шею. Огляделся. Два серых трупа и обездвиженный вожак лежали на поляне. Остальная стая ушла, но недалеко, они выжидали с подветренной стороны к северу отсюда. Четвертый катался по снегу и жалобно скулил, прикрыв лапами окровавленную морду. Добив его, я подошел к человеку.