Понаехавшие (апрель 2008) - журнал Русская жизнь

На стадии полового созревания, когда у юной женской особи формируются вкусы и предпочтения, она, присматриваясь к потенциальным производителям потомства, вряд ли способна рассуждать в социокультурном или политическом смысле о кавказце: она смотрит проще и конкретнее: симпатичный или нет. И если не углубляться в социопсихологический анализ своих ощущений с далеко идущими последствиями, а зафиксировать первое общее впечатление, описать поверхностный собирательный образ кавказца, то надо признать страшную вещь: среди них немало симпатичных, сексуально привлекательных, а иной раз встречаются и бесспорные красавцы этакого псевдоитальянского или псевдолатиноамериканского пошиба, в сравнении с которыми невзрачный, бледнолицый славянский тип зачастую проигрывает чисто визуально, да и по внутренней силе.

Широко распространенное социальное неодобрение симпатии к «хачикам» не в состоянии отменить факт природной сексапильности кавказца, а приводит лишь к когнитивному диссонансу в женской голове - между не всегда осознаваемой «вечно бабьей» тягой к брутальности, к подчеркнутой маскулинности того животного оттенка, которая присуща кавказцам, и благоприобретенным предубеждением «цивилизованного», как бы европейского человека, умеющего пользоваться ножом, вилкой и носовым платком, к диким «детям гор», чей смуглый цвет кожи подсознательно ассоциируется с какой-то небритостью, немытостью и антисанитарией. Диссонанс этот сообщает отношению русской женщины к кавказцу повышенный саспенс: она и хочет его, ну как минимум, попробовать разок, но и побаивается одновременно; она и интересуется им как чем-то необычным, принципиально инородным для среды, в которой она выросла, но и немножко брезгует; ей и приятно его навязчивое внимание, выглядящее иногда таким искренним; но и понятно, что этим вниманием пользуются практически все самки; она вроде бы и относится к кавказцу свысока, считая себя более высокоразвитым и окультуренным существом, но интуитивно ощущает, что с ним будет не так просто договориться и справиться, как с аморфным и податливым русским мужиком, на которого чуть прикрикнул - и он как шелковый.

В таком слагающемся из разнонаправленных чувств сексуальном интересе к кавказцу есть что-то приблизительно сходное с сексуальным любопытством к негру. Вступить в подобную межрасовую связь столь же экзотично, и также не всегда абсолютно ясно, стоит ли спутавшейся с цветным рабом белой госпоже гордиться такими достижениями («А у тебя был негр? Нет? Да ну, у меня тут был один, и знаешь, ничего особенного…») или лучше хранить воспоминания о них в глубине души, чтобы не шокировать своих не склонных к эротическим авантюрам знакомых, и тихо ощущать над ними внутреннее превосходство («Если бы они только могли вообразить, какое это незабываемое ощущение - трахнуть негра!»). И если в Америке с негром гуляй сколько влезет, общественное мнение притерпелось, то в случае более или менее постоянного романа с понаехавшим кавказцем для ощущения превосходства над не такими раскрепощенными, зашоренными окружающими есть все основания: открытые отношения с инородцем требуют от русской девушки известной смелости и готовности плевать на как минимум косые взгляды соотечественников, если не на повышенное внимание со стороны милиции.

Есть, впрочем, у лица кавказской национальности как сексуального объекта ощутимое преимущество перед овеянным эротическими мифами афроамериканцем: за настоящим, аутентичным, живущим в родной стихии, а не обрусевшим в университете Патриса Лумумбы, диким негром надо лететь за океан, а кавказский мужчина вас сам найдет, и даже живя бок о бок с русскими, он все равно останется самым что ни на есть настоящим кавказцем, поскольку обрусению подвержен мало и неохотно. Имеются в виду не только такие внешние признаки, как манера говорить и смотреть, одеваться и жестикулировать, но, что более важно, - выражающийся во всех этих деталях менталитет. Хотя трудно сказать, насколько тут уместно слово «менталитет», подразумевающее способ рассуждения, образ мыслей, а у кавказца вместо мыслей, скорее, эмоции, вместо рационального анализа - звериное чутье, вместо менталитета - темперамент, и он им одним, в крайнем случае, прекрасно обходится (не потому что он глуп и не способен к умозаключениям, а потому что иначе устроен психически и использует то оружие, которым лучше владеет).

Благодаря этой своей особенности кавказец способен притягивать не только не слишком требовательную русскую простушку, жаждущую размножения или легкого сексуального приключения, но и интеллигентку, которую трудно удивить умниками с высшим образованием, зато можно подкупить открытостью и непосредственностью, - а ее охотно демонстрирует кавказец, где бы вы его ни встретили: в будке сапожника, на рынке, в заведении общепита, жанр которого точнее всего обозначается словом «шалман», или в раздолбанной «пятерке», которая в любой момент готова притормозить рядом с вами без всяких мановений с вашей стороны. При этом, как бы женщина неприступно ни держалась, как бы ни была дорого одета, как бы ни подчеркивала свой статус хозяйки положения, на которую какой-то «чучмек», живущий на птичьих правах в столице, не смеет и глаз поднять, он не испытывает никаких комплексов и ни малейшего смущения. Он действительно не замечает дистанции, которую вы пытаетесь установить и держится с любой женщиной совершенно на равных. Шовинисты могут объяснить это тем, что хотя у кавказца существует культ женщины как матери и сестры, но распространяется он только на его скромных и порядочных родственниц, а русскую оторву в мини-юбке он априори не уважает, считая ее потаскухой, доступной каждому. Но можно также предположить, что такая напористая и эгоцентричная манера поведения кавказца, не понимающего, как ему могут отказать, объясняется его глубинной уверенностью, что при любых раскладах мужчина женщине нужен больше, чем она ему. Многих женщин, особенно привыкших строить своих соотечественников, хоть в семье, хоть на работе, столь панибратская развязность раздражает и заставляет вообще избегать малейших бытовых контактов с кавказцами, что, однако, с каждым днем становится все сложнее. Но есть и женщины, которые находят некую незамысловатую приятность в кавказской готовности с полпинка завести беседу по душам и без лишних церемоний перевести ее в откровенное приставание.

Понятно, что цветистые комплименты, которые кавказец на автомате, инстинктивно отвешивает каждой встречной женщине, - это в основном лесть. Но для довольно большого количества русских женщин заурядной внешности, желающих в кои-то веки услышать хоть пару восторженных фраз в свой адрес, самый надежный шанс - пойти на рынок, выбрать самого жгучего брюнета из торговцев и начать вдумчиво, неторопливо приценяться к какой-нибудь хурме. Можно даже ничего не покупать, но коммуникация гарантирована: тебе не просто назовут цену, но преподнесут ее в какой-нибудь куртуазной обертке типа: «Для такой красивой девушки всего 150». И если продавец не совершеннейший сморчок, а обладает хотя бы минимальным обаянием, эта простейшая ловушка срабатывает, потому что трудно пусть и на пару секунд не почувствовать скачок самооценки на миллиметр вверх и не поверить: если ты действительно такая красавица, как он клянется мамой, то 150 - считай даром.

Аналогичную технологию успешно используют кавказские таксисты - в их дребезжащую, неухоженную и слишком жарко натопленную машину ты иногда залезаешь словно под каким-то гипнозом, хотя при этом рассудком прекрасно понимаешь, что русский шофер в следующей же притормозившей иномарке довезет тебя быстрее, комфортней, дешевле и молча. Но что-то тянет тебя именно в облупившееся кресло к кавказскому извозчику, который хоть и становится все более повсеместным явлением в мегаполисах, но все равно каждый раз не то чтобы удивляет тебя, но интригует, соблазняет не своей гипертрофированной галантностью, но возможностью ощутить как будто дуновение южного ветра из какой-то другой, по-другому устроенной реальности, с другими понятиями, ценностями и неписаными законами. Слушая рассказы такого шофера о его многочисленной семье или отвечая на его расспросы, замужем ли ты, которые неизбежно закончатся приглашением из серии «туда-сюда, потанцуем» (цитируя один из принципиальных для формирования в советском женском подсознании образа кавказца фильм «Мимино»), привычно отшучиваешься от дежурных приставаний, но при этом пытаешься мысленно представить картинку: как живет, где спит, что ест, как проводит свободное время этот человек, попавший в Москву из совершенно другого мира? И какие такие коврижки выманили его из привычного окружения в неуютную враждебную среду, в которой он, несмотря на свое сомнительное и бесправное положение, продолжает сохранять бодрость духа, приподнятое настроение и повышенный тонус, так контрастирующий с повадками вечно недовольных и издерганных аборигенов? Какова, так сказать, цель его приезда, кроме, понятное дело, геноцида русского народа, которым экстремисты считают браки русских женщин с кавказцами?