Хлеб с ветчиной - Чарльз Буковски

Этот ублюдок облажал меня по полной программе.

Потом Флосс пробил мне еще три прямых страйка. Клянусь, ему было, по крайней мере, года 23, и, вероятнее всего, он был полупрофи.

В конце концов одному парню из нашей команды удалось выиграть у него переход на первую базу.

Но зато я неплохо управлялся на поле. Мне удалось словить несколько мячей. Я носился от фланга к флангу, как заведенный. Я знал, чем скорее я снова окажусь под пушечным обстрелом Котенка, тем быстрее мне удастся решить эту проблему. Но Флосс больше не пытался выбить из меня мозги. Он просто уничтожал наших бэттеров одного за другим своим броском по центру. Я надеялся, что это дело времени. Главное, мне снова взять в руки биту.

Но ситуация становилась все хуже и хуже. Я нервничал. И девчонки тоже. Оказалось, что этот зеленоглазый выродок не только убойный питчер, но и виртуозный бэттер. Первым ударом он взял полный круг, вторым — двойной проход. Третий раз он заложил крутую свечу между Эйбом, который стоял на второй базе, и центром — где был я. Я бросился в атаку, девки завопили, а Эйб, задрав башку, таращился на мяч и медленно отступал. Его слюнявый рот был открыт.

— Я возьму! — выкрикнул я и помчался к месту предполагаемого приземления.

По правилам, это был мяч Эйба, но как я мог позволить ему взять его — этому идиоту-книгочею, которого я почти ненавидел? Мяч падал, и я несся наперерез Мартенсону. На полном ходу мы врезались друг в друга в тот самый момент, когда мяч уже почти влетел в его ловушку. Эйб отскочил и грохнулся на землю. Мяч был все еще в воздухе, и я подхватил его.

— Эй ты, тупорылый, вставай, — прикрикнул я на Эйба, все еще лежавшего на земле.

Но он не поднимался. Парень плакал, схватившись за свою левую руку.

— Я, кажется, сломал себе руку, — прохныкал он.

— Вставай, говно куриное!

В конце концов он все же поднялся и поковылял с поля, продолжая реветь и придерживая руку.

Я огляделся и выкрикнул:

— Ладно, продолжаем игру!

Но все стали расходиться, даже девчонки. Очевидно, игре был конец. Какое-то время я еще околачивался на поле, но потом тоже поплелся домой…

Перед ужином зазвонил телефон. Ответила мать. Вскоре ее голос задрожал от волнения. После того как она повесила трубку, я слышал, что она переговорила с отцом.

И вот мать вошла в мою комнату.

— Пожалуйста, спустись в гостиную, — сказала она.

Я спустился и сел на кушетку Они расположились на стульях. Так было заведено: стулья — для своих, кушетка — для гостей.

— Звонила миссис Мартенсон. Ты сломал ее сыну руку. Это подтвердил рентген.

— Несчастный случай в игре, — сказал я.

— Она сказала, что собирается подать на нас в суд. У них будет еврейский адвокат. Они обдерут нас до нитки.

— Много они не возьмут.

Мать заплакала, как всегда, беззвучно. Слезы капали все быстрее и быстрее, пока не полились сплошным потоком. Я видел, как заблестели ее щеки в вечерних сумерках.

Наконец она вытерла глаза платком. Их светло-коричневый цвет замутился.

— Как ты сломал этому парню руку?

— Ну, была свечка. Мы оба бросились за ней.

— Что значит «свечка»?

— Это когда непонятно, на кого идет мяч. Кто возьмет его, тот и возьмет.

— Значит, ты взял эту «свечку».

— Да.

— Но как твоя «свечка» поможет нам? У жида-адвоката нет «свечки», но у него есть сломанная рука.

Я встал и отправился в свою комнату дожидаться ужина. Отец больше ничего не сказал мне. Он был смущен. С одной стороны, его терзала опасность потерять ту малость, которой он обладал, но, с другой стороны, он был очень горд тем, что его никчемный сын смог сломать чью-то руку.

43

Джимми Хэтчер работал в бакалейной лавке на полставки. Никто из нас не мог найти себе работу, а Джимми всегда был при должности. С его личиком кинозвезды и грандиозным телом, которое было у его матери, проблем с получением работы не возникало.

— Сможешь сегодня после ужина прийти ко мне? — спросил меня однажды Джимми.

— Зачем?

— Я натаскал из лавки пива. Выпьем.

— А где ты его держишь?

— В холодильнике.

— Покажи.

Мы находились в паре кварталов от его дома и вскоре были уже на месте. В подъезде Джимми остановился.

— Подожди-ка, мне надо проверить почту, — сказал он, достал ключ и открыл почтовый ящик.

Он был пуст. Джимми закрыл его и отошел к соседнему.

— Мой ключ подходит к ящику одной женщины. Смотри.

Джимми открыл ящик, там лежало письмо. Он достал его, вскрыл и зачитал мне:

«Дорогая Бэтти. Я знаю, что этот чек придет слишком поздно, и что ты его очень ждала. Я потерял прежнюю работу. Пришлось искать другую, это и задержало меня. Наконец я могу выслать тебе чек. Надеюсь, что у тебя все хорошо. Люблю, Дан».

Джимми вытянул чек, рассмотрел его и потом разорвал. То же самое он сделал и с письмом. Сунув обрывки в карман пальто, Джимми закрыл ящик.

— Пошли.

Мы вошли в его квартиру, прошли на кухню, и Джимми распахнул холодильник. Он был забит банками с пивом.

— И твоя мать знает?

— Конечно. Она пьет с удовольствием. Джимми закрыл холодильник.

— Джим, а правда, что твой отец вышиб себе мозги из-за твоей матери?

— Да. Он позвонил по телефону и сказал ей, что держит пистолет у виска. «Если ты не вернешься, я убью себя, — сказал он. — Ты вернешься ко мне?» Мать сказала: «Нет». Прогремел выстрел.

— А что твоя мать сделала?

— Повесила трубку.

— Ладно, до вечера.

Я сказал родителям, что иду к Джимми делать домашнее задание. «Свое собственное задание», — подумал я при этом.

— Джимми хороший мальчик, — сказала мать.

Отец промолчал.

Джимми достал первую партию пива, и мы приступили. Вот это мне было по душе. Мать Джимми работала в баре до двух ночи, и квартира была в нашем распоряжении.

— Твоя мать очень красивая, Джим. Как так получается, что некоторые женщины просто красавицы, а другие выглядят уродами? Почему все женщины не могут иметь такое прекрасное тело?

— Откуда я знаю. Наверное, если бы все бабы были такие красивые, они просто надоели бы нам.

— Пей больше. Чего ты тормозишь?

— Ладно.

— А то я сейчас напьюсь и отпизжу тебя.

— Мы же друзья, Хэнк.

— У меня нет друзей. Выпьем!

— Да куда ты торопишься?

— Чтобы добиться эффекта, нужно все прикончить.

Мы открыли еще по банке.

— Если бы я был бабой, то носил бы самые короткие юбки, чтобы всех мужиков стояк мучил, — сказал Джимми.

— Кончай хуйню городить.

— У моей матери есть знакомый, он пил ее ссаки.

— Что?

— Да. Они бухали всю ночь, потом он лег в ванну, а она нассала ему прямо в рот. За это он отстегнул ей 25 долларов.

— Она сама тебе это рассказала?

— С тех пор, как умер отец, она ничего от меня не скрывает. Получается, что я занял его место.

— Ты что же, и…

— Да нет. Просто она мне доверяет.

— Как тому парню в ванной.

— Ага, примерно так.

— Ну, расскажи мне еще чего-нибудь.

— Хватит.

— Тогда давай выпьем. А говно твоей матери никто не ел?

— Не надо так говорить, Хэнк.

Я прикончил свою банку и зашвырнул ее в угол комнаты.

— Мне нравится у тебя. Наверное, я переберусь сюда. Я сходил на кухню и приволок еще шесть банок пива.

— Я крутой чувак, — заявил я. — Радуйся, что таскаешься со мной.

— Мы же друзья, Хэнк.

Я сунул ему под нос свежую банку.

— На, пей! — сказал я и пошел поссать.

Ванная комната отличалась своей изысканностью: полотенца яркой расцветки, темно-розовый половик, даже стульчак на унитазе был розовый. Я представил себе, как на него опускается огромная белая задница Клер. Да, ее звали Клер. Потом я оценил свой невинный член.

— Настоящий мужик, — отметил я. — Любому могу порвать жопу.

— Хэнк, мне нужна ванная, — послышался за дверью голос Джимми.

Мы поменялись местами. Я услышал, как его рвало.

— Говнюк, — сплюнул я в его сторону и вскрыл свежую банку пива.

Через некоторое время вернулся Джим, вид у него был бледный. Я сунул ему банку.

— Пей! Будь мужиком! Ты был мужиком, когда пиздил это пиво, теперь, чтобы остаться мужиком, ты должен его выпить!

— Сейчас, мне надо немного передохнуть.

— Пей!

Я плюхнулся на кушетку. Мне нравилось быть пьяным. Я понял, что полюблю пьянство навсегда. Оно отвлекало от реальности, а если мне удастся отвлекаться от этой очевидности как можно чаще, возможно, я и спасусь от нее, не позволю вползти в меня.

Я посмотрел на Джимми и рявкнул:

— Пей, щенок! — потом запустил свою опустевшую банку через всю комнату в угол.

— Давай, расскажи мне чего-нибудь еще о своей мамаше, Джим-бой. Какого она мнения о том мужике, который лакал ее ссаки в ванной?