Храни меня, любовь - Светлана Полякова

— Она за Пашку беспокоится, — объяснила Диме Шерри.

Он знал.

Но — Тоня вдруг обернулась к Шерри и сказала:

— Тебя. Мужской голос.

ГЛАВА 5

«Право, смешно как, — думал он. — Взрослый человек. Я взрослый человек. А мои руки дрожат».

Он опасливо обернулся на закрытую дверь ванной. Звук воды успокоил его. Она не услышит. Она там, и в конце концов, их ведь уже нет. Их. Двоих. Уже давно по одному…

Он зашел в Анькину комнату.

— Па, тише, — прошептала девочка. — Ты разбудишь Мишку…

Она лежала, прижав к себе «новообретенное счастье», и сама старалась дышать как можно тише. Ее вера в существование у Мишки души была так трогательна и так заразительна, что он и сам старался ступать неслышно и сдержал дыхание, наклоняясь к дочке, чтобы поцеловать ее на ночь.

— Спокойной ночи, — прошептал он. — И хороших снов.

— А ее? — сонно спросила девочка, указывая на игрушку.

Он поймал себя на том, что улыбается невольно, глядя на добродушную морду нового Анькиного друга. «Она держала его в руках».

И — как она бросилась помогать им, смешная девочка с несчастным личиком, и — ему вдруг до боли стало обидно, что она — несчастна… «Я хотел бы сделать тебя счастливой, — подумал он. — Чтобы на дне твоих глаз плескалось не отчаяние и боль. Чтобы ты смотрела спокойно и уверенно, зная, что твоя жизнь — наполнена светом и любовью…»

А Анька уже посапывала, прижимая к себе эту Мишку, еще хранившую воспоминание о ее прикосновениях. Он осторожно дотронулся до нее и закрыл глаза, пытаясь почувствовать ее легкие пальчики, и — ему показалось, что она на самом деле коснулась его руки.

Маленькая девочка. Такая же, как Анька.

Он вздохнул.

Осторожно, стараясь не шуметь, вышел из комнаты. Посмотрел в сторону закрытой двери ванной — почти с ненавистью. «Если бы ты исчезла, — подумал он. — Просто исчезла. В конце концов, у тебя же есть любовник. Почему тебе не уйти к нему? Я же не хочу, чтобы ты умерла. Просто — чтобы ты ушла…»

И тут же ему стало стыдно, потому что — даже ее смерть не огорчила бы его, он снова лицемерил сам с собой. И эта привычка лицемерить — тоже была от этой жизни, в ее убогом, жалком мирке.

Он вспоминал сейчас все ее слова — такие старательно уверенные, схематичные, все ее интонации… И — невольно снова и снова попадал в сети ее незыблемой правоты.

И рука снова потянулась к телефону. Так к соломинке тянется утопающий, усмехнулся он.

Он помнил номер, который она дала. «Я сейчас у подружки живу, — сказала она. — Так получилось…»

Он понял, что его догадки были правильными. Она несчастна. И ему захотелось взять в свои руки ее замерзшие ладошки и нежно коснуться губами — чтобы успокоить ее…

Она ведь так была похожа на Аньку…

Он долго слушал гудки, оглядываясь на дверь, как школьник, и больше всего боялся двух вещей. Что сейчас откроется эта чертова дверь. И появится Лора. И он не успеет услышать ее голос.

И — второе, чего он боялся еще больше. Что, услышав ее голос, он ничего не скажет. Он повесит трубку…

Потому что так ведь будет лучше. Для них всех. Так будет спокойнее. Каждый останется со своим несчастьем.

Но дверь не открылась. Он услышал Лорины шаги. Она прошла мимо. И трубку наконец взяли. Чувствуя, как прерывается дыхание, он попросил позвать ее к телефону.

А потом услышал ее голос.

— Алло…

Голос был напряженный, он понял, она кого-то боится. И даже подумал, что она боится его. Точно так же, как и он. Это вечный парадокс, усмехнулся про себя невесело, про него еще Александр Степанович Грин писал — все мы жаждем чуда, но — когда оно перед нами, на обломках серого дня, засияет, готовы спрятаться… Вот и держимся за серость дня, за наше вечное несчастье…

— Алло, я вас слушаю, — повторила она.

— Это Андрей, — сказал он тихо.

Голос прозвучал глухо, и — как будто он признавал себя виноватым в чем-то, и — боялся…

— Андрей? — переспросила она.

«Ну да… Она ведь не обязана меня запомнить…»

— Вы помогли мне сегодня. Мишку помните?

— Да, конечно, помню. — Ее голос зазвучал по-другому. Она обрадовалась. И ее радость передалась ему, и стало так легко, что он улыбнулся.

— Спасибо вам, — сказал он. — Анька заснула счастливая и наделила эту Мишку человеческими чертами…

— Дети всегда такие, — рассмеялась она. — У моей подружки сын даже своей кровати говорит «спокойной ночи» и «доброе утро»…

Она что-то рассказывала ему еще про сынишку своей подруги, а он стоял и улыбался, слушая ее голос. Она неправильно произносила некоторые слова — а ему и это нравилось, вот ведь какая странность.

— Как хорошо, что вы позвонили…

Он замер, пытаясь унять дыхание, ставшее отрывистым, похожим на дыхание Волка, когда тот волновался. «Как хорошо, что вы позвонили», — повторил про себя.

Он был готов слушать ее вечность, растворяясь в звуках се голоса, и больше всего ему хотелось быть ей нужным.

Именно ей. Именно — нужным. Необходимым как воздух. И оттого что это — невозможно, хотелось этого еще сильнее. Напротив телефона было зеркало — Лора старалась сделать так, чтобы эти зеркала были повсюду. А он ненавидел их. И сейчас это зеркало, безмолвный Лорин союзник, ее агент, усмехалось ему в лицо — с помощью его собственного отражения. Взгляни на себя, ты стар, ты обрюзг, ты выглядишь отвратительно… Неужели ты надеешься стать необходимым этой юной девочке, именно ты — а не твои чертовы деньги, не твое положение?

Стало больно дышать. Ему хотелось положить трубку. Ничего не объясняя. Просто — положить трубку. Вернуться в строго ограниченный собственный круг бытия.

Но он, собрав последние силы к сопротивлению, сказал:

— Я хотел завтра пригласить вас куда-нибудь…

Она молчала.

— Я не настаиваю, — сказал он. — Я понимаю, что… — «Выгляжу смешно», — чуть не добавил он, но вовремя спохватился: — У вас могут быть другие планы…

— Нет, у меня нет планов никаких, — сказала она. — Я с удовольствием. Я… Просто я растерялась. Немножко…

И он понял — она говорит правду. Он назначил ей встречу, и она ойкнула — «там же дорого», а он рассмеялся. И когда уже повесил трубку, поймал себя на том, что ему хочется смеяться еще, и почему-то появилась незамысловатая песенка, внутри, неизвестно откуда…

«Я же своей рукою сердце твое прикрою, можешь лететь и не бояться больше ничего…»

Шерри положила трубку. Она улыбалась и — сама не могла понять чему. Она шла к телефону, уверенная, что это Бра-вин. И ей было… Нет, не хорошо. Ей было по-другому. Она прикусила губу, нахмурилась, пытаясь определить свое состояние. Ей было торжествующе… Вот как.