Любовь небесного цвета - Игорь Кон

О сексуальности самого Есенина существует много мифов и недоказанных предположений. Есенин хвастался количеством «своих» женщин, но его отношение к большинству из них было довольно циничным. Некоторые близко знавшие его люди утверждали, что он вообще не мог никого глубоко любить, хотя добивался, чтобы любили его. Эта потребность быть любимым распространялась и на мужчин, многие из которых влюблялись в обладавшего редким, поистине женственным, шармом, поэта. Есенин явно предпочитал мужское общество женскому, охотно спал с друзьями в одной кровати, обменивался с ними нежными письмами и стихами.

Особенно «подозрительной» выглядит его дружба с Анатолием Мариенгофом. «Милый мой, самый близкий, родной и хороший», — писал он ему из Остенде. Откровенно любовным кажется стихотворение «Прощание с Мариенгофом»:

Есть в дружбе счастье оголтелоеИ судорога буйных чувствОгонь растапливает тело,Как стеариновую свечу.

Возлюбленный мой! Дай мне рукиЯ по иному не привык,Хочу омыть их в час разлукиЯ желтой пеной головы….

Прощай, прощай. В пожарах лунныхНе зреть мне радостного дня,Но все ж средь трепетных и юныхТы был всех лучше для меня.

Но мужская дружба может быть нежной и без эротических обертонов. Когда много лет спустя после смерти обоих друзей вдове Мариенгофа рассказали сплетню, будто Есенин ревновал к ней Анатолия и женился на Айседоре Дункан в отместку за его «измену», она просто рассмеялась. Разумеется, жены — не лучшие знатоки гомоэротических увлечений своих мужей. Но слишком определенные точки над i не столько проясняют, сколько запутывают тонкие материи человеческих взаимоотношений. Наиболее обстоятельный биограф Есенина Гордон Маквей считает Есенина «латентным бисексуалом». Такую формулу можно применить практически к любому мужчине.

Умышленно эпатировал публику, вызывая всеобщие пересуды, основатель журнала «Мир искусства» и создатель нового русского балета Сергей Дягилев (1872–1929). Разносторонне талантливый и предприимчивый человек, Дягилев рисовался своим дэндизмом, а «при случае и дерзил напоказ, не считаясь a la Oscar Wilde с „предрассудками“ добронравия и не скрывая необычности своих вкусов на зло ханжам добродетели…».

Первой известной любовью Дягилева был его двоюродный брат Дмитрий Философов (1872–1940). Обладатель «хорошенького, „ангельского“ личика», Философов уже в петербургской гимназии Мая привлекал к себе недоброжелательное внимание одноклассников слишком нежной, как им казалось, дружбой со своим соседом по парте, будущим художником Константином Сомовым.

«Оба мальчика то и дело обнимались, прижимались друг к другу и чуть что не целовались. Такое поведение вызывало негодование многих товарищей, да и меня раздражали манеры обоих мальчиков, державшихся отдельно от других и бывших, видимо, совершенно поглощенными чем-то, весьма похожим на взаимную влюбленность». «Непрерывные между обоими перешептывания, смешки продолжались даже и тогда, когда Костя достиг восемнадцати, а Дима шестнадцати лет… Эти „институтские“ нежности не имели в себе ничего милого и трогательного» и вызывали у многих мальчиков «брезгливое негодование».

После ухода Сомова из гимназии, его место в жизни Димы занял энергичный, румяный, белозубый Дягилев, с которым они вместе учились, жили, работали, ездили за границу и поссорились в 1905 году, когда Дягилев публично обвинил Философова в посягательстве на своего юного любовника.

Создав собственную балетную труппу, Дягилев получил новые возможности выбирать красивых и талантливых любовников, которым он не только помогал делать карьеру, но в буквальном смысле слова формировал их личности. Эротические пристрастия Дягилева были запрограммированы жестко, он увлекался только очень молодыми людьми. Его знаменитые любовники-танцовщики — Вацлав Нижинский, Леонид Мясин, Антон Долин, Сергей Лифарь пришли к нему 18-летними, а его последнее увлечение — композитор и дирижер Игорь Маркевич — 16-летним.

Властный, нетерпимый и в то же время застенчивый (он стеснялся своего тела и никогда не раздевался на пляже), Дягилев не тратил времени на ухаживание. Пригласив подававшего надежды юношу к себе в гостиницу, он сразу же очаровывал его властными манерами, богатством обстановки и перспективой блестящей карьеры. Его обаяние и нажим были настолько сильны, что молодые люди просто не могли сопротивляться. Мясин, который не хотел уезжать из Москвы, пришел к Дягилеву во второй раз с твердым решением отклонить предложение о переходе в дягилевскую труппу, но на вопрос Дягилева, к собственному удивлению вместо «нет» ответил «да».

Никто из этих юношей не испытывал к Дягилеву эротического влечения. Мясин и Маркевич, по-видимому, были гетеросексуалами, Нижинский до знакомства с Дягилевым был любовником князя Львова, а Дягилева больше боялся, чем любил. Если называть вещи своими именами, Дягилев злоупотреблял своим служебным положением, а молодые люди отдавались ему ради карьеры. Работать и жить с ним было невероятно трудно. Он требовал безоговорочного подчинения во всем, бывал груб на людях, отличался патологической ревностью (Лифарь называл его «Отеллушка»), ревнуя своих любимцев и к женщинам и к мужчинам, включая собственных друзей.

Однако он давал свои любовникам не только положение и роли, которых они безусловно заслуживали, но за которые в любой труппе идет жесткая конкуренция и ради их получения которых молодые актеры готовы на любые жертвы. Приблизив молодого человека, Дягилев возил его с собой в Италию, таскал по концертам и музеям, формировал его художественный вкус и раскрывал его скрытые, неизвестные ему самому, таланты. Поскольку сам Дягилев не был ни танцовщиком, ни хореографом, между ним и его воспитанниками не могло быть профессионального соперничества, а получали они от него очень много, причем на всю жизнь.

И хотя после нескольких лет совместной жизни и работы их отношения обычно охладевали или заканчивались разрывом (как было с Нижинским и Мясиным), молодые люди вспоминали Дягилева благоговейно (исключением был Нижинский, с юности страдавший серьезным психическим заболеванием, уход от Дягилева, казавшийся ему освобождением, на самом деле усугубил его психические трудности). Любовь к красивым и талантливым юношам окрыляла Дягилева, а он, в свою очередь, одухотворял их и помогал творчески раскрыться.

Сплетни, случайные мальчики, ревности, измены — все это кажется мелким и ничтожным. Но за бытовыми отношениями часто скрывались глубокие внутренние драмы. Темная, трагическая сторона однополой любви особенно ясно выступает в отношениях Философова с Зинаидой Гиппиус (1869–1945).

Красивая женщина и разносторонне одаренная поэтесса, Гиппиус всегда чувствовала себя бисексуальной, многие современники считали ее гермафродиткой. «В моих мыслях, моих желаниях, в моем духе — я больше мужчина, в моем теле — я больше женщина. Но они так слиты, что я ничего не знаю». Телесная сексуальность ей практически недоступна. Брак Гиппиус с Мережковским был чисто духовным, причем она играла в нем ведущую, мужскую роль. Все свои стихи она писала в мужском роде, единственное стихотворение, написанное от лица женщины, посвящено Философову.

Влюбившись в Философова, она всячески старалась оторвать, «спасти» его от Дягилева; в конце концов ей это удалось, но к Гиппиус он все равно не пришел. Летом 1905 г., когда Дима гостил у них в Крыму, она сама пришла к нему в комнату и попыталась форсировать физическое сближение, но это только ускорило разрыв. Перед отъездом он подсунул ей под дверь письмо:

«Зина, пойми, прав я или не прав, сознателен или несознателен, и т.д. и т.д., следующий факт, именно факт остается, с которым я не могу справиться: мне физически отвратительны воспоминания о наших сближениях.

И тут вовсе не аскетизм, или грех, или вечный позор пола. Тут вне всего этого, нечто абсолютно иррациональное, нечто специфическое.

В моих прежних половых отношениях был свой великий позор, но абсолютно иной, ничего общего с нынешним не имеющий. Была острая ненависть, злоба, ощущение позора, за привязанность к плоти, только к плоти.

Здесь же как раз обратное. При страшном устремлении к тебе всем духом, всем существом своим, у меня выросла какая-то ненависть к твоей плоти, коренящаяся в чем-то физиологическом…»

Хотя дружеские отношения между ними продолжались еще несколько лет, Философов даже жил у Мережковских, между ними всегда висела напряженность.

Заметное место в культуре Серебряного века занимает лесбийская любовь. Разумеется, этот феномен был известен в России и раньше. Историки небезосновательно подозревают в этой склонности знаменитую подругу Екатерины II княгиню Екатерину Романовну Дашкову (1743–1809). Рано выданная замуж и оставшаяся вдовой с двумя детьми, прекрасно образованная мужеподобная княгиня являлась в публичных собраниях в мужском платье, говоря в шутку, что природа по ошибке вложила в нее сердце мужчины. В отличие от своей коронованной подруги, Дашкова не имела фаворитов. Единственной ее привязанностью была выписанная из Англии молодая компаньонка Марта Вильмот, которую скупая княгиня осыпала щедрыми дарами и пыталась сделать своей наследницей. Сохранился даже шуточный вызов на дуэль, который Дашкова послала своей сопернице, английской кузине Марты Марии Вильмот. Возвращение мисс Вильмот в Англию в 1808 г. повергло Дашкову в отчаяние: