Тайны русской дипломатии - Борис Сопельняк

«Что это еще за безболезненность?! — раздался окрик из Кремля. — Массы пойдут на любые жертвы. А их заступника от разработки первой пятилетки отстранить!» И отстранили… Некоторое время Сокольникову доверяли какие-то второстепенные хозяйственные посты, пока, наконец, не сочли за благо отправить его с глаз долой: в 1929-м Григория Яковлевича назначили полпредом СССР в Великобритании. Английские газеты, выражающие официальную точку зрения, были в восторге! «Назначение Сокольникова советским послом в Англии является благоприятным предзнаменованием для дружественного развития англо-советских отношений… Новый посол является наиболее подходящим лицом для представительства России в предстоящих трудных и сложных переговорах. Его персональное обаяние, независимость его ума и характера в соединении с авторитетом и уважением, которыми он пользуется в России, являются особо ценными качествами для чрезвычайно трудной задачи, стоящей перед ним».

И действительно, дело пошло на лад. Одно за другим были подписаны важные соглашения, среди которых торговое и о рыболовстве. Произошли положительные сдвиги и в советском экспорте, за три года Великобритания переместилась с двадцать первого на шестое место. Небывало плодотворными стали личные контакты. На всякого рода приемы и завтраки, устраиваемые в полпредстве, охотно приходили такие известные люди, как Ллойд Джордж, Уинстон Черчилль, Бернард Шоу, Бертран Рассел, леди Астор и многие другие. Самого Сокольникова и его жену, писательницу Галину Серебрякову, с удовольствием принимали в самых аристократических и финансово-промышленных домах Лондона.

Англичане были просто изумлены, что в лапотной красной России есть такие интеллигентные, обаятельные и культурные люди. Вот как писала о Сокольникове той поры его супруга: «Его изысканные манеры, чистое, то, что называется аристократическим, лицо с прямым гордым носом, продолговатыми, темными глазами, высоким, необыкновенно очерченным лбом — вся его осанка, хорошо вытренированного и сильного физически человека вызывали изумление английской знати».

Как ни странно, англичанам вторили и вчерашние белогвардейцы. В их газетах, выходящих в Париже, появились статьи с недвусмысленными заголовками: «Сталин и Сокольников» и, что более рискованно, «Сталин или Сокольников?». Речь в них шла о принципиально важном, о том, кто победит: Сокольников, который является сторонником сосуществования двух систем и верности взятым на себя обязательствам, или Сталин, который по-прежнему не только мечтает о победе мировой революции, но и всячески к этому стремится.

Прочтя все это, Григорий Яковлевич сильно встревожился. Противопоставление Сталину, да еще не в пользу последнего, — это чревато последствиями. А тут еще, как черт из табакерки, выскочил Троцкий, и тоже с дифирамбами! «Григорий Сокольников, — писал он, — это человек выдающихся дарований, с широким образованием и интернациональным кругозором». Похвала от смертельного врага Сталина — это все равно что стакан цикуты вместо чая — чуть раньше, чуть позже, но обязательно убьет. «Этого Сталин никогда мне не простит и обязательно отомстит, — обеспокоенно говорил он жене. — Надо знать его характер, он никогда ничего не забывает и ничего не прощает. К тому же однажды он мне уже пригрозил, проронив, что смотри, мол, Григорий, пожалеешь, но будет поздно».

Но пока что тучи над головой Сокольникова только сгущались, время удара молнии еще не настало… Первый звонок прозвенел в сентябре 1932-го, когда якобы «согласно его просьбе» Григория Яковлевича отозвали в Москву. В честь его отъезда Англо-русская торговая палата организовала прощальный банкет, на котором видные промышленники, банкиры и предприниматели, забыв о британской сдержанности, произносили такие прочувствованные тосты, что как писали на следующий день газеты: «Всем стало ясно, что Григорий Сокольников пользуется действительным уважением лондонского общества».

Как вы понимаете, об этом тут же настучали Сталину, и когда Сокольников вернулся в Москву и предстал пред его очи, вместо приветствия вождь зловеще бросил: «Говорят, Григорий, ты так полюбился господам англичанам, что они тебя отпускать не хотели. Может, лучше тебе жить с ними?»

Это уже не шутка или случайная обмолвка. Это — хорошо продуманный и жестко сформулированный приговор. Григорий Яковлевич, конечно же, вздрогнул, но выводов не сделал. Самое странное, решительных, с конкретными последствиями выводов не сделал ни один из высокопоставленных дипломатов той поры. Они, как загипнотизированные, лезли в пасть удава, а ведь практически у всех была возможность если не порвать эту пасть, то уж, по крайней мере, избежать ее острых зубов: достаточно было последовать совету Сталина и остаться в том же Лондоне, Париже или Стамбуле. Справедливости ради надо сказать, что один из них все же решится на неординарный поступок, но это будет позже, гораздо позже, когда страну зальют реки невинно пролитой крови.

Что касается Григория Сокольникова, то его даже приласкали, назначив на некоторое время заместителем народного комиссара по иностранным делам. А буквально через год, в соответствии с иезуитской сталинской логикой, перебросили в Наркомат лесной промышленности, назначив первым заместителем наркома. Так дипломат с мировым именем стал заниматься вопросами сплава древесины, корчевания пней и вторичной переработки сучьев… Но и тут его не оставили в покое, начались проработки на партсобраниях, требования признать ошибки и покаяться в грехах. Сокольников, как мог, отбивался…

Так продолжалось до мая 1936-го, когда ни с того ни с сего Григорию Яковлевичу позвонил Сталин и спросил, есть ли у него дача. Оказалось, что нет. Тут же последовала соответствующая команда, и за несколько недель в Баковке построили прекрасную дачу, куда уже в июне переехала вся семья: жена, теща, двое детей и, конечно же, сам Григорий Яковлевич. Казалось бы, можно перевести дыхание и забыть о неприятностях, но дурные предчувствия Сокольникова не отпускали. Он с тревогой следил за судебными процессами над «врагами народа», многих из которых хорошо знал, и готовился к самому худшему. Все чаще он топил печь, а на участке разводил костры, так Григорий Яковлевич уничтожал письма и документы, которые могли скомпрометировать его самого или его близких.

Тогда же он начал подумывать о самоубийстве. «Иного выхода, кроме пули в лоб, нет, — говорил он жене. — Этим я спасу тебя, а моя жизнь уже все равно прожита».

И вдруг, если так можно выразиться, новая кислородная подушка: Сталин пригласил его к себе на дачу. Уже был подписан ордер на арест, уже ждали сигнала, чтобы приступить к обыску на квартире и на даче, уже имелось разрешение на арест и жены, и старшей дочери, а Сталин, получая при этом иезуитски гнусное удовольствие, поднимает бокал и пьет: «За Сокольникова, старого моего друга боевого, одного из творцов Октябрьской революции».

Пришли за Григорием Яковлевичем 26 июля 1936 года. Потом была Лубянка, а стало быть, пытки, издевательства, карцеры, словом, весь «джентльменский» набор тогдашних чекистов. Требовали от него одного: признания в том, что он являлся членом так называемого параллельного троцкистского центра, который ставил своей задачей свержение советской власти в СССР.

Процесс проходил в Доме Союзов, на него даже пускали кое-кого из журналистов. Один из них писал: «Бледное лицо, скорбные глаза, черный лондонский костюм. Он как бы носит траур по самому себе». Другой же англичанин, видимо знавший Сокольникова в лучшие времена, не скрывает своего сочувственного отношения: «Сокольников производит впечатление совершенно разбитого человека. Подсудимый вяло и безучастно сознается во всем, в измене, вредительстве, подготовке террористических актов. Говорит тихо, голос его едва слышен».

30 января 1937 года огласили неожиданно мягкий приговор: Сокольников осужден по многочисленным пунктам печально известной 58-й статьи УК РСФСР и приговорен к 10-летнему тюремному заключению. Но это вовсе не значило, что он приговорен к жизни. Григория Яковлевича бросили в одну из самых лютых тюрем — Верхне-Уральский политизолятор. Дольше года там не выдерживали. Сокольников продержался два. Отчего он умер и где похоронен, не знает никто.

Зато многие знают, что Сталин последовал совету Сокольникова, что пусть, мол, он сперва завоюет доверие. Сталин доверие завоевал, да такое безграничное, что есть люди, которые до сих пор не верят, что именно он, и никто другой, был инициатором невиданных репрессий, что именно он повинен в гибели миллионов ни в чем не повинных людей, что были случаи, когда приговоренные к расстрелу, уже будучи в руках палача, умирали со словами: «Да здравствует Сталин!» Трудно поверить в то, что я сейчас скажу, но это документально установленный факт. Узнав об этих далеко не единичных случаях, руководство НКВД приняло на первый взгляд неправдоподобное, но на самом деле чисто большевистское решение: «Надо проводить воспитательную работу среди приговоренных к расстрелу, чтобы они в столь неподходящий момент не марали имя вождя».