Солженицын. Прощание с мифом - Александр Островский

Эти высказывания Солженицына не содержат состава преступления.

В процессе проверки жалоб Солженицына были допрошены Решетовская, Симонян, Симонянц, которым Солженицын якобы высказывал антисоветские измышления. Указанные лица охарактеризовали Солженицына как советского патриота и отрицали, что он вел антисоветские разговоры.

Из боевой характеристики на Солженицына и отзыва служившего вместе с ним капитана Мельникова видно, что Солженицын с 1942 года до дня ареста, т. е. до февраля 1945 года находился на фронтах Великой Отечественной войны, храбро сражался за Родину, неоднократно проявлял личный героизм и увлекал за собой личный состав подразделения, которым командовал. Подразделение Солженицына было лучшим в части по дисциплине и боевым действиям.

Исходя из изложенного, Главный военный прокурор считает, что осуждение Солженицына является неправильным и в связи с этим ставит вопрос о прекращении о нем дела на основании ст.4 п.5 УПК РСФСР.

Рассмотрев материалы дела и дополнительный материал проверки, соглашаясь с доводами, изложенными в протесте, и принимая во внимание, что в действиях Солженицына нет состава преступления и дело о нем подлежит прекращению за отсутствием состава преступления, Военная коллегия Верховного Суда СССР определила:

постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 7-го июня 1945 года в отношении Солженицына Александра Исаевича отменить и дело о нем за отсутствием состава преступления на основании ст.4 п.5 УПК РСФСР прекратить.

Подлинное за надлежащими подписями.

С подлинным верно: ст. офицер Военной коллегии

майор о/с (Дегтярев)» (44).

Знакомство с Определением вызывает странное чувство.

Во-первых, нельзя не отметить некоторое расхождение между этим документом и приведенным ранее текстом постановления об аресте А. И. Солженицына, а также опубликованными фрагментами материалов следственного дела, о чем уже шла речь ранее.

Во-вторых, если в постановляющей части Определения говорится, что А. И. Солженицыну вменялись в вину антисоветские разговоры, которые он вел со своими знакомыми «с 1940 года и до дня ареста», то допрошены были лица, которые могли подтвердить или опровергнуть этот факт только в отношении 1940–1941 гг. А далее «до дня ареста»?

В-третьих, в «Определении» вообще обойдена стороной обоснованность обвинения А. И. Солженицына в том, что он «предпринимал меры к созданию антисоветской организации». Ведь подобные меры можно было предпринимать, не только не ведя антисоветских разговоров, не только не оставляя следов в дневнике и переписке, но и изображая себя преданным советской власти человеком. Поэтому отмену подобного обвинения следует считать немотивированной.

О реабилитации мужа Наталья Алексеевна могла узнать от него, когда на весенних каникулах (24 марта — 1 апреля) он снова появился в Рязани (45). По возвращении в Мильцево Александр Исаевич продолжил работу над романом (46). 12 июня он покинул Торфопродукт, более недели провел в Москве, 21-го числа вместе с Натальей Алексеевной отправился в недельное путешествие на теплоходе (47), а с 27-го обосновался в Рязани (48).

К этому времени относится следующая запись в дневнике Л. З. Копелева: «1957 г. Письмо от С[олженицына]. Его Наташа вернулась к нему. Как говорит мама: „Снова дома, все забыто“. Может к лучшему? Он попросил сжечь все его письма из Кок-Терека и Торфопродукта. Сжег» (49).

Для чего же А. И. Солженицын потребовал сжечь свои письма? Ответ может быть только один: он пытался уничтожить какие-то следы из своей жизни того периода, чтобы иметь возможность позднее изображать ее по-иному.

В рязанском уединении

1 сентября 1957 г. А. И. Солженицын стал учителем рязанской средней школы № 2, которая находилась на улице Революции. Из ее наиболее знаменитых выпускников можно назвать известную большевичку Н. К. Крупскую, академика И. П. Павлова, писателя К. М. Симонова (1).

Характеризуя переезд на новое место, Александр Исаевич пишет, что, желая сохранить в тайне свою литературную деятельность, он стремился и здесь «не иметь вовсе никаких знакомств, приятелей, не принимать дома гостей и не ходить в гости» (2). «Он, — читаем мы в интервью В. Буханова, — приходит в школу за минуту — две до занятий. Он не задерживается после уроков и без веской причины не заглядывает в учительскую. Он по возможности избегает долгих собраний, совещаний…» (3).

Вспоминая эти годы, А. И. Солженицын подчеркивает загруженность учительскими обязанностями и связанную с этим «скудость свободного времени», в результате чего ему якобы приходилось, работая в школе, думать «лишь бы выдался свободный часик-два подряд», которые можно было бы посвятить литературному творчеству (4). Это очень напоминает нам то, что он писал о своей загруженности в Кок-Тереке. Но если те свидетельства мы не можем проверить, то относительно его учебной нагрузки в Рязани имеются точные данные.

Ставка учителя — 18 уроков или учебных часов в неделю. «Поступая в школу», Александр Исаевич, по его же собственным словам, сказанным в январе 1963 г. В. Буханову, «просил директора ограничить число уроков 15-ю часами в неделю» (5). При равномерном распределении нагрузки — это два — три урока в день. Поэтому большую часть времени Александр Исаевич был свободен от занятий и мог заниматься литературной деятельностью.

Заработная плата учителя и в те времена была невелика. В связи с этим учителя всегда стремились и стремятся иметь более 18 часов в неделю. По этой причине неполная учебная нагрузка — вещь редкая. И нелюдимый образ жизни, и слабая загруженность в школе не могли не привлечь к себе внимание. Поэтому у окружающих невольно должны были возникнуть по крайней мере два вопроса: как здоровый мужчина может жить за счет жены? И чем можно заниматься, имея столько свободного времени? Поэтому как бы А. И. Солженицын ни конспирировал, если не КГБ, то «уличные детективы» (прежде всего из числа соседских старушек) обязательно докопались бы до его подпольной деятельности.

Это было тем более неизбежно, что до лета 1959 г. Александр Исаевич жил в коммунальной квартире и вся его жизнь проходила на виду у соседей (6). Скрывать от них свои литературные занятия было особенно трудно, так как летом 1957 г. А. И. Солженицын купил печатную машинку (7). И хотя, по свидетельству Н. А. Решетовской, даже после этого он продолжал писать от руки и первую правку текста производил по рукописи, но затем исправленный текст перепечатывал (8). Стук пишущей машинки могли слышать не только соседи по коммунальной квартире, не только другие жильцы дома, но даже прохожие, особенно когда окна или хотя бы форточка были открыты.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});