Ночная княгиня - Елена Богатырева

Его тело словно колом пронзило насквозь, и он застонал еле слышно. Образ покачнулся и слегка померк. Тогда Герман взмолился: «Не покидай меня, моя девочка. Останься со мною. Нет никого на свете прекраснее тебя. И никого нет на свете меня несчастней. Даже если гореть мне после в адском огне, даже если и сократишь ты дни мои вдвое или втрое, даже если умереть за тебя придется мученической смертью — не уходи…»

И образ Алисы всю ночь витал где-то рядом с Германом, а к утру глаза его были влажны и светились небывалой любовью.

Глава 12

Вкрадчивая поступь судьбы

Невероятное это было совпадение — Герман вернулся именно в тот день, когда Саша должен был говорить с отцом. Алиса не ждала его нынче вечером и испытала облегчение от этого, потому что Зинаида при появлении Германа вся как-то сжалась, говорила быстро и скомканно. Он посмотрел сначала на Зи-Зи, потом на Алису и усмехнулся. Зинаида стала белой как мел, а Алиса только пожала плечами — подумаешь, через пару дней она станет госпожой Лавровой, что может поделать с этим старик?

Он сказал, что голоден с дороги, послал Зи-Зи в трактир, и та скрылась за дверью. Алиса стояла у двери в свою комнату и чертила носком туфельки фигуры на полу. Она видела, как Герман приближается к ней, но нарочно не поднимала головы. Ведь не обязана она перед ним отчитываться в том, как проводила время, правда? Он ей не отец, а Зинаида — не классная дама. Она уже хотела сказать ему все это в лицо, объявить о скором своем замужестве и гордо удалиться в свои «апартаменты», она уже поднимала голову, чтобы продемонстрировать ему надменный взгляд и свою независимость, но тут увидела то, что он держал в руках, и крепко зажмурилась, «Господи, сделай так, чтобы она была моя, сделай так, чтобы мне ее подарили, сделай так…» — обожгли ее детские причитания.

— Это тебе, — сказал он, и неожиданной нежностью окатили его слова Алису.

Она открыла глаза. Это была кукла. Безумие! Но это была та же самая кукла! Кукла, о которой она мечтала так сильно и так долго, кукла, которую ей так никто и не подарил — ни предательница бабушка, ни Господь Бог.

Алиса протянула руки и взяла ее бережно, совсем как ребенка. Точно такая же кукла, как была у Агнессы. Только наряд еще совсем новый. Алиса даже проверила — нет ли трещинки возле правого уха. Нет, не было. Но все равно — как он узнал?

Она подняла глаза на Германа и тихо пролепетала:

— Какая красивая.

Глаза ее затуманились слезами, она прижала куклу и скрылась в комнате. Там она бросилась на кровать, поливая слезами и подушку, и фарфоровое личико своей старинной мечты. Ей почему-то стало так себя жалко, так захотелось, чтобы кто-то пожалел ее, не полюбил, нет, а просто жалел, просто гладил по голове…

Герман постоял у комнаты Алисы, не решаясь войти, ему хотелось прижать ее к себе и укачивать, как ребенка, до тех пор, пока она не уснет и дыхание ее не сделается ровным и сладким. Но тут в дверь постучали условным стуком, и он насторожился.

Это был стук, условленный с человеком, посланным приглядывать за Сашей в дом Налимова. Сегодня Герман никак не ждал Тимофея и, подходя к двери, перебирал всевозможные напасти, которые могли приключиться с сыном. Но такой напасти, о которой рассказал ему Тимофей, он предположить не мог.

— Сначала вошел так королем, потому что получил чуть ли не по всем предметам высший бал. Вышел девятым классом. О-очень гордился. Арсений Игнатович прослезились, а князь холодно так, но все-таки поздравил. А мальчик возьми да все с той же торжественностью скажи, прошу не расходиться, это еще не главная новость. Главная, говорит, новость в том, что я жениться надумал и прошу, батюшка, это он к Арсению, значит, вашего благословения.

— Может быть, ты ослышался? — удивленно поднял брови Герман.

— Да уж как тут ослышаться? Я ведь посреди комнаты между ними стоял, с подносом. Они только-только фужеры из-под шампанского поставили. Я и замер, как стоял. Думаю, может быть, снова шампанского нальют, зачем же тогда два раза в кухню бегать?

— И что?

— Тут пошло странное. Князь с денщиком переглянулись. Налимов расхохотался, а Арсений вдруг резко так что-то заговорил на своем языке. Князь плачет, хохочет, а тот все яростнее и яростнее кричит на Сашу.

— А что мальчик?

— Мне показалось, что не все, но кое-что из денщиковских речей ему было понятно. Потому как реакция у него вышла стремительная и буйная. Сначала раскраснелся, стал что вареный рак, потом чуть слезами не залился, я рядом стоял, слышал, как носом шмыгал и губы кусал, а потом и вовсе как полоумный на отца бросился.

— Драться? — улыбнулся сладко Герман.

— Уж я не знаю. Драться хотел или убить надумал, но в ту пору горничная вошла и такой визг устроила, что мне пришлось быстро поднос на столик ухнуть и ее из комнаты силком вытаскивать.

— Вот это ты зря. Нужно было не на кухню спешить, горничной нос утирать, а слушать и смотреть, что дальше будет.

— А что дальше? Ах да… Я ведь не сказал. Как Настасья вошла да пищать принялась, Саша, до отца не добежав, развернулся и выскочил в коридор, да из коридора — на улицу, только дверью шандарахнул так, что побелка посыпалась.

— Как давно это произошло? — спросил Герман задумчиво.

— Часа с полтора назад. Я сразу-то не пришел — думал, может, вернется, дальше послушаю. Но он не вернулся.

— Что хозяева?

— Бранились долго. Потом князь ушел к себе, карету велел отложить, а денщик, тот заперся у себя в каморке и причитает, поди, до сих пор не по-нашему. Ни слова не разобрать.

— Жаль, главного не узнал, — ткнул указательным пальцем Герман в грудь Тимофея, — с кем мальчишка свадьбу играть надумал?

— Плохо вы обо мне думаете. Записал даже для вас. Боялся — не упомню.

Герман резко схватил мужика за грудки.

— Я ведь говорил — никаких записок! — зарычал он.

— Да вы не беспокойтесь, хозяин, — замямлил Тимофей, — я задом наперед написал и после каждой нужной буквы вставлял буквы алфавита — сначала первую, потом — вторую… Все как вы учили.

— Дай сюда!

Тимофей протянул ему записочку. Герман посмотрел — действительно, полная белиберда получается, если читать, словно кто-то подшутил или просто пером водил по бумаге.

— А ты, брат, умнеешь не по дням, а по часам, — сказал он.

— Я ж вам говорил, хозяин, я способный, вы меня еще не знаете. Вы меня в настоящем деле используйте… — И в маленьких глазках загорелся нехороший огонек.

— Все я о тебе знаю, — отрезал Герман. — И про Сибирь, и про… Ну да ладно.

Он достал несколько ассигнаций, и взгляд Тимофея стал хищным, а на губах появилась тупая ухмылка.