Людоедское счастье - Даниэль Пеннак

«Разрешилась от бремени» – только Тереза способна так сказать. Когда я загнусь, она не скажет, что потрясена моей смертью: она заявит, что «глубоко скорбит по поводу кончины своего старшего брата».

Хорошо. Лауна, значит, «разрешилась от бремени». Я выяснил вполне стерильный адрес родилки, скатился по лестницам в метро и, уцепившись за перекладину, жду, когда это кончится. Но что-то начинает шевелиться во мне при мысли, что я сейчас увижу совершенно новую рожицу близнецов (одну на двоих?). Что-то такое, что вскоре начинает биться так же сильно, как пять лет назад, при появлении на свет Малыша, и еще раньше, когда возник Жереми, и, наконец, давным-давно, при рождении Клары – ее я принял сам (акушерка надралась, а врач куда-то смылся): собственноручно отдал конец, привязывавший ее к материнскому причалу, и представил ей мир и ее миру, в то время как мама на заднем плане уже приговаривала: «Ты хороший сын, Бенжамен, ты всегда был хорошим сыном…»

Да, я чувствую счастье. Ну, скажем, что-то вроде. Все расчеты, которые я произвел, лежа на кровати, безнадежно спутаны. Попробуем все-таки рассуждать здраво. «Лауна разрешилась от бремени» – это же не более чем оптимистическая формула, обозначающая на самом деле начало новой серии бедствий. Потому что близнецы – не будем обольщаться – это два лишних рта, которые надо кормить, четыре уха, которые надо развлекать, четыре глаза, с которых надо утирать слезы, и два десятка пальцев, за которыми надо присматривать. И так без конца. И все это на фоне процесса, который Сенклер обещал мне закатить, процесса, грозящего разорением, а может быть, и тюрьмой, позором во всяком случае и в финале (привет от Золя!) – распадом личности на почве алкоголизма. Нет, фиг! Как только этим близнецам стукнет пять – все, немедленно на заработки! Отрезать им что-нибудь, и пусть просят Христа ради. И несите деньги в дом, если хотите получать что-нибудь кроме пустых тарелок!

Почему так называемая реальность упорно сопротивляется всем моим расчетам? Почему жизнь постоянно опровергает меня? Вот вопрос, который я себе задаю в пищащей и уставленной цветами палате родилки, стоя у кровати Лауны и глядя, как Лоран обнимает мою сестру – «Моя дорогая, единственная!» – а затем прижимается носом к прозрачной стенке асептического аквариума, предназначенного для защиты детей от ненасытной нежности отцов, и орет:

– У меня три Лауны! Бен, у меня три Лауны! Была одна, а теперь три!

(Не думай, они обойдутся тебе сильно дороже, чем одна!)

И все кончается в «Кутубии». Амар угощает всех кускусом за счет ресторана, как каждый раз, когда я являюсь с вестью о рождении очередного ребенка.

– Я сделал важное открытие, Бен (это Лоран философствует, не без влияния шестнадцатиградусной маскары[28]): оказывается, действительность никогда не бывает такой невыносимой, какой она нам казалась издали, даже если она объективно хуже. Я не хотел ребенка, а теперь у меня их двое. И ужас вовсе не в этом, Бен, ужас в том, что я так боялся этого чуда. (Вздох.) О, Бен, как я мог так обидеть Лауну? (Рыдания.) Дай мне по морде, Бен, прошу тебя, дай мне по морде! Ради твоей сестры!

В припадке самобичевания он чуть не рвет на себе рубашку.

– Еще маскары?

– Да, спасибо. Она вполне приличная в этом году.

– Бен!

Рука Джулии обвивается вокруг моей ляжки.

– Клара мне сказала, насчет процесса. Так вот, не беспокойся: Сенклер блефует. Если он и затеет процесс, то против журнала; и если судья окажется очень уж вредный, он взыщет с нас один франк в возмещение убытков.

– Старый франк, додеголлевский, микрофранк, – уточняет Тео, взгляд которого ласкает тем временем ягодицы Хадуша.

А вечер проходит потихоньку, такой мурлыкающий вечер. Клара нарезает мясо для Жереми, Тереза прилепилась к видику и раз за разом прокручивает похороны Ум Кальсум, Малыш посвящает Джулиуса в ритуал чая с мятой, а старый Амар в сотый раз рассказывает о том, что его ресторан скоро будет снесен, согласно плану строительства Нью-Бельвиля.

– Мне обидно за тебя, Амар.

– Почему, сын мой? Отдохнуть – это так приятно!

И снова принимается рассказывать, как он воспользуется заслуженным отдыхом, чтобы полечить свой ревматизм: поедет на юг, в Сахару, и будет там закапываться в горячий песок. (Картинка: белая голова Амара, торчащая из песка посреди пустыни…)

И уже в самом конце вечера, когда вусмерть пьяный Лоран заснул, уронив голову в тарелку, Жереми и Малыш свернулись клубком под боком у Джулиуса, Тео давно исчез с Хадушем, Тереза почти довела себя до мистического экстаза, а рука Джулии возвещает приближение последнего и решительного боя, Клара, моя любимица Клара торжественно объявляет:

– Бенжамен, у меня сюрприз для тебя.

36

Обещанный сюрприз (я как-то не уверен, что все еще люблю сюрпризы) реализовался в форме телеграммы из одного очень престижного парижского издательства (не называю его специально, чтобы они вцепились друг другу в глотку). Телеграмма сформулирована предельно, почти угрожающе кратко:

«ВЕСЬМА ЗАИНТЕРЕСОВАНЫ, СРОЧНО ЗАЙДИТЕ».

Не скрою, приятно узнать, что ты, сам того не подозревая, гений. Радостно думать, что из многомесячной бессвязной болтовни, адресованной кучке страдающих бессонницей ребят и псу-эпилептику, перепечатанной не знающей сомнений машинисткой и посланной в издательство без ведома автора, получилось что-то такое, от чего у закаленного в боях дракона издательского дела слюнки потекли.

Так я думал сегодня утром, просыпаясь. Так я думал в метро. Так я продолжаю думать и теперь, ошиваясь в этом огромном – кабинете? салоне? конференц-зале, спортзале? – где красновато-коричневые панели эпохи Регентства сожительствуют с геометрическими линиями суперсовременной мебели. Алюминий и лепнина, динамизм и традиция; контора, вскормленная прошлым, которая успешно сожрет и будущее. Так что с издательством мне скорее повезло.

Подчеркнутая любезность пижона, который принял меня, подтверждает мою уверенность, что они ждут меня, затаив дыхание. Должно быть, с момента отправки телеграммы здесь никто не сомкнул глаз! Нечто, витающее в воздухе, подсказывает, что без меня они не мыслят своего существования.

«А что, если Малоссен откажется?»

За столом худсовета легкая паника.

«Если он получил другие предложения?»

«Мы учетверим гонорар, господа!»

(«Взрыв наоборот» – а что, неплохое название придумала Клара!)

– Выпьете что-нибудь?

Пижон открывает мини-бар в основании одного из книжных шкафов.

– Виски? Портвейн?

(Вроде бы в это время дня пьют портвейн, нет?)

– Кофе, если можно.

Пожалуйста, кофе так кофе. Многозначительно молчим, положив ногу на ногу. Пижон внимательно смотрит на меня. В моей руке миниатюрная серебряная ложечка.

– Замеча-а-а-ательно, господин Малоссен.

(В слове «замечательно» до сих пор было одно «а».)

– Но я не уполномочен подробнее говорить с вами об этом.

Смешок.

– Эту привилегию оставляет за собой госпожа литературный директор.

Смешок.

– Замеча-а-а-ательная личность, вы сами увидите…

(Как, и она?)

– Между нами, мы называем ее за глаза Королевой Забо.

(Пусть будет Королева Забо, нечего стесняться между своими.)

– Дама на редкость проницательная в суждениях и высказывается столь непринужденно…

И, после секундного колебания, на полтона ниже:

– В этом, собственно, и состоит проблема.

(Проблема? Какая проблема?)

Улыбка, покашливание, выражающие как бы изысканное смущение, и затем без перехода:

– Хорошо, пойду доложу, что вы пришли.

Пижон отбыл. Примерно полчаса назад. И вот уже полчаса, как я жду появления Королевы Забо. Сначала я решил, что книги скрасят мое одиночество, подошел к полке, робко протянул руку и бережно взял одну. Пустой переплет, книжки внутри нет!

Попробовал взять другую, в другом месте: тот же результат.

Во всем помещении ни одной книги, только выставка пестрых обложек. Можешь не сомневаться, Малоссен, ты действительно в издательстве.

Утешаюсь подсчетом сумм, которые мне принесет публикация бестселлера. Если учитывать все – гонорары за экранизацию, а также выплаты на телевидении и на радио, – это не поддается исчислению. Даже если считать по минимуму, доход намного превосходит мои арифметические способности. В любом случае я правильно сделал, что послал к черту Магазин и эту вонючую должность козла отпущения. За тридцать лет работы она бы мне не принесла и десятой доли того, что я получу за книгу!

Именно этот момент моего торжества Королева Забо избрала для своего выхода.

– Здравствуйте, господин Малоссен!

Это длинная, худая тетка, на плечи которой посажена голова толстой женщины.

(Здравствуйте, мадам…)

– Нет, не вставайте, я вас ненадолго задержу.

Она не говорит, а кричит, и при этом не стесняется в выражениях.