Марь - Татьяна Владимировна Корсакова

открыть глаза, и стряхнуть эту неласковую руку. — Разве вам не все равно, что со мной происходит и что с нами будет?

Ответом ей стало долгое молчание. А потом баба Марфа сказала:

— Есть иди, остынет все. Но сначала умойся. У тебя кровь.

Чтобы умыться, нужно было снова приблизиться к ведру, склониться над ним, зачерпнуть студеной воды так, чтобы не коснуться ни рыбьей чешуи, ни змеиного хвоста, так, чтобы старуха не заметила ее страха. А старуха стояла рядом, наблюдала с недобрым прищуром, бормотала что-то себе под нос. Стеша решилась, зачерпнула воды из ведра, отерла лицо. Сразу стало легче: исчезла головная боль, прошла тошнота. Колодезная вода словно смыла с нее липкий налет ужаса, вернула способность рассуждать здраво. Если баба Марфа решила выставить их за дверь, им нужно подготовиться, смириться с мыслью, что самое страшное и неведомое еще впереди. Нет, не им, а ей, Стеше, нужно собраться, смириться и подготовиться! Она утерла лицо, не глядя на старуху, направилась к дому. Уже на крыльце натянула на лицо радостную улыбку. Она была готова врать, она была готова сказать своей младшей сестренке, что их скоро ждет новое путешествие.

Катя уже сидела за столом перед тарелкой с кашей. В одной руке она держала ложку, а во второй — свою птичку.

— Почему у тебя мокрые волосы? — спросила сестра.

— Я умывалась, Катюша. — Вот она и начала врать. Ложь во спасение? Или от бессилия?

Хорошо, что ее младшая сестра была в том чудесном возрасте, когда веришь взрослым безоговорочно. Хорошо, что больше ничего не пришлось объяснять. По крайней мере, пока.

За утро они не перекинулись с бабой Марфой и парой слов. У каждой из них нашлись свои собственные дела. Баба Марфа заговорила лишь ближе к обеду:

— Схожу в деревню, — сказала она, натягивая телогрейку. — К ночи вернусь. Вы оставайтесь дома. Как стемнеет, запритесь. Двери никому не открывайте. Ждите меня.

Стеша не стала спрашивать, зачем баба Марфе идет в деревню, просто молча кивнула в ответ. И на крыльцо она тоже не вышла, следила за удаляющейся старухой из окна. Их с Катюшей вещи уже были сложены в чемодан, оставалось лишь поговорить с сестрой. Но Стеша не знала, с чего начать. В голове было пусто и звонко. Не было в ней ни единой мысли. Наверное, поэтому Стеша решила заняться растопкой бани. В конце концов, неизвестно, когда в следующий раз им доведется помыться по-человечески.

День выдался непривычно теплый, безветренный и солнечный. В этом глухом углу солнечные дни можно было пересчитать по пальцам. Стеша не была суеверной, но решила, что хорошая погода — это добрый знак. Должны же в ее жизни быть хоть какие-то добрые знаки!

Катюша отказалась сидеть дома, вышла вслед за Стешей во двор, устроилась на крылечке со своей птичкой, подставила бледное личико солнечным лучам.

— Никуда не уходи! — Велела Стеша. — Я за водой!

У стены бани она заметила сон-траву. Еще один добрый знак этим недобрым днем! Она сорвала несколько цветков, полюбовалась мохнатыми стеблями и нежными фиолетовыми лепестками, отнесла Кате. Катя пришла в восторг, срочно потребовала для цветов вазочку. Пришлось бежать в дом, искать в серванте граненый стакан, рассказывать Кате, что это такая специальная маленькая вазочка, а потом снова бежать к колодцу за водой для цветов. В этой суете и хлопотах Стешина душа как-то успокоилась. Груз предстоящих забот не упал с плеч, но стал чуть легче. Она таскала в баню сначала воду, потом дрова, не позволяя дурным мыслям брать над собой власть. Она сознательно выматывалась физически, чтобы не осталось никаких сил на сомнения и переживания. И все это время она поглядывала в сторону крыльца, следила за играющей там сестрой, но все равно не доглядела…

Катюша исчезла, оставив вместо себя вазочку с сон-травой, но не птичку. В первые секунды Стеша не испугалась. Вытерев покрасневшие от холодной воды руки, она зашла в дом, позвала сестру по имени. Страх и паника навалились в тот момент, когда Стеше никто не ответил. Но даже тогда в душе еще теплилась слабая надежда, что Катя просто уснула. Ну бывает же так с маленькими детьми после прогулки на свежем воздухе!

Кати не было ни в передней комнате, ни в спальне. Комната бабы Марфы была привычно закрыта на ключ. Не переставая звать сестру, Стеша выбежала в сени, заглянула в кладовку, по приставной лестнице забралась на чердак и только потом позволила себе испугаться по-настоящему. Если Кати не было ни во дворе, ни в доме, значит, она пошла к воде. Может, к заводи. А может, к болоту. Проскользнула как-то мимо Стеши…

Первым делом Стеша метнулась к заводи. Там, на влажном песке непременно остались бы Катины следы. Следов не было, а хрупкие после зимы стебли камыша не были ни поломаны, ни примяты. Но Стеша все равно принялась кричать, звать сестру и уговаривать вернуться. Обещала не ругаться и не злиться. Маленькие дети, они ведь такие: они могут не выйти на зов просто из-за страха наказания. Катю никто никогда не наказывал, но Стеша продолжала звать и уговаривать. А потом, когда до нее наконец дошло, что искать нужно на болоте, она онемела от ужаса.

Она помнила болото. Помнила, как нервно и зло подергивалась его заснеженная шкура. Помнила, какое выражение появлялось на лице бабы Марфы всякий раз, когда она говорила о болоте. Помнила тех жутких существ, голоса которых были похожи на треск костра. Помнила, как удушливый сизый дым сочился из их черных глазниц. Она помнила все, кроме данного бабе Марфе обещания больше никогда не ходить на болото. Она бы и не пошла. Но на болото пошла Катюша. Сделала ли она это сама? Или болото заманило ее так же, как в свое время Стешу? Что оно могло пообещать маленькой девочке? Еще одну деревянную птичку? Или птичку, но настоящую? Или, быть может, оно сверкнуло зеленым чешуйчатым боком не то рыбы, не то змеи, увлекая за собой в смертельно опасную топь?

Позабыв и про баню, и про незапертый дом, Стеша бегом бросилась в сторону болота. Сначала это был просто