Искушение фараона - Паулина Гейдж

ГЛАВА 5

О человек, поддавшись собственным страстям,

Что делаешь ты со своей жизнью?

Вот он стенает, обратив взор к небесам,

А луна взирает на него с осуждением.

Хаэмуас и Шеритра осторожно, стараясь, чтобы их не заметили, пробирались по дому, и до их слуха доносилась болтовня слуг, уже зажигавших в саду лампы.

– Мы такие грязные, и от нас несет базаром, – шептала Шеритра. – Что лучше – прийти к обеду вовремя, но в таком виде, или же умыться, но тогда неминуемо опоздать?

– Лучше умыться, – твердо заявил Хаэмуас. – Промедление не такой страшный грех в глазах твоей матери, как неопрятность. Не задерживайся долго, Шеритра.

И они расстались. В покоях Хаэмуаса своего господина уже поджидал Каса, держа наготове чистые полотенца, свежую одежду и полагающиеся по случаю украшения. Все это было аккуратно разложено на постели.

– Царевна вне себя от гнева, – сообщил он Хаэмуасу, когда тот кратко спросил, как обстоят дела дома. – Она хотела узнать, куда ты поехал. И царевна Шеритра не явилась к ней сегодня, чтобы играть на лютне.

Хаэмуас уже шел в умывальню, а Каса спешил за ним следом.

– Я знаю, – сказал Хаэмуас. – Вряд ли я сумею оправдаться. Нубнофрет страшна в гневе, Каса. Так что давай, мне надо поскорее умыться.

Прошло совсем немного времени, а он уже выходил из погружающегося в вечернюю мглу дома, направляясь в сад, чтобы окунуться в его приятную полутьму. Шеритра уже вышла. Она сидела, обхватив руками колени и подтянув их к подбородку. На ней было простое голубое платье, запястья обхватывали лазуритовые браслеты, такая же диадема из лазурита украшала лоб. Лицо она не накрасила. Шеритра разговаривала с Гори, брат полулежал на траве рядом с ней.

Волосы у него были еще влажными после купания. Хаэмуас прошел к детям, сел на стул, позади которого в поклоне застыл слуга. Едва он поздоровался с сыном, как из-за колонн появилась Нубнофрет, следом за ней шел слуга с подносом, заставленным изысканными яствами. Хаэмуас взял зубчик чеснока, вымоченного в меду. Нубнофрет с привычным изяществом опустилась в кресло рядом с ним, и от его внимания не ускользнуло, какое суровое у нее лицо.

Шеритра с воодушевлением рассказывала Гори о том, как они провели день.

– А еще мы видели совершенно удивительную женщину! – говорила Шеритра. – Правда, отец? Немного надменная, но такая грациозная!

Нубнофрет бросила на мужа вопросительный, с легкой иронией взгляд, и Хаэмуас вдруг подумал, что ему вовсе не хочется говорить сейчас об этой женщине, что шла впереди, такая высокая, стройная и влекущая. У него осталась на сердце маленькая незаживающая царапина – как след от кошачьего коготка.

– Да, было в ней что-то необычное, – подтвердил он. – Нубнофрет, долго нам еще дожидаться обеда?

– Всего несколько минут, – ответила жена, не скрывая раздражения. – Ты редко проявляешь подобное нетерпение.

Быстро темнело. Еще несколько минут они разговаривали о том, что произошло за день, а огни, которые стали зажигаться в доме, уже отбрасывали бледные лучи на бархатистые цветы. Хрустальные струи фонтана слабо серели в темноте. Рыбки в пруду в дальнем конце сада выплыли на поверхность и охотились теперь на комаров, которые в превеликом множестве вились над самой водой. От этой охоты в пруду возникали крошечные водовороты. Обезьяны подобрались поближе к людям и расселись на корточках неподалеку, не отрывая глаз от подносов с едой и просительно вытянув перед собой ладошки.

Наконец Нубнофрет смягчилась. Кивнув Ибу и главному домашнему управляющему, она поднялась с места, и все прочие последовали за ней.

«Чем, интересно, занята сейчас та женщина? – Эта мысль явилась Хаэмуасу совершенно неожиданно, когда он уже поднялся по широким ступеням среди колонн и направлялся в столовую, туда, откуда доносился великолепный букет цветочных ароматов и где музыканты уже начали свою игру. – Может быть, у нее есть муж, с которым они прогуливаются теперь по саду, наслаждаясь вечерней прохладой? А может быть, она живет в родительском доме, она – такая недотрога, презирающая мужчин, и сидит сейчас одна-одинешенька в своих покоях, пока ее родители стараются развлечь очередного воздыхателя, которому так и не суждено будет никогда приблизиться к ней? Нет, – его мысли текли своим чередом, пока Хаэмуас устраивался среди подушек, – она не юная девушка. У нее было много женихов, но никто ей не нужен. Она – из простых людей, но понимает, что достойна лучшей участи, и поэтому ждет своего принца».

Рядом с ним уселась Нубнофрет, и вскоре Хаэмуас вновь убедился, какой острый у жены язычок.

– Я уже привыкла, что ты оставляешь меня в одиночестве при всякой удобной возможности – если тебе вдруг стало скучно или же если государственные соображения позволяют не устраивать грандиозных приемов, – шипела она. – Но я все равно не позволю, чтобы в этом доме ты подрывал мой авторитет в глазах Шеритры или поощрял ее увиливания от исполнения своих обязанностей! Я не позволю, чтобы ты внушал ей, будто бы можно потакать всем своим прихотям!

Глядя ей в глаза, Хаэмуас хотел объяснить, что таким образом он всего-навсего собирался загладить свою вину перед Шеритрой за то, что накануне вечером не выполнил данного ей слова, но он не смог заставить себя пуститься в эти объяснения. Во всяком случае сейчас.

– Прошу прощения, Нубнофрет, – тихо произнес он, – ты совершенно права, и я не буду с тобой спорить.

Она откинулась на подушках, выражение ее лица смягчилось – жена готова была услышать от него массу ярых возражений и оправданий. Он нежно поцеловал ее в щеку, а она вдруг взяла его лицо обеими руками и прижала свои полные губы к его рту.

– Ты доводишь меня до полного отчаяния, – хрипло произнесла она, – но я все равно люблю тебя. – Ее губы пахли сладким медовым вином, язык играл у него во рту.

Несмотря на свое решение посвятить весь вечер семье, Хаэмуас, как будто занятый легкой беседой с родственниками, вновь обратился мыслями к таинственной незнакомке. Он видел, как при ходьбе у нее напрягаются икры, как поднимаются и опускаются ступни. Он ясно видел ее белое облегающее одеяние, туго натянувшееся на бедрах. «Но это же смешно, – убеждал он себя. – В Египте полно прекрасных женщин из многих стран. И я вижу их на каждом шагу – едва только выйду из дома, ступлю внутрь храма, когда работаю во дворце Пи-Рамзес. Что особенного именно в этой?» Ответа он не находил и наконец, подчиняясь воспитанной с годами самодисциплине, запретил себе думать о незнакомке. Слуга наполнил его чашу в четвертый раз, и Хаэмуас заметил, что Нубнофрет этим вечером особенно нежна с ним. Он старался изо всех сил поддерживать легкую беседу с детьми, но вино все же оказалось лучше беседы, оно было такое прохладное, душистое, что Хаэмуас оставил попытки разговоров, замолчал и отдался приятным ощущениям.