Южнее реки Бенхай - Михаил Домогацких

— Вы уже что-нибудь сообщили майору?

— Нет.

— Ладно, — после минутного молчания сказал полковник, — пойдем все-таки навестим преподобного Дьема.

Луна поднялась на небо уже на целых три шеста [13] и заливала землю серебристым светом. Тропинка, ведущая к пагоде, казалась. в этом свете выкованной из металла. Тишина стояла кругом, даже на базе давно умолк рев моторов, и только из подземелья доносился приглушенный гул мощных дизелей электростанции.

Как и предполагал Нгуен Куок, преподобный Дьем был в саду. Он сидел у небольшого прудика с золотыми рыбками. Тихий шелест листвы, треск цикад да редкие крики и возня птиц в кронах создавали ту обстановку полной гармонии в мире, что не хотелось думать о тревогах и заботах. Старый Дьем с белой пушистой бородкой, тонким клинышком спускавшейся на бордовый халат, с ресницами и бровями, будто сделанными из кусочков белой ваты, то погружался в глубокую задумчивость, то, Словно очнувшись, любовался пагодой, рельефно выделяющейся в лунном свете. О ней ходило много легенд по окрестностям. Говорили, что стоит она на волшебном камне. Если отбить от него кусочек и положить в чашу с водой, то вода превратится в вино. Только никто не знает, где положен этот камень, а то давно бы от него не осталось и следа. Для настоятеля, каким бы волшебством ни наделяли люди пагоду, она была местом священного созерцания, углубления в мудрые мысли Будды, изложенные в священных сутрах и придающих человеческому разуму волшебную силу проникновения в тайну бытия. Только человек, постигший мудрость буддизма, может заглянуть в будущее. Сам преподобный Дьем был далек От мысли, что он обладает все-ироницающим взором, для него еще много скрытого и непонятного в этом мире, которому он и не должен был отдавать столько времени, но он ничего не мог поделать с собой: дела людей не давали покоя.

Преподобный Дьем, услышав приближающиеся шаги, насторожился. Нгуен Куока он угадал по походке, вторым был американец.

— Что привело вас ко мне в столь поздний час, уважаемый господин? — отвечая на приветствие сложенными ладонями и склоненной над ними головой, спросил Дьем полковника.

— Желание насладиться беседой с мудрым человеком, преподобный, и стать самому немного мудрее, — церемонно ответил Юджин Смит, прибегнув к восточной вежливости в обращении.

— Мудрость дают не смертные, а небо, — возразил настоятель. — Что касается меня, то беден мой разум, слаб мой дух, немощны мои силы, чтобы понять, оценить, изменить что-то в этом мире. Присаживайтесь, пожалуйста, полюбуйтесь лунной ночью, небом, тишиной.

— В этом шумном и беспокойном мире, — сказал полковник, — скоро на вес золота будут цениться такие благодатные минуты тишины. Они навевают успокоение, дают отдых мятущейся душе.

Настоятель внимательно посмотрел на присевшего на скамейку американца и, перебирая черные агатовые четки, спросил:

— Что беспокоит вас, уважаемый? Вы чем-то смущены и расстроены. Могу ли я помочь чем-нибудь?

— Вряд ли, преподобный. Просто потянуло в вашу тихую обитель, стоящую в стороне от наших тревог.

— Не совсем в стороне мы от них. Надо бы не вмешиваться, не отвлекать мысли на низменные дела и думать только о спасении души, но не удается. Проникает в нашу обитель бурное море событий.

— Знаю, знаю. Наверное, сейчас такое время, что каждый человек должен выбирать свое место, на чью сторону стать.

— Если вы пришли только затем, чтобы узнать, где я стою, на какой стороне, то вы, господин полковник, напрасно шли в такое позднее время. Меня не касается, что происходит за стенами пагоды. Мудрость веры оберегает меня от этого.

— Простите, преподобный Дьем, — поспешно отозвался полковник, — я не имел никакого намерения в чем-то пЬдозревать вас. Кстати, вот вам и парадокс. Я,

американский полковник, стал, если помните, на вашу сторону, чтобы защитить пагоду от осквернения, а ваш соотечественник, майор Тхао, недоволен этим.

— Дурного человека никакими лекарствами не вылечишь, — спокойно произнес Дьем.

— Я и не думаю его лечить, а вот он, по-видимому, собирается заняться серьезно вами и теми, кто подписал жалобу на наше командование за отчуждение земли. Так что вы уж будьте осторожны.

— Скажите, господин полковник, — спросил после некоторого молчания настоятель пагоды, — зачем вам нужны такие люди, как майор Тхао? Почему они обладают такой властью и силой?

— Майор Тхао — вьетнамец, преподобный Дьем. Он избран и назначен вашими собственными властями. Нам он не нужен, хотя, если откровенно говорить, без таких, как он, тоже обойтись нельзя. Я далек от мысли личную неприязнь возводить в степень. Ваша армия вместе с нами борется за священные идеалы свободы, над которыми нависла угроза.

— Но почему в этом костре, разожженном вами, горит так много невинных? А сколько людей страдает? От бомб, жидкого огня, ядов. Почему все это творится на кашей земле? Чем она провинилась?

— Ваш племянник, — полковник попытался перевести разговор в шутливое русло, — говорил мне, что вы не занимаетесь политикой. Однако ваши вопросы говорят об обратном.

— Я — старый человек, господин полковник, — не приняв предложенного тона, продолжал настоятель, — и мне нечего бояться, что обо мне подумают майор Тхао и его друзья. Если боль за свою землю называется политикой, тогда я — политик. Каноны веры требуют одного, а совесть — другого. Почему из своей далекой страны вы привезли к нам так много орудий убийства, и ни одно из них не бездействует. Души предков содрогаются от грохота над нашей землей…

— Преподобный Дьем, знаете ли вы, что война затеяна не нами? Мы пришли, чтобы помочь народу Южного Вьетнама, страдающему от насилия и беспорядков.

— А кто виноват в этих беспорядках?

— Есть такие силы, преподобный, которые не хотят признавать законной власти. Они нарушают спокойный порядок жизни, и, если их не разгромить, страна впадет в хаос.

— Когда преподобный Дык, облившись бензином, сжег себя на площади в Сайгоне, я понял, что страна впала в хаос и он будет разрастаться, как опухоль, пока хозяева майора Тхао не образумятся.

— Но теперь смутьяны поднимают народ против нас, которые пришли только помочь вам. Я хочу понять, преподобный Дьем, почему народ Южного Вьетнама обвиняет американцев, а не Северный Вьетнам за беспорядки на Юге?

— Я не могу говорить от имени народа, господин полковник, но мои размышления наводят на грустные мысли. Мне кажется, что вы думаете, будто вытираете народу слезы, а на самом деле выдавливаете ему глаза. Вы видели когда-нибудь, как ведет себя бамбук в бурю? Если стволы стоят редко, сильный ветер часто ломает их. Только бамбуковая куща, где десятки стволов и каждый защищает другого, может выдержать натиск непогоды. Бамбук стонет под ударами, трещат его крепкие стволы, но вся куща выдерживает, не клонится и не ломается. И это напоминает мне наш народ, которому не хочется, чтобы ему выдавливали глаза.

— Если я вас правильно понял, вы не осуждаете бандитов?

Настоятель молчал, будто не слышал, любуясь удивительно четким и красивым отражением луны в бассейне, прислушиваясь к возне птиц в кроне мангового дерева.

— Ну что ж, — произнес полковник, — молчание тоже может быть ответом. А скажите, преподобный Дьем, если доверяете мне, могу я лично рассчитывать на вашу помощь, если она мне потребуется?

— Да, вы можете рассчитывать на это, если ваши желания не будут превосходить моих слабых сил. Только учтите, что я старый человек, господин полковник. Я, как былинка, могу не выдержать сильного ветра и сломаться. А ветер сейчас дует все сильнее.

Утром следующего дня Куок лицом к лицу столкнулся с майором Тхао. Ни уйти, ни спрятаться.

— Мне показалось, что ты, бой, избегаешь меня? — называя Куока на американский манер, негромко произнес майор. — Или только показалось?

— А почему я должен прятаться от вас, господин майор?

— Ты задаешь слишком много вопросов, бой. Запом-

ни: завтра вечером я найду тебя — и ты доложишь обо всем, как на исповеди.

Но ни на следующий день, ни через неделю майору было не до бесед американского полковника с настоятелем пагоды. Разгром колонны автомашин произвел такое впечатление, будто бомба взорвалась на территории базы. Штаб не успевал отвечать на запросы Сайгона, откуда требовали подробных отчетов о случившемся. Наконец из Вашингтона на имя Фрэнсиса Райтсайда пришла строгая телеграмма: «Налет бандитов на колонну со стратегическим грузом показал, что охрана коммуникаций, связывающих базу с портом, поставлена неудовлетворительно. В вашем распоряжении достаточно боевых средств и опытных людей, чтобы не оказываться в столь глупом положении. Обязываю вас лично изучить проведенную Вьетконгом диверсию, привлечь виновных к ответственности, обеспечить полную безопасность на трассе в будущем. Макнамара».