Флагман флотилии. Тендеровский узел - Игорь Владимирович Сорокин

воюющих сторон.

Уверен, пройдет несколько месяцев и как когда-то Наполеон столкнулся с зимним климатом в Москве, так и вермахт погрязнет в снегу и откатится на пару сотен км на запад. Не думаю, что здесь будет молниеносная война как в Европе. Это уже доказано на практике в ходе этой кампании. Мобресурсы Союза огромны, а оружие и боеприпасы англичане с американцами подкинут.

— Услышать от красного командира такие высказывания. Смело очень смело. Однако что же это за личный вопрос, который не имеет никакого отношения к вашей службе? Надеюсь, Вы не хотите себе индивидуальную шаланду, или может Вас интересуют более приземленные вещи. Деньги может быть, — Вы явно меня заинтриговали.

— О нет никаких шаланд и подобного, а уж деньги просить от кого либо, у меня даже в мысли не приходили. Речь идет только об уточнении судьбы некоторых местных жителей живших в этих зданиях еще до революции, а именно во времена мировой войны. Думаю только старейшина или кто-то из местных стариков сможет ответить на мои вопросы. Насколько я знаю другой пары трехэтажных особняков и жителей, занимающихся рыбным промыслом на косе нет, — постарался создать интерес у главы клана к моему вопросу.

— Да других таких зданий нет. Разве что только в Покровском, но это будет уже со стороны моря и на Восток от наших хуторов. Может вам там необходимо задавать свои вопросы? — старейшина явно задавал уточняющий вопрос.

— Нет. Мне нужны сведения о жителях именно этих двух заданий времен 14–17 года. Даже если они не имеют отношения к вашему клану, и были в прислугах, — уточнил место и время интересующих вопросов.

— Хорошо тогда задавайте свой вопрос. Надеюсь, до вечера я смогу помочь Вам с ответами, — старейшина излучал прямо благодушие.

— Я Прохоров Иван Александрович был сдан в детдом дворником Прохором, от него фамилия, после смерти моей матери от тифа, в возрасте примерно семи лет. Имя получил в честь деда Ивана, по отцу, а отчество по имени родного отца, родом из этих домов и рыбацкой семьи. Отец служил в Доброфлоте, на Севере и по болезни оказался в госпитале, где его встретила мать. Потом он вновь оказался в госпитале, заболев чахоткой. После смерти отца мать вернулась домой в Петербург, где я и родился. От отца осталась только рассказы матери о том, что на Черном море, на косе напротив Очакова, в двух трехэтажных особняках живут его родные дед, бабушка, сестра Соня и младшие братья. Была еще фотография, где были сфотографированы его родители, сестра и он. Но потом, в детдоме, фотографию отобрали и сожгли — там была фотография буржуев. После детдома я был зачислен в училище Фрунзе, где учился на вахтенного офицера. Далее служба на кораблях и только в прошлом году я оказался на Черном море, — закончил я свою историю похожую на историю Великого Комбинатора, сына турецко-поданного, и по одной из его легенд — сына лейтенанта Шмидта.

Вначале, казалось равнодушное лицо старика, смотревшего на огонь камина, изменило свои черты. Лицо обострилось, взгляд равнодушных казалось ранее смотрящих за спину глаз, изменился, теперь цепкие с прищуром глаза сфокусировались на моей особе. Словно хищная птица оказалась передо мной. Пальцы рук сидящего напротив человека сжались, впившись в подлокотники кресла.

В комнате повисла напряженная тишина. Полминуты, как минимум, ранее активно общающийся лидер общины, боролся с собой.

Представляю бурю чувств, в глубине души, сидящего напротив человека. Я бы тоже думаю, пережил бы настоящий шок, получив хоть и устное, но письмо из прошлого.

Кто-то может сказать, что врать нельзя. Согласен нельзя. Никаких угрызений совести в этом случае не вижу, детдомовец, не имеющий семьи, в данном случае только выигрывает.

Что, то не так? Неужели здесь нет стариков, которые помогут найти мне, рыбацкую семью, в которой пропал сын и брат Александр во времена царской войны? — постарался смягчить и словно бы упростить существо вопроса.

Старик напротив вышел из ступора. Посмотрел, будто заново увидев. Вытянул в сторону руку с длинными пальцами, распрямил ладонь и согнул большой палец под углом девяносто градусов, основание которого, словно на шарнире, вывернулось в сторону. Потом палец согнулся, еще на девяносто градусов, создав настоящий зигзаг.

Знакомые с детства движения всегда помогали убивать время. Эти же движения пальцев рук пришли за мной и в эту эпоху. Мгновение и напротив руки старика возникла другая рука с похожим жестом.

Собеседник встал, подошел к крышке камина и нажал звонок. Через несколько мгновений в дверь зашел стоящий у входа крепыш.

Несколько предложений на немецком языке и мы вновь остались вдвоем.

— Сейчас придут несколько старейших жителей нашего поселка. Возможно, они помогут тебе с твоим вопросом, а пока постой у окна. Мне надо будет задать им несколько вопросов. Да еще один вопрос, как у тебя с немецким языком? — жест явно указал, к какому окну подойти.

— Никак. Немецкий не знаю, — я его действительно не знаю. Подхожу к окну.

— Ты крещенный. Жена есть? — начал допрос собеседник.

— Крещенный. Так Прохор говорил. Есть двое детей, и жду третьего. Женат, вторым браком.

— Венчаны. В бога веруешь?

— Не венчаны. Верующий, однако, в церковь не хожу. Не те времена чтобы по церквям ходить.

— Значит, живешь в разврате. Жена — она от бога и от родительского благословления. Все остальное блуд, и дети от блуда. Не наследники, — в старике проснулся верующий человек и глава семьи.

Меня поставили в самую освещенную часть комнаты и заставили ждать.

Через четверть часа в комнате уже было трое стариков и две высокие жилистые седые женщины. На столе перед ними развернулся веер фотографий, и вновь заставили показать жест пальцев. Наконец в присутствии группы стариков на столе передо мной положили шесть групповых фотографий. Две фотографии — знакомы.

Не колеблясь, достаю первую и показываю пальцем на молодую девочку — Полина.

Откуда знаю? Не могу сказать.

На второй показываю Александра и Соню — называя по именам, они на фото явно с родителями, рядом с ними еще двое мальчишек — братья отца. Знакомая фотография семьи.

Все! Большую информированность показывать нельзя, как бы не завраться. Да и нет у меня больше знаний по фото. Вновь отхожу к окну. Фотографии пошли по рукам общающихся в комнате людей.

На этом события в гостиной не закончились.

Открывается дверь и в комнату, со спины, не замечая меня, устремляются две здоровающихся на немецком языке девицы. Блондинка сразу же целует сидящего в кресле старейшину, по ходу поцеловав стоящую рядом с ним суровую седую женщину, о