Самая желанная - Натали Андерсон

удавалось обуздать желание бежать к ней, заключить ее в объятия и молить о прощении.

Это надо сделать правильно.

В ней жила боль, оттого что он ее обидел, но одновременно гордость и благоговение. Потому что она шла к нему уверенно, и в каждом ее шаге была скрытая сила. Она была преданной, внимательной и откровенно любящей, даже когда он этого не заслуживал.

Алек был уверен, что сможет заслужить ее любовь и показать, как много она для него значит.

Хестер не могла выдержать взгляда Алека. Он был таким суровым, что это обжигало ее сердце. Последнее, что ей хотелось, — идти навстречу ему на глазах у всего мира. Этого набитого людьми зала было вполне достаточно, но церемония транслировалась на весь мир по Интернету. Но она должна показать пример остальным жителям королевства. Традиция требовала, чтобы она проявила уважение к нему. Перед всеми.

Ее кровь кипела, пока Хестер шла, глядя в пол. Очень медленно она подошла к краю платформы, на которой Алек стоял в мантии и короне. Она не могла смотреть на него. Средства массовой информации, вероятно, будут трактовать язык ее тела как покорность, ну и пусть. Она не желала, чтобы кто-нибудь догадался, что ею владеют боль и безответная любовь.

Очень медленно она преклонила перед ним коле ни. Последовала минута полного молчания, после чего послышался шум. Люди, стоявшие за ней, тоже преклонили колени.

Хестер не могла поднять на него глаза. Все равно это притворство, всего лишь часть роли, которую она взялась сыграть. Стиснув зубы, она пройдет через этот последний акт унижения, а через год уйдет, и — надо скрестить пальцы — никогда не увидит его снова.

— Хестер.

Его тихий голос был приказом, которому она должна была подчиниться. Подняв глаза, она увидела, что он подошел ближе и теперь стоял на самом краю платформы. И взгляд ее был торжественным.

— Я не позволю тебе стоять на коленях передо мной. — Его громкий шепот будто царапал содранную кожу и обжигал, словно соль, которой посыпают свежую рану.

Она смотрела на мужа, ничего не понимая.

Алек наклонился, взял ее руку и потянул, но она нахмурилась и не сдвинулась с места. С нетерпеливым возгласом он взял ее за талию, поднял с пола и поставил на ноги, на одно короткое мгновение прижав ее к себе.

— Что…

— Скоро мы будем одни. А пока доверяй мне, ладно?

Это был быстрый шепоток ей в ухо, так что ни одна камера не смогла зафиксировать движение его губ, и ни один самый чувствительный направленный микрофон не мог усилить звук его тайной речи.

Почему он настаивает, чтобы она стояла? Почему он позволил себе отойти так далеко от грандиозного представления, в котором они оба участвуют?

По толпе собравшихся прокатились шепотки. Придворные и гости оставались на коленях, но все они смотрели вверх. Алек на мгновение отошел в сторону, но сразу вернулся. Хестер увидела в его руке корону, меньшую, чем его королевская регалия, но не менее украшенную.

Он заглянул ей в глаза, но тут же перевел взгляд поверх ее головы на своих подданных.

— Позвольте мне объяснить, — сказал Алек. — Я горжусь традициями Трискари и буду чтить их, но я также хочу создавать новые. — Его лицо было пепельно-серым, а улыбка едва заметной. — И я не хочу, чтобы мой самый важный партнер склонялся передо мной.

Снова шепотки по толпе, но Алек продолжал говорить, и они смолкли.

— Эта коронация — горькая радость, так как имеет место только потому, что мы потеряли моего отца, а он был великим королем. Он был предан нашей стране и вам, его народу. Но он вместе с тем был одиноким человеком после смерти моей матери. Как и моя сестра, моя мать была умной, прогрессивной и любящей женщиной. Ее утрата все изменила для нас, ее семьи. Скажу честно, мы мало говорили о ней. Я считал требование, чтобы монарх был женат, архаизмом, ограничением, формой контроля. И только недавно я понял, что оно было не ради страны, а ради меня. Найти партнера, женщину, с которой я мог бы разделить все — богатства и награды, мечты, а также вес короны. Таким образом, я считаю честью и величайшей привилегией склониться перед тобой, предложить мою жизнь на службу моей стране и моему народу, и предложить мою любовь своей королеве — Хестер.

Словно сквозь вату она слышала ликование толпы — люди за стенами выкрикивали его имя снова и снова. Но не только его имя. Ее имя тоже.

Алек и Хестер!

Алек и Хестер!

Алек и Хестер!

Теперь Алек смотрел прямо на нее, желая, чтобы она что-нибудь сделала. Хестер не могла игнорировать его, хотя ей было больно от этой публичной демонстрации единства, насквозь фальшивого. Только этот напряженный взгляд и эмоции, исходящие от него, говорили о многом. Она должна все это отвергнуть?

Но Хестер не могла. Не из-за миллионов людей, которые на нее смотрели, а из-за него. Он заставлял ее двигаться обещанием в своих горящих глазах. Но даже притом, что не верила ему, она не могла его отвергнуть. Поэтому сделала шаг вперед и заняла место на платформе рядом с ним. Алек повернулся и возложил корону ей на голову — красивое золотое изделие, миниатюрная копия его короны.

К ее немалому изумлению, Алек ей поклонился. Без подсказки, даже не думая об этом, она присела перед ним в глубоком реверансе. Они встали вместе, и он взял Хестер за руку. Это было как раз вовремя, потому что внезапно вокруг нее все закружилось, и в глазах потемнело. Под восторженные крики толпы они прошли через большой зал и вышли на балкон. Время ускорило свой бег, когда они стояли перед восторженной толпой, жужжащими камерами и шныряющими повсюду репортерами.

Наконец Алек повернулся и повел ее обратно во дворец, в ближайшую маленькую гостиную.

— Нам необходимо несколько минут, — сказал он придворному, который вознамерился пройти за ними.

Хестер вошла в комнату за ним, стараясь собраться.

— Ты… — Она замолчала, сообразив, что не может говорить о чем-то слишком личном. — Это было замечательное представление, — хрипло сказала она, неожиданно разозлившись. — Ты превзошел самого себя.

Его сдавленное ругательство было произнесено тем же тоном.

— Хестер, посмотри на меня. — Он положил ладони ей на плечи и повернул лицом к себе.

Его глаза горели эмоциями, которые она не надеялась проанализировать и не могла позволить себе в них поверить.

— Это не был спектакль, — зло сказал он. — Это не было шоу для публики. Каждое