Прощай, Сколопендра! - Надежда Викторовна Петраковская

какой?

Петька почесал в затылке. И вдруг — радостно спохватился:

— Челюскин, кто же еще? Его враги и так испугаются: вон тигра какая!

От возмущения скамья притихла…

— Ну — и Тристан ему в помощь!

И он нагнулся: видимо, чтобы погладить напарника.

И как только он нагнулся, я сразу увидел их всех: и взволнованую, растрепанную мамку не доигравшего артиста и летящую на своем «боинге» Седую Даму и — с другой стороны! бегущую к дому сестрицу. Тристан выскочил ей наперерез, подпрыгивая и салютуя хвостом. А Петька шел ей навстречу, чему-то улыбаясь и обмахиваясь повесткой.

Атмосфера сгущалась; намечался «свежий» скандал.

Оттолкнув призывника, Машка пулей влетела в дом…В это время я успел захлопнуть рамы. Когда она забегала по комнате, я — СПАЛ.

Почти сразу же забарабанили во входную…

И я услышал спокойный, чуть усталый голос сестры-сиделки при болезном младшем братишке:

— Он — отдыхает… Он — устал. Зачем мне его будить? …Прекрасно он может устать: весь день в коляске, без движения… А тут еще — жара. А еще — солнце! Голову перегрел…Да, я знаю: что ему еще там стало плохо!..Всего хорошего. Спасибо. До свидания…Конечно, вызову: у нас свой врач.

Потом еще царапался в дверь Черноухов. И ему она что-то вешала из своих макаронных припасов.

Выждав, я пересел в коляску и покатил в кухню. Хотелось пить.

Разворачиваясь в коридорчике, я вдруг услышал странные, не свойственные Машкиной комнате звуки. Она РЫДАЛА в подушку.

Вот приплыли… И первый кавалер — кандидат на вылет (я уж об этом побеспокоюсь!); и от второго — никакого толку.

Как избавиться от избавителей

Приближался вечер — а с ним и эта проблема (смотр. заголовок). К концу дня остывшие пляжи — безлюдны; все подходы просматриваются. На самой набережной, конечно, вечная суета, но дядя Жора недаром назначил мне рандеву у «сухой лодки». Вот здесь — самое место для шпионских встреч! Лодку, приваленную землей для устойчивости, со всех сторон окружают деревья; уголок — тихий, не фотогеничный, а дядя Жора — человек осторожный: свидетели ему ни к чему. Стражи здесь быть не должно! И точка!

Я почему-то еще утром решил, что этой встречей — у проросшей цветами лодки! пан Георгий захотел меня унизить… Я же — как та лодка: и целая с виду, и мачта на месте — а вот не плывет! Я же — как та лодка: вроде и существую, да не в своей естественной среде.

В полумраке я лежу и думаю: куда деть бравую стражу… Духота… (Скупой дядя опекун утверждал, что кондиционер — самый злобный враг человечества: и что в пещерах была естественная вентиляция…). Открыть рамы?

Нет, эти бравые ребята не должны маячить за моей спиной…Сегодня, сейчас. Особенно — сейчас. Запросто спугнут моего спонсора своей боевой выправкой.

Надо срочно предпринять…Срочно!

— Гонша! Не притворяйся, что и ты — теперь глухой…Слышишь меня? — Я отстучал «подъем» на тумбочке.

«Чего тебе, человек…Еще день — на дворе.»

— В том-то и дело, что еще день…А ведь будет — и вечер, так? А мне нужно на набережную…

«Пусть отдых ждет тебя под каждым листом…», — проскрипел он напутственное слово.

— Что ты гонишь, Тэтти-Гон! (Ого, это у меня уже входит в привычку!..) Ты мне лучше скажи: как мне избавиться от моих бойких ребят?

«Всего-то… Договорись с другим видом. Вы же млекопитающие, чего проще-то?»

— О чем ты?

«О том. Загляни в дупло! Что ты видишь?

— Морду вижу. Челюскина вижу.

«Нет, царь Данька! Там, где ты видишь «морду Челюскина», твой караул видит своего естественного врага!..Воспользуйся этим.»

— Ты очумел, зеленый? С людьми-то невозможно иногда договориться, а тут — кот! Венец творения — и орущее по ночам животное.

«И чем ты в принципе отличаешься от кота?»

— Ну… я ДУМАЮ.

«А он что — совсем без мозгов? Он тоже думает: по-своему.»

— У него — четыре ноги…

«А ты не променял бы свои две — на его четыре?», ехидно цапнул Гошка.

— Ты — издеваешься? Совсем здоровый стал…

«Учись, человек. СИ-волны: единый код живых существ…»

Он запрыгнул ко мне, его усики-антенны заходили ходуном…Странный пунктирный свист поплыл к старой липе — живой искрящей лентой…Морда кота перекосилась, он зевнул, обнажив нехилые клыки, потом буд-то отмахнулся от чего-то лапой… И тут цепь прервалась. Челюскин скрылся в своей амбразуре.

Я глянул на качели: мои ребята там раскачивались… Раз — два, раз — два…

— Устарела твоя технология, Великий Воспитун!

«Не устарела, а дала сбой. Раз система дает сбой — она однозначно жизнеспособна. Надо искать другое решение…»

— Ищи! У тебя времени — навалом. А меня уже — поджимает.

Я завертелся в своем драндулете, отыскивая чистую футболку. Потом наспех прихлопнул рамы (чтобы со стороны казались закрытыми), потом…потом меня осенило!

Я рванул в коридор. Ура! Ключи на месте; и я стал бомбиться в сеструхину дверь.

Есть у нас с Машкой непреложное правило: как бы мы не грызлись, в критический момент (после волшебных слов: «Это для меня!») мы помогали друг другу. Пусть молча, раздраженно, отдельным фактом… а все-таки объединялись.

Моя идея ее затронула. У нее даже бесики в глазах всполошились:

— Сделаю!..Честный ты наш…

(Вот чем-нибудь да подковырнет! Теперь — и честность моя не по нраву… Ну так — сиди себе на коньке крыши, играй с бестолковой бабочкой дальше…)

Через четверть часа я уже затаился перед выездом на площадку. Но первой сквозь двери протиснулась Машка …с «больным мальчиком» на домашней скрипучей «кляче». Сам я давился от смеха, слушая ее россказни про «тепловой удар»; старушки под липой только охали. И вдруг что-то щелкнуло — с характерным таким треском! Ну говорил же я — скотчем надо, скотчем!.. Теперь, наверно, вся лавочка столбенела: у «мальчика» — отвалилась челюсть…Взвыли колеса на вираже — это Машка уносилась по пандусу вниз!

А теперь появился я. Общий испуг под липой: еще один «бедный мальчик»! Это вам, бабоньки, не мексиканский сериал. Это наш — русский триллер!

В мертвой, будто подводной тишине, я молча проехал мимо — и свернул на первую, идущую к морю улицу. А моя голенастая гвардия дружно щелкала сандалиями за своим охраняемым объектом». А Машка — то, ну актриса: еще и остановилась на перекрестке — словно давая братику осмотреться. А что? Это первый выезд Филимона в живые люди, понимать надо.

Когда я подъехал к лодке, по-могильному поросшей цветами, никого вокруг не было. Курортная публика гудела рядом, на набережной. Небольшая толпа была