Сказка о Шуте и ведьме. Госпожа Янига (СИ) - Зикевская Елена

— Ой, зарумянилась-то ты как! Нежто кто из парней уж глянулся?

— Нет! — я замахала руками, чтобы она точно поняла правильно. — Нет! Я лучше за Фелисией погляжу, а вы с Томилом попляшите!

— Ой, погляди, милая, погляди! — обрадовалась Вольта, и с улыбкой отступила, пропуская меня в дом. — Ох, как давно я не плясала…

Она поставила кувшин возле Джастера, которой молча и с вежливой улыбкой кивнул в благодарность и поспешила к мужу, о чём-то говорящему с соседями.

Кинув на Шута короткий взгляд, я ушла в дом. Но мне показалось, что ему немного полегчало.

Фелисия мирно спала в своей люльке, и я устроилась на лавке возле окна так, чтобы меня было не сильно заметно. Двор и крыльцо хорошо видно, Шута тоже прекрасно слышно.

На хорошего парня его поменять? Нет уж, пусть деревенские парни на своих девок смотрят.

Мне нужен Джастер. И ссориться с ним из-за такой ерунды я совсем не хочу.

После нескольких танцев и песен воин промочил горло водой из кувшина и, судя по голосу, усмехнулся.

- Поведаю-ка я вам сказку старую, времён минувших, — под красивый перебор струн звучно заговорил Шут. — Было это давным-давно, когда не было на земле людей, да и самой земли ещё не было…

Я слушала напевную легенду о Шанаке и Датри, качала люльку и думала о том, что может, душа у Джастера и бродяжья, но я с ним счастлива.

Сказок Шут поведал ещё несколько, перемежая их танцами и песнями. Одна из песен к моему удивлению, повествовала о «Могучей ведьме-защитнице и доблестных домэрах, ужасного демона победивших».

Пел он её на моём языке и я только поражалась, когда он успел её перевести. Песня людям понравилась, хотя и вызвала споры: врёт трубадур или привирает? Джастер посмеивался, а я только радовалась тому, что он не упомянул имя ведьмы. Тем временем Шут начал новую сказку о богах и магах, пресекая споры.

Праздник закончился в сумерках. Довольные крестьяне благодарили хозяев и трубадура, и расходились по домам.

Вольта, зевая, принесла пустой кувшин, Томил закрывал ворота, а воин спустился с крыльца и направился на сеновал. Я пожелала Вольте доброй ночи и поспешила за Джастером.

— Если у тебя есть вопросы, то пусть они подождут до завтра, — сообщил он мне, когда я забралась по лестнице. — У меня язык уже лыка не вяжет.

Я забралась к нему под плащ, и он приобнял меня. Лежал он в одежде, значит…

— Завтра утром мы уходим, Янига. Если ты не передумала остаться и обзавестись домом и мужем.

Я только покачала головой, обнимая его в ответ.

И почему-то мне казалось, что он только теперь окончательно успокоился.

— Куда мы пойдём?

— В Чомрок.

Всё мое расслабленное настроение как ветром сдуло.

— Джастер…

— М?

— Если не мы, то кто, да?

Он вздохнул и обнял меня крепче, прижимая к себе.

— И это тоже. Оставлять такого врага за спиной точно не стоит. К тому же, это самая короткая дорога к вашему наделу.

— Тоже? А что ещё?

Он молча подцепил пальцем нитку с бусинами на моём запястье.

— Потому что нам — туда, ведьма.

Я обхватила браслет ладонью, чувствуя, как по спине пробежали мурашки.

Потому что судьба. Всё остальное он мог бы и не говорить.

Мне стало страшно.

Я боялась не только появления новой бусины, приближающей момент моего расставания с Шутом.

Меня страшило понимание, что светлой она не будет.

Зелёную красоту захотела, ведьма? Ха…

Красными бисеринами Джастер отметил случаи, когда и я, и он оказались на грани жизни и смерти. Чёрная бусина стала символом очень сильной и глубокой ссоры, после которой он едва смог меня простить.

Мне казалось, что новая бусина пахнет кровью и горьким дымом.

С одним демоном Джастер наверняка сможет справиться. С обычными разбойниками тоже.

А с бандой нежити и нечисти?

— Спи, Янига, — Шут погладил меня по голове, и я ощутила на макушке тёплое дыхание, прогоняющее все дурные мысли. — Спи и ничего не бойся. Всё будет хорошо.

Он легко гладил меня по спине и волосам, и я уснула с ним в обнимку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Следующим утром Джастер поднял меня на рассвете. В полумраке сеновала я видела, что он хмур и мрачен и не стала приставать с вопросами. Косу на ночь я не расплетала и потому на ощупь просто стряхнула приставшую солому.

Недовольная кошка снова покинула ноги Шута, но в этот раз она ушла, презрительно задрав хвост.

— Почему она на тебе спит?

— Тепло, — хмыкнул Джастер, вставая и собирая вещи. — Ты же тоже ко мне всё время прижимаешься.

— Я не поэтому! И не смотри на меня так! Не только поэтому!

— Пойдём, Янига, — он потянул на себя нашу постель, заставляя меня встать. — Дорога у нас сегодня длинная.

Когда я спустилась вниз, то поняла насколько тепло было наверху. По земле стелился туман с реки, укрывая огороды и даже часть дома, небо только розовело, и было очень зябко. Я развернула плащ и накинула на плечи. Середина лета, а уже так холодно по утрам…

Джастер легко спрыгнул, минуя лестницу, и встал рядом, закинув на плечо лютню и свою торбу. В руках он держал нашу свёрнутую постель. Выглядел он мрачным и хмурым.

Наверняка думает, как нам живыми из этой передряги выбраться.

Впрочем, я тоже не горела радостью ехать навстречу с разбойниками. Моих воинских умений хоть бы на одного разбойника достало. Вся надежда на Шута.

Томил, в надетом поверх рубахи корзуне, кормил Огонька и Ласточку.

— Пойдёмте завтракать, што ле, — негромко сказал он, лишь раз коротко взглянув на Джастера и тут же снова отведя глаза. — А вещи покуда можете у сёдел сложить.

Завтрак прошёл почти в молчании. Вольга поглядывала то на меня, то на Джастера, но я смотрела в миску с кашей. Шут же молчал и выглядел хмурым, и когда Томил вдруг хлопнул ладонью по столу, я невольно вздрогнула.

— Вот што. Негоже так-то, как на поминках, в дорогу гостей пущщать! Ты, трубадур, на мою жону не серчай. Не от дурных мыслей и не со зла она зазнобу твою отговаривала, а потому как по сердцу она ей пришлась, аки доча старшая. Да и я не прочь…

— Я знаю, — спокойно ответил Джастер. — Я не сержусь. А дочка у вас своя есть, родная и любимая. Вот и растите себе и другим на радость.

Вольта закрыла лицо руками и разрыдалась, сбивчиво виноватясь и прося прощения.

Томил обнимал жену за плечи, пытаясь успокоить, я просто не знала, куда деваться от неловкости и стыда. А Шут вдруг мягко улыбнулся и вокруг словно посветлело.

— Ну что вы на ровном месте страсти такие развели? Все живы, никто не помер, чего реветь-то? Я вот проснутся пытаюсь и поесть хочу в дорогу вкусно, а вы и впрямь как поминки устроили.

Не выспался он, как же. Безобидным отговорился.

Когда не выспался, он другой. Хмурый тоже, но зато бурчит недовольно и хамит всем подряд.

А вот когда он хмурый и молчит…

Правильно Вольта у него прощения просила.

— Кушай, милай, кушай! — обрадованная женщина одной рукой вытирала лицо кончиком платка, а другой двигала к Джастеру тарелки со сметаной и вчерашними пирогами. — И ты, Янига, кушай, не стесняйся!

— С удовольствием! — воин переменился в одно мгновение. Ни следа от мрачности и хмурости. Сидит себе за столом молодой трубадур и ест, как будто с долгой дороги.

— Когда теперь так поешь вкусно… К слову, а ведьм у вас тут давно видали?

— Э-э, чаво вспомнил! — Томил с явным облегчением махнул рукой. Понял он истинную причину недовольства Джастера или нет, но перемену настроения почуял и заметно обрадовался, что на Вольту никто не сердиться.

— По младости моей да по ребячеству, почитай, каждо лето в город шастала. Ух, и хороша была баба! Рыжа, что лиса, и хитра также! А уж норовиста, что кобылица необъежженна. Всё должно быть по-ейному! Не приведи демоны слово поперёк молвить, али глянуть не так! Ух, ярилась крепко, такие проклятущи слова молвила, что на коленях по три дни не вставая прощенья вымаливали! С годами-то остепенилась, люди сказывали. Ужо почитай, какое лето ни слуху, ни духу.