Питер - Шимун Врочек

— Ага, — Иван кивнул. Расстегнул куртку, бросил на платформу, начал разматывать бинты. Теперь бы перетянуть как следует… Посмотрел на Солоху. — Поможешь мне?

* * *

Мемов разглядывал Ивана с интересом. Спокойно. Почему-то Иван был уверен, что сказанное им заденет генерала, сломает эту спокойную маску вождя и покровителя.

Куда там. Обломайся, Иван.

— Значит, ты все знаешь? — генерал кивнул. — Так даже проще.

— Что проще?

Пауза. Генерал смотрел на него — словно видел насквозь.

— Выбирай, Иван, — сказал Мемов, наклонился к нему. — Или чтобы ничего не было или чтобы все было. Выбор только за тобой. Это называется «свобода». Новое слово в твоем лексиконе, верно?

— Пожалуй, — Иван смотрел и злился.

— Тогда слушай.

Если выберешь «ничего не было» — ты все забываешь, все остается на своих местах, ты возвращаешься на Василеостровскую, женишься на прекрасной женщине, растишь с ней детей. Если выберешь «чтобы все было»… тогда, — Мемов спокойно посмотрел на Ивана, — ты должен идти со мной. Мне нужны такие люди, как ты.

Что тебя больше интересует, будущее или прошлое, Иван?

— Вы убили Ефиминюка.

— Я? — Мемов поднял брови. — Зачем?

— Тогда кто?

Генерал поморщился.

— Мы углубляемся в мелочи, Иван. Времени мало. Решай быстрее. Ты с нами или без нас?

— Я сам по себе, — сказал Иван.

— Это онанизм, а не жизненная позиция, — Мемов уже смотрел без улыбки. Страшные, светлые глаза, зрачки наколоты спицей. — В последний раз спрашиваю — из уважения к тебе, Иван… Ты — со мной?

Вопрос.

Пауза.

Ответ.

— Нет, — сказал Иван. — Я по старинке, товарищ генерал — со своей будущей женой. Извините.

Непробиваемая маска Мемова наконец треснула.

— Брось, Иван! Мы здесь не словами играем, а жизнями.

— Точно. Значит, вы хотите прямого ответа? — Иван вдруг улыбнулся. — Хорошо. Сейчас вы его получите. Но сначала я хочу знать — зачем все это было? Эта кража, это убийство? Эта война, наконец?

— Все хотят объяснений.

— Я хочу понимать. Вам ведь нужен помощник, а не кукла на ниточках, верно?

Мемов смотрел в глаза Ивана.

— А ты упрямый. Будет страшно иметь тебя своим врагом.

Тебя тоже, подумал Иван.

— Так ты со мной, Иван? — Мемов продолжал смотреть. — Только предупреждаю — отвечай честно. Впрочем, даже если соврешь… — Мемов помолчал. — Видишь ли, у меня есть особое чувство, очень полезное для политика. Я всегда вижу, когда человек врет. Итак, — он повел головой. — Ты — со мной?

«Ты уж звиняй, командир, за пулемет».

Ефиминюк. Редкостный придурок.

И что теперь, за него помирать прикажете?

Молчание.

— Что решил? — спросил Мемов.

— Я с вами.

Взгляд Мемова пронизывал насквозь. Иван слышал толчки собственной крови в жилах.

— Хорошо, — сказал Мемов. Повел головой, словно воротник натирал ему шею. — Верю.

* * *

Иван смотрел на снег. Он специально выбрал этот момент. Вокруг кипела веселая суета — победа, победа, скоро домой — Гладыш собирал рюкзак, Иван краем глаза видел его широкую спину.

Удивительно, почему такие двигательные таланты судьба дает не самым лучшим людям? Гладыш идеальный убийца, мягкий, грациозный даже, он практически танцует, убивая, — прекрасная координация — и при этом малограмотный недалекий тип. Насильник, мародер и убийца.

Для такого нужна музыка. А по Гладышу скорее плачет веревка — и висеть ему три дня, как поступают с насильниками на Невском. Иван не мог даже смотреть в его сторону, становилось тошно.

Похоже, вот и конец твоей команде. Верно, Иван?

Иван едва-едва качнул головой. Снег продолжал падать — медленно, красиво. Опускался на заснеженную равнину, на аккуратные крошечные елочки, на белую, толстую от сугробов, крышу домика. Странно. Домик выглядел живым — в отличие от города наверху.

Иван вспомнил тот медленный неживой снегопад, когда они с Косолапым вышли на улицу. Замерзшая Нева стояла подо льдом, улицы были заснежены и — мертвы.

Чудовищное ощущение мертвого величия.

Иван вышел тогда на 6-ю линию. Аллея. Справа он увидел красную покосившуюся вывеску «Белорусская обувь». Двери под ними были распахнуты, снег лежал и внутри.

Мертвые черные деревья рядами уходили вдаль, в сторону набережной лейтенанта Шмидта.

Засыпанные снегом гранитные фонтаны.

Иван шел. Скрип снега под ногами. Было холодно. От падающих снежинок ствол автомата покрылся каплями воды. Он все еще был теплее, чем окружающее пространство. Иван слышал слева такой же мерный скрип — только чуть с другим ритмом. Это шел Косолапый. Вдали и слева Иван видел развалины Андреевского собора. Один из куполов когда-то давно свалился и упал на аллею, накренив дерево. Теперь он был покрыт снегом, кое-где потемневшая позолота выступала из белой пелены.

Они шли и держали друг друга в поле внимания, практически не глядя. Снег продолжал падать. Небо стало почти черным, но пока еще благодаря снегу вокруг можно было что-то разглядеть.

Скоро придется зажигать фонари.

Через перекресток Иван увидел чернеющий корпус «Андреевского двора». Его стоило обойти стороной, впрочем (Иван посмотрел вправо), как и фонтанчик. Лютеранская церковь сразу за собором, там могло быть гнездо.

То есть точно не известно. Но могло.

Откуда-то они в прошлый раз взялись, верно? Иван, не поворачивая головы, почувствовал, как ритм Косолапого изменился. И что он движется ближе к Ивану.

Значит, будем менять маршрут. И кое-что еще. У Ивана пересохло в горле. Сегодня ведущим был Косолапый, но по некоторым неявным признакам, по дрожи предчувствия, по ледяному провалу в желудке Иван догадывался: сегодня не простая заброска.

Сегодня экзамен.

— Будь честен, — сказал Косолапый глухо.

За зиму он отрастил бороду и усы, но Иван сейчас их не видел. А видел только сквозь прозрачную маску глаза Косолапого. Они горели холодным голубым огнем, словно радиоактивные метки на циферблате часов.

Пора.

Иван посмотрел на дырчатую мембрану, откуда шел голос Косолапого. Кивнул. Снег падал на пластиковую маску Косолапого, растекался каплями. Маска запотела по краям. Иван слышал, как мерно работает дыхалка диггера, мембрана усиливала звук.

— Будь честен. Ты можешь лгать кому угодно, даже мне. Но перед собой ты всегда должен держать ответ. Это просто. Где-то в затылке ты всегда будешь чувствовать — правильно ли то, что ты делаешь, или нет. Мерная риска с метками. Приближает ли тебя твой поступок к сияющему стержню или, наоборот, отдаляет от него. Мораль относительна, скажут тебе. Это правда. А этот стальной стержень, сияющий, холодный и безжалостный, который торчит у тебя в затылке, — он скажет правду.

Дыхание Косолапого, его голос. Иван смотрит, как в стеклянном шарике падают последние снежинки, и вспоминает.

Что тебе говорит твой стержень? А, Иван?

— Пошли, — сказал Косолапый. — Теперь ты ведущий.

Почему нет легких ответов на сложные вопросы?

Как бы это все упростило, да, Иван?

Так что тебе говорит дурацкий металлический стержень с рисками, это дурацкий нравственный императив?

Что сейчас правильно?

Думай, Иван, думай.

Забудь все. И все будет по-старому.

Иван встряхнул шарик в последний раз, дождался, когда последняя снежинка опустится на землю. Убрал шарик в сумку. Закрыл глаза, досчитал до пяти. Открыл.

Встал.

* * *

— Ты Шакилова не видел?

Солоха оторвался от книжки, поправил очки, посмотрел на Ивана снизу вверх.

— Видел или нет?! — Иван начал терять терпение.

— Он в лазарете. Ты чего, командир?

Черт! Совсем забыл.

— А Пашку?

Солоха покачал головой, глядя на Ивана каким-то странным изучающим взглядом. Словно впервые видел. После своего «религиозного опыта» он был вообще-то какой-то чересчур спокойный. Взять Солоху? А потянет?

Иван задумался.

— Что потерял, Вань? — раздался за спиной знакомый голос.

Сазонов. Так даже лучше. Пашка слишком совестливый, слишком мягкий, когда не надо. А тут нужна жесткость, даже жестокость…

— Ты-то мне и нужен, — сказал Иван, поворачиваясь. — Ствол у тебя при себе?

Знакомая кривая усмешка.

— А ты как думаешь?

Иван опустил взгляд. Рукоятка револьвера высовывалась из сазоновской перевязи, тускло светясь отраженным светом.

— Ага, — сказал Иван. Поднял голову. — Пошли, дело есть.

— Так срочно?

— Ага. Дело есть, а времени нету.

Сазонов улыбнулся.

— Понял, командир. Куда идти?

— За мной.

Жребий брошен. Начинаем военный переворот.

* * *

Туннели, туннели, туннели.

Иван вздохнул полной грудью. Здесь, в темноте и гулкой пустоте туннелей он снова чувствовал себя самим собой.