Джентльмены-мошенники (сборник) - Эрнест Хорнунг

Он отвязал веревку и принялся тянуть.

Бельтон выполнил распоряжение, и уже через полчаса Карн лежал в постели и крепко спал. Проснулся он лишь поздним утром и едва успел позавтракать, когда на борту появились граф Эмберли и лорд Орпингтон. Выдерживая роль, которую ему надлежало играть, Карн принял их, сидя в шезлонге на палубе. Его забинтованная правая нога покоилась на подушке. Увидев гостей, он попытался приподняться, но те упросили Карна сидеть.

– Надеюсь, вам сегодня лучше, – вежливо сказал граф Орпингтон, присаживаясь рядом.

– Намного лучше, спасибо, – ответил Карн. – Все не так серьезно, как я опасался. Надеюсь, сегодня я уже смогу ковылять по палубе. Какие новости?

– Хотите сказать, что вы ничего не слышали? – в изумлении спросил лорд Эмберли.

– Ровным счетом ничего, – отозвался Карн. – Утром я не сходил на берег и был так занят приготовлениями к завтрашнему отъезду, что не успел прочесть газеты. Вижу, что-то стряслось, раз у вас перехватывает дух.

– Я сейчас расскажу, – сказал лорд Орпингтон. – Как вы помните, вчера вечером его величество император Вестфальский ужинал на берегу вместе со своим адъютантом, графом фон Вальцбургом. Прошло не более получаса после высадки, когда оба внезапно вернулись. Человек, точь-в-точь похожий на императора и казавшийся весьма встревоженным, велел как можно скорее вернуться на яхту. Тьма стояла – хоть глаз выколи, шел сильный дождь, и, кто бы ни были эти люди, они в любом случае мастера перевоплощения. Они ни в ком не пробудили подозрений, когда добрались до яхты, поскольку офицеры, как вам известно, привыкли к быстрым отъездам и внезапным приездам его величества. Старший лейтенант встретил их на сходнях и даже не усомнился в том, что перед ним его императорское величество. Лицо, голос, манеры совпадали точь-в-точь. По поведению его величества он предположил, что произошла какая-то досадная неприятность; как будто желая укрепить это впечатление, император велел немедленно прислать к нему главного стюарда и поставить караульного, который до тех пор охранял каюту с драгоценностями, в конце главного салона, с наказом никого и ни под каким предлогом не пропускать, пока сам император по завершении разговора со стюардом не отдаст соответствующее распоряжение. Затем он спустился в каюту. Вскоре явился стюард; его впустили. Вероятно, он что-то заподозрил – и уже собирался поднять тревогу, когда вдруг беднягу схватили, швырнули на пол, заткнули рот и связали. Тут же стало понятно, какую цель преследовали преступники. Они потребовали убрать часового от двери сокровищницы и поставить туда, где он не только не смог бы помешать им сам, но и не позволил бы другим. Достав из кармана стюарда ключи от каюты и от сейфа, негодяи вошли в каюту, обыскали ее и забрали из сейфа самые тяжелые и ценные образчики драгоценной посуды.

– Господи помилуй! – воскликнул Карн. – Я никогда ни о чем подобном не слышал. Несомненно, это самое дерзкое ограбление за много лет! Какова наглость – сыграть роли императора и фон Вальцбурга, притом настолько хорошо, чтобы поверили даже офицеры на яхте его величества, а также поставить часового таким образом, чтобы он, сам того не зная, защитил воров во время исполнения их подлого замысла! Но как они умудрились утащить добычу? Золотая посуда, пусть даже и в самых невинных обстоятельствах, ноша не из легких.

И Карн недрогнувшей рукой закурил новую сигару.

– Должно быть, воры удрали на лодке, которая ждала в тени кормы, – предположил лорд Эмберли.

– Смог ли главный стюард предъявить полиции какие-нибудь улики?

– Никаких, – ответил Орпингтон. – Впрочем, он склоняется к убеждению, что преступники были французами. Один из них – который изображал императора – что-то пробормотал по-французски.

– Когда же обнаружили кражу?

– Как только на яхту вернулся настоящий император – вскоре после полуночи. Катер почему-то не ждал на берегу, так что Тремордену пришлось доставить императора на корабль. Можете представить себе, как все удивились его появлению – а потом сошли вниз и увидели, что в каюте страшный беспорядок, стюард лежит на диване связанный и с кляпом, а самая ценная золотая посуда пропала.

– Какое необыкновенное происшествие!

– А теперь, когда мы рассказали вам новости, от которых гудит весь город, позвольте откланяться, – произнес Орпингтон. – Вы твердо намерены покинуть нас завтра?

– К сожалению, да, – ответил Карн. – И я приглашаю как можно больше друзей и знакомых отобедать со мной в час – а в пять я подниму якорь и скажу Англии “прости”. Надеюсь, вы окажете мне честь.

– С огромным удовольствием, – сказал Орпингтон.

– И я тоже, – подхватил Эмберли.

– Тогда давайте временно простимся. Не исключено, что вечером мы еще увидимся.

Обед на следующий день был великолепным светским сборищем, в котором не нашел бы изъянов даже самый взыскательный знаток. Присутствовали все, кто только мог претендовать на принадлежность к высшему свету, а кое-кто даже специально приехал из Лондона, чтобы проститься с человеком, достигшим такой невероятной популярности за время своего краткого пребывания в Англии. Когда Карн встал, чтобы ответить на тост, предложенный премьер-министром, было заметно, что он растрогался – впрочем, как и большинство слушателей.

До самого вечера на палубе яхты толпились друзья, выражавшие надежду, что вскоре Карн снова окажется в их кругу. На добрые слова он неизменно отвечал с улыбкой:

– Я тоже надеюсь, что уезжаю ненадолго. Я получил огромное удовольствие от своего визита, и вы можете не сомневаться, что я до конца жизни о нем не забуду.

Через час подняли якорь, и яхта в атмосфере всеобщего волнения на всех парах устремилась к выходу из гавани. Как сообщил Карну в тот день премьер-министр, с точки зрения общественного интереса его отплытие делило лавры с похищением императорской золотой посуды.

Карн стоял на мостике рядом с капитаном, рассматривая небольшую флотилию яхт, пока она не скрылась из виду. Тогда он положил руку на плечо Бельтону, который как раз поднялся на мостик, и сказал:

– Вот и закончилась наша жизнь в Англии, друг мой. Было несказанно весело. И никто не сможет отрицать, что с деловой точки зрения мы необыкновенно преуспели. Вам, по крайней мере, точно не о чем жалеть.

– Совершенно не о чем, – ответил Бельтон. – Но, должен признаться, хотел бы я знать, что люди скажут, когда узнают правду.

Карн широко улыбнулся:

– Полагаю, что в свете всего случившегося они по праву назовут меня королем мошенников.

Эрнест Уильям Хорнунг

Избранные рассказы

А. Дж. Раффлс

Из сборника Взломщик-любитель (1899)

Художник Дж. Г. Ф. Бэкон

Мартовские иды

[26]

i

Когда я, отчаявшись, вернулся в Олбани, было уже полпервого ночи. Обстановка, в которой меня настигло несчастье, ничуть не изменилась. Фишки для баккары, пустые бокалы и полные пепельницы так и остались на столе. Кто-то лишь открыл окно, чтобы разбавить дым туманом. Раффлс, впрочем, уже переоделся из смокинга в один из своих бесчисленных блейзеров. Тем не менее он приподнял брови, как будто я вытащил его из постели.

– Вы что-то забыли? – спросил он, обнаружив на пороге меня.

– Нет, – ответил я, бесцеремонно оттолкнул его в сторону и прошел внутрь, сам поражаясь собственной грубости.

– Должно быть, хотите отыграться? Я боюсь, что в одиночку ничем не смогу вам помочь. Мне очень жаль, но все…

Мы стояли у камина и смотрели друг другу в глаза. Я не дал ему договорить.

– Раффлс, – сказал я, – вы, несомненно, удивлены, что я вернулся в столь неурочный час. Мы едва знакомы. До сегодняшнего дня я ни разу у вас не бывал. Но еще в школе я выполнял для вас всякие поручения, и вы сами сказали, что не забыли меня. Это, конечно, не оправдание, но все-таки, прошу вас, уделите мне две минуты.

Я переволновался, слова давались мне с трудом. Но на лице Раффлса не было и тени недовольства, и чем дальше, тем тверже я убеждался, что не ошибся в его расположении.

– Конечно, друг мой, – ответил Раффлс, – я уделю вам столько минут, сколько пожелаете. Вот, возьмите “Салливан” и садитесь.

Он протянул мне серебряный портсигар.

– Нет, – ответил я, когда ко мне наконец вернулся голос, – нет, я не буду курить и садиться тоже не буду. Да вы и сами не станете мне ничего предлагать, когда я объясню, зачем пришел.

– Неужели? – Он зажег сигарету и обратил на меня пронзительно-синие глаза. – Откуда вы знаете?

– Скорее всего, вы выставите меня за дверь, – с горечью воскликнул я, – и будете в своем праве! Но хватит ходить вокруг да около. Вы видели, как я только что проиграл больше двух сотен?

Он кивнул.