Дамоклов меч над звездным троном - Татьяна Степанова

Утром его разбудил звонок секретаря из офиса — звонили из Читы, секретарь спрашивал — можно ли переадресовать вызов? Со Свирским уже во второй раз разговаривала сестра Бокова Надежда:

— Спасибо вам. Мне с почты позвонили, только деньги уже не нужны… Я их назад попросила отослать. Адреса вашего вот только не знаю, послала на его.

— Как же не нужны, почему? — заволновался Свирский. — Деньги никогда не помешают в такой ситуации…

— Спасибо. Теперь ничего уже не нужно. Вы скажите ему — Серафима Васильевна умерла. Если он, конечно, помнит еще, кто ему Серафима Васильевна… Сегодня ночью умерла, скоропостижно. Похороны в субботу…

— Боже… Примите мои соболезнования, — Свирский почувствовал, что ему трудно говорить с этой незнакомой, по сути, женщиной — сестрой Бокова. — Я передам, я немедленно позвоню. Нет, я сейчас же поеду к нему.

Спустя час он уже мчался на машине по Дмитровскому шоссе. Он думал о том, как увидит Кирилла Бокова там, в «Рождественском». Как сообщит ему о смерти матери. «Ведь не полное же он… — размышлял он в смятении. — Может быть, мне надо прямо сейчас забронировать ему билет на самолет до Читы? Может быть, два билета? Если он попросит лететь туда, на похороны вместе с ним?»

День, как назло, был солнечный, легкомысленно-праздничный какой-то. И небо казалось чересчур уж голубым, ярким. И золотая осень как ни в чем не бывало шумела листвой, радовала глаз пестротой красок. Даже вода в канале переливалась мерцающей рябью. А когда Свирский доехал до водохранилища, у него невольно захватило дух — все было пронизано солнцем, покоем и умиротворением. А где-то там, вдалеке, точно пряник, плыл белый теплоход…

VIP-комплекс «Рождественское» на берегу водохранилища был защищен от нескромных взоров высоченным бетонным забором. Монолитная стена на фоне осеннего леса после водного простора производила удручающее, однако сильное впечатление.

Прежде Свирский в «Рождественском» не отдыхал, предпочитая останавливаться в клубах и отелях «Холлидей Инн». Однако, попав за ограду, он сразу оценил здешний размах — «Рождественское» чем-то напоминало уютнейший швейцарский городок, раскинувшийся среди холмов и парков. Городок, перенесенный прихотью архитекторов от подножия Альп в «родное Подмосковье», на берега «рукотворного моря».

На рецепции в огромном холле, отделанном мореным дубом, ему тут же по предъявлении гостевой карты вручили ключи от номера: «Ваш багаж в машине? Сейчас его вам доставят, машину отгонят на подземную стоянку». Свирский справился о Бокове — на него вновь напала странная нерешительность и нежелание общаться: «Сначала поднимусь к себе в номер, обдумаю все, а потом уж… Может быть, его сестра сказала секретарю. И тот перезвонил, сам передал…» Портье ответил, что «господин Боков уехал», и, видя, что клиент не реагирует, повторил свой ответ громче.

— Уехал? Как — совсем? — Свирский почувствовал странное облегчение: «Значит, ему уже сказали. И он помчался в Москву. Мы разминулись. Выходит, теперь мне некуда торопиться…»

— Совсем? Нет, что вы. Он по-прежнему наш гость, — портье приветливо улыбался. — Видимо, он отправился куда-то по делам. Примерно час назад он попросил свою машину со стоянки к подъезду. Он не стал заказывать меню на обед, так что…

— Простите, — перебил Свирский. — Я передумал — мою машину, пожалуйста, не оттеняйте, возможно, она мне понадобится.

Пришлось сделать то, чего он так тщательно избегал все эти дни — набрать номер Бокова. Мобильный не отвечал. Свирский позвонил в офис секретарю, справился — нет ли сообщений? "Кирилл Кириллович звонил из загородного клуба в начале двенадцатого. Да, спрашивал вас, — отрапортовал секретарь. — Просил передать, что он в час встречается с представителем группы «Медиа» в «Императорской охоте»…

«Императорская охота» был известным и очень дорогим загородным рестораном, располагавшимся здесь же, неподалеку, на берегу водохранилища. «Нет, выходит, он ничего еще не знает о матери, — подумал Свирский. — Мне надо ехать туда, в ресторан, за ним».

Оставив багаж и предупредив портье, он вернулся в свою машину и спустя четверть часа уже медленно ехал по шоссе. Он ловил себя на мысли, что вполне сознательно оттягивает момент встречи с Боковым там, в ресторане. А ведь были времена, когда они совсем в ином настроении приезжали ужинать в «Охоту»…

Он оставил позади указатель и свернул на знакомую дорогу, уводящую вправо от магистрали. Эту дорогу проложили по просеке, когда в середине девяностых строили ресторан. Раньше тут имелся даже шлагбаум и охрана, но потом пост сняли.

Погруженный в свои мысли, Свирский не сразу понял, что дорога снова перегорожена. Впереди, прямо посреди шоссе стояла грузовая фура с надписью «Евро-продукт». Свирский остановился, посигналил. И почти сразу увидел на шоссе человека — это и был водитель фуры. Заметив машину Свирского, тот бросился прямо к ней, крича: «Мужик, у тебя мобила есть?!» Чем-то он смахивал на ненормального — искаженное лицо, какая-то судорожная мимика, лихорадочные жесты. Свирский решил не испытывать судьбу на пустой дороге — газанул, пытаясь объехать фуру по обочине, и почти сразу же снова затормозил — впереди фуры стояла еще одна машина, ужасно знакомая…

Это был «Мерседес» Кирилла Бокова. Тот самый, новый, который здесь, в «Рождественском», в отличие от столицы, он захотел водить сам.

— Мужик, ты глянь, что там творится-то! — истошно вопил водитель фуры. — Ты куда?! Давай мобилу, надо ментов вызывать!

Свирский вышел из машины. «Мерседес»… Солнце тускло серебрит его капот. Боковое стекло справа, со стороны водителя — сплошные осколки. Чувствуя подкатывающую к горлу тошноту, Свирский заглянул в салон — на глянцевой коже сиденья — кровь. Бог мой, сколько же крови… На сухом асфальте — кровавая дорожка, а в конце ее, в кювете… Он испуганно отпрянул.

На обочине дороги ничком лежал Кирилл Боков. Он был совершенно голый, даже без плавок. Забыв обо всем на свете, Свирский бросился к нему и.., снова попятился — светлые волосы Бокова словно красным сиропом были измазаны кровью. Какие-то странные багровые полосы змеились по его загорелой спине, по ногам, бедрам. А на запястье выброшенной вперед правой руки что-то темнело — какой-то шнурок, обматывающий запястье…

Потрясенный Свирский буквально заставил себя подойти ближе — там, в дорожной пыли, что-то блестело на солнце… Какая-то маленькая металлическая бляшка, нелепый брелок.

Глава 20. ТРЕТЬИМ ПЛАНОМ

Ночью вода — как жидкое стекло. Кажется, прыгнешь с верхней палубы вниз головой — обрежешься до крови об осколки луны. И никто не пожалеет тебя, не залечит твои раны, не порвет драгоценные шелковые одежды на бинты, не прольет живительный бальзам милосердия, сострадания…

— Пусти… Отпусти меня… Я больше не могу, слышишь? Дай же передохнуть…

Лунный свет как струя кипятка льется в каюту через не зашторенное окно. На подушке — темная волна волос. Варвара тянется через лежащего рядом с ней любовника к столику за сигаретами.

Слышно, как внизу в трюме урчит электрогенератор. Волна ударяет о борт — мимо «Крейсера Белугина» проходит баржа, как Летучий Голландец, ныряет во тьму.

Долгушин не дает Варваре докурить, отнимает сигарету, тушит о переборку. Варвара притворно сопротивляется — это игра, возбуждающая обоих. Но он, естественно, побеждает. Иначе и не может быть — даже с такой изобретательной и требовательной партнершей. Сплетенные в объятии тела двигаются сначала ритмично, затем ритм убыстряется, ломается. Вздохи превращаются в стоны. Крик как птица бьется в тесной каюте, тонет во влажных от пота простынях, каплями пота проступает на коже…

— Не бросай меня, слышишь? Мой хороший, мой единственный, любимый — не бросай меня! Я же умру без тебя. Никогда ни с кем у меня уже не будет так, как с тобой…

Этот голос, этот шепот — ах, как не похож он на прежний голос Варвары. Какие просьбы срываются с женских губ, когда сладкий хлыст подгоняет, а весь мир со всем его многообразием представляется бездонным, залитым неоновыми огнями влагалищем, бомбардируемым метеоритным дождем.

— Ты даже не знаешь, на что я пойду ради тебя! Стоит ли верить женщине на пике оргазма — вот в чем вопрос?

— Ненормальный… Больно же… Теперь наверняка след останется…

Варвара отдышалась, закурила, и вновь голос ее обрел прежнюю интонацию. Словно и не было ничего. Ничего не было. Долгушина радовало, что она почти моментально приходила в себя после близости и не вела себя мягкотело и глупо, как прежние его любовницы.

А внизу, в трюме — по-прежнему урчит генератор. Тикают часы у изголовья постели.

— Подожди, там кто-то вроде ходит за окном. — Варвара прильнула к стеклу. — Нет, показалось… А я думала — Саныч. Блуждает, кайф ночной ловит…

— Наш мальчик тебе так нравится?