Эсташ Черный Монах - Виталий Дмитриевич Гладкий

вверх, и казалось, что вот-вот, еще немного, еще чуть-чуть, и он снова вернется на край обрыва, но нечто страшное, демоническое, тянуло его тело в бездну, словно магнитом. Падение продолжалось, огненный поток все приближался и приближался, Эсташ уже ощущал его страшный жар, ему становилось невыносимо больно, он издавал ужасный вопль… и просыпался весь в горячечном поту.

Большой Готье, которого Бодуэн Баскет приставил к сыну в качестве дядьки, опасаясь, что Эсташ после обучения в школе переводчиков слегка тронулся умом (а как иначе можно было объяснить его поведение?), однажды прибежал на крик – и едва не напоролся на клинок навахи. Реакция юноши была молниеносной, и только большой боевой опыт позволил Готье избежать непоправимого.

Однажды он все-таки уговорил Эсташа поупражняться с оружием. Большой Готье надеялся, что таким образом юноша отвлечется от своих мрачных мыслей и станет тем Эсташем, которого он знал раньше – живым, смешливым, общительным мальчиком.

Лучше бы Готье этого не делал. С мечом в одной руке и с навахой в другой Эсташ превратился в настоящее исчадие ада. Его приемы были для ветерана внове, таких ему еще не доводилось видеть, а уж с какой потрясающей скоростью юноша передвигался по площадке, уму непостижимо. Спустя недолгое время Эсташ загонял Большого Готье до полного изнеможения. Но останавливаться он даже не думал. А ведь оружие было боевым! Одно неверное движение – и душа улетит на небеса.

Сначала Готье пытался остановить Эсташа словами. Но тот словно оглох. Глаза юноши стали почти белыми, зубы ощерились в зверином оскале, а руки юноши с оружием, казалось, двоились и троились в глазах верного слуги. Тогда, совсем отчаявшись, Большой Готье вдруг развернулся и бросился к небольшому сарайчику, где хранились дрова. Едва он успел заскочить внутрь и закрыть за собой дверь, как последовал резкий щелчок, и клинок навахи пробил дверную доску насквозь.

«Матерь Божья!» – испуганно перекрестился Готье. Он мысленно прикинул, что, не успей он юркнуть в сарай, удар ножом пришелся бы точно ему в шею…

После этой «учебной схватки» Большой Готье больше не высказывал желания скрестить оружие с Эсташем. Он стал с ним весьма предупредителен и старался угождать ему во всем.

Однажды юный Баскет ранним утром, когда все домочадцы спали, приказал ему тайком оседлать лошадь еще до рассвета, и он с радостью повиновался. А когда Эсташ, передав Большому Готье письмо для отца, уехал прочь от родного дома, тот с огромным облегчением вздохнул. Он понял, что юноша, в которого явно вселился бес, уже не вернется в Болонь-сюр-Мер…

Аббат монастыря принял Эсташа в новициаты без лишних расспросов. Он сразу понял, что перед ним дворянин, поэтому не стал юноше отказывать, хотя монастырь был небольшим и не мог вместить всех желающих стать «Божьми слугами».

Особенно много желающих попасть под крыло Церкви находилось среди малоимущих и нищих. Однако что толку от этих сирых людишек, главным желанием которых была сытная жизнь? Большей частью безграмотные, они годились лишь для самых грязных работ (а монастырь имел вполне приличное подсобное хозяйство, поля и пастбища).

Но ведь кому-то нужно нести в мир и слово Божье. А для этого, прежде всего, нужно иметь на плечах не тыкву, а ясную, неглупую голову и умение читать и писать.

Монашеская община оказалась весьма сложным и не совсем понятным Эсташу сообществом. Впрочем, поначалу он и не старался разобраться в отношениях между монастырскими братьями. Эсташ был погружен в собственные мысли и молитвы, поэтому ничто другое его не интересовало.

На первом месте стоял аббат, который был королем в своем маленьком королевстве. Когда он выезжал из монастыря, все обязаны были показывать ему глубокое почтение. Перед аббатом капеллан обычно нес символы его преосвященства. Когда он посещал церковь или монастырь, то раздавался колокольный звон, а священники и монахи выходили наружу и выстраивались для его торжественной встречи.

К должности аббата по закону присоединялось временное баронство. Аббаты могли надевать доспехи для участия в сражениях, участвовали в охоте дворян с соколом на рукавице, заседали в суде. Аббат даже имел право пожаловать титул рыцаря.

Далее шел настоятель. Он был заместителем аббата. Настоятель исполнял аббатские обязанности во время его отсутствия, но также являлся в монастыре полновластным хозяином. Настоятель был очень почитаемой персоной, ему уделяли знаки внимания, соответствующие его благочестию. В распоряжении настоятеля находились лошади и слуги. А когда он выезжал в свет, то его свита лишь немного уступала аббатской. У него было право сажать в тюрьму провинившихся каноников.

Следующим по рангу шел регент церковного хора. Эту должность мог занимать только монах, воспитывавшийся с детства в монастыре. Он отвечал за пение псалмов – очень важное поручение, так как монашеское богослужение состояло большей частью из хоровых служб. Кроме пения, регент был хранителем церковной одежды, отвечал за одеяния монахов во время церковных мероприятий. Также он являлся хранителем архивов и собрания церковных книг.

Дальше шел келарь, который отвечал за пропитание братьев. В его обязанности входило не допустить оскудения монашеского стола и постоянное пополнение монастырских погребов и амбаров.

Он следил за порядком за столом, монахи не должны были садиться раньше аббата или настоятеля. А когда трапеза заканчивалась, он собирал посуду, ложки и относил их на поварню, где они находились под его присмотром. Особая честь уделялась ложке аббата. Ее келарь нес в правой руке, в то время как ложки прочих иноков – в левой.

Ниже него по рангу стоял казначей. Он собирал ренты с монастырских владений, выдавал деньги за работу слугам и наемным работникам.

Ризничий раскрывал алтарь во время службы, нес фонарь перед священником, когда тот шел из алтаря к аналою. Он отвечал за священные одежды, колокола, знамена, чаши, свечи и покрывала для причащения. У него была привилегия спать в церкви, что не позволялось более никому.

Другая должность называлась «милостивщик»; он отвечал за раздачу пожертвований. Среди его обязанностей было покупать одежду и обувь и раздавать их вдовам и сиротам на Рождество. Он также собирал вино, оставшееся на столе, и включал его в эти пожертвования.

Повар, естественно, заведовал поварней. У него имелись помощники, в основном из вольнонаемных слуг. Монастырский повар был мастером своего дела. Эсташ подметил это, несмотря на свою мрачную отрешенность от мира сего. Еда монахов была непритязательной, но очень вкусной и сытной. Как повар умудрялся из дешевых примитивных продуктов готовить оригинальные аппетитные блюда, можно было лишь диву даваться.

Госпитальщик отвечал за больных, их кормление и постель, которую он ежедневно после службы окроплял святой водой. Он должен был также следить,